Диссертация (Этико-социальные доктрины К.О. Апеля и Ю. Хабермаса (анализ методологических оснований)), страница 10

В то время как в традиционных обществах государство является организацией, в которой концентрируется способность коллектива (т.е. всего общества) к действию, для современного общества неприемлемо сосредоточение функций руководства какой-либо единственной организации. С помощью администрации, войска и правовых органов государственный аппарат через обязательные решения осуществляет коллективные цели. Другие функции деполитизируются и передаются  негосударственным подсистемам. Капиталистическая система хозяйства, знаменующая собой такой уровень системной дифференциации, обязана своим возникновением новому средству регулирования - деньгам. Это средство специализировано на переданной государством общественной функции хозяйствования и создает основу для существования подсистемы, свободной от нормативных контекстов.

Деньги - это специальный механизм обмена, который трансформирует потребительную стоимость в стоимость, а натуральный хозяйственный обмен - в товарный. Внутренний и внешний рынки существовали уже в традиционных обществах, но только при капитализме возникла хозяйственная система, которая как внутренний обмен между предприятиями, так и обмен с неэкономическим окружением, частным хозяйством и государством развертывает через монетарные каналы. Институциализация наемного труда, с одной стороны, и налогового государства, с другой стороны, является для нового способа производства в той же мере конститутивным, что и возникновение капиталистического предприятия. Когда деньги становятся межсистемным средством обмена, они производят структурообразующий эффект. Как монетарно регулируемая подсистема хозяйство может конституироваться в той мере, в какой оно регулирует обмен со своим социальным окружающим миром посредством денег. Комплиментарные окружающие миры образуются путем перехода процесса производства на наемный труд, государственный аппарат связан при этом через налог обратной связью с занятыми в производстве. Это формально организованная система, которая удовлетворяет требованию, сформулированному для таких систем Н.Луманом: “Как формально организованные должны быть охарактеризованы системы, которые делают признание определенных ожиданий поведения условием членства в системе. Только тот, кто признает определенные особо отличные ожидания, может становиться членом в формально организованных социальных системах и оставаться им” .[20]

Но Хабермас указывает, что законы социальной эволюции нужно рассматривать не только с точки зрения системной теории. Институциализация новых уровней системной дифференциации воспринимается также из внутренней перспективы затрагиваемых жизненных миров. Системная дифференциация в племенных обществах присоединяется к существующим структурам взаимодействий, поэтому она не может давать о себе знать вмешательством в структуры жизненного мира. Над этим уровнем простых интеракций в политически стратифицированном классовом обществе государственного типа возвышается уровень функциональных взаимосвязей. Это различие уровней отражается в отношении политического целого к своим частям: отражение, возникающее в спектре народной и высокой культуры, проявляется через их очевидное различие. Поэтому новый уровень системной дифференциации имеет вид нуждающегося в легитимации политического порядка; легитимация может быть достигнута ценой иллюзорного толкования классового общества, т.е. когда религиозные картины мира берут на себя идеологические функции. С происходящими в современном государстве процессами обмена, опосредованного деньгами, возникает третий уровень функциональных взаимосвязей. Эти взаимосвязи, освобожденные от нормативных контекстов, превратившиеся в подсистему общества, бросают вызов ассимиляционной силе жизненного мира, становясь сектором свободной от норм социальности, овеществленной взаимосвязью.

В дифференцированной общественной системе жизненный мир сжимается до подсистемы. Это не следует, как предостерегает Хабермас, понимать так, что структуры жизненного мира изменялись в зависимости от возрастания сложности системы. Скорее верно обратное: возрастание сложности системы со своей стороны зависимо от структурной дифференциации жизненного мира.[21] А это структурное изменение обусловлено своеобразием коммуникативной рационализации. Этому тезису, который Хабермас развил, опираясь на тексты Мида и Дюркгейма, и перенес на анализ жизненного мира, он дает систематическое толкование. Уровень возможного возрастания сложности может быть повышен через введение нового системного механизма, но каждый нововведенный механизм системной дифференциации должен быть укоренен в жизненном мире, институциализирован через статус, ведомственный авторитет или буржуазное частное право. Институциализация нового уровня системной дифференциации вызывает изменения в институциональном ядре морально-правового регулирования конфликтов действия.

Хабермас обрисовывает две ступени эволюции права и морали, чтобы показать, что переход к конвенциональным (постконвенциональ­ным) моральным и правовым представлениям создает необходимые условия для возникновения институциональных рамок классовых обществ. Эту взаимосвязь Хабермас понимает так, что новые уровни системной дифференциации только тогда могут быть созданы, когда рационализация жизненного мира достигнет определенного уровня. Интересно посмотреть, как Хабермас использует введенное им понятия коммуникативного действия и коммуникативной рациональности для объяснения социальной революции. При этом закономерно возникает вопрос, почему развитие и универсализация права и морали одновременно означает рационализацию жизненного мира  и делает возможными новые уровни интеграции. Поясняя это, Хабермас описывает тенденции, проявляющиеся на уровне взаимодействий и деятельностных ориентаций в ходе прогрессирующей “рационализации ценностей”, означающей их генерализацию. Процесс генерализации ценностей высвобождает на уровне взаимодействия две разнонаправленные тенденции. Чем дальше движется генерализация мотивов и ценностей, тем больше коммуникативное действие освобождается от нормативных образцов поведения. При этом бремя социальной интеграции во все возрастающей мере переходит от религиозного укорененного консенсуса к языковым процессам его достижения.[22]

Смена полярности координации действий на механизмы понимания все более четко выделяет всеобщие структуры ориентированного на понимание действия. Генерализация ценностей - необходимое условие для высвобождения заложенного в коммуникативном действии потенциала рациональности. Уже это говорит о том, что развитие права и морали, к которому восходит генерализация ценностей, следует понимать как аспект рационализации жизненного мира. С другой стороны, освобождение коммуникативного действия от партикуляристских ценностных ориентаций означает вместе с тем разделение ориентированного на успех и ориентированного на понимание действия. Вместе с генерализацией мотивов и ценностей возникает пространство игры для подсистем целерационального действия. Координация действий в ходе дифференциации связей стратегического действия может быть перепоручена неязыковым коммуникативным средствам. В этой поляризации отражается разведение системной и социальной интеграции. Этим в свою очередь предполагается, что на уровне взаимодействия ориентированные на успех действия начинают отличаться от ориентированного на понимание действия, но и соответствующие механизмы координации действий.[23] На основе все более генерализованных ориентаций действия возникает все более густая сеть взаимодействий, которые лишены непосредственного нормативного регулирования и должны координироваться другим способом. Для удовлетворения этой возрастающей погрешности в координации служат или языковые механизмы понимания, или же механизмы, которые уменьшают коммуникативные затраты и риск разногласия. Растущее давление рациональности, использующей проблематизированный жизненный мир в механизмах понимания, повышает потребность в понимании. При этом возрастают затраты на интерпретацию и риск несогласия. Эти требования и опасности могут быть нейтрализованы через освобождение координации действий от языкового достижения согласия вообще и тем самым обретение нейтральности по отношению к альтернативе между согласием и неудавшимся пониманием.

Переход координации действий от языка к неязыковым средствам регулирования означает отделение интеракции от контекстов жизненного мира; такие средства (деньги и власть) связаны с эмпирически мотивированными условиями: они делают возможным влияние на решения других участников взаимодействия в обход процесса языкового достижения согласия. В таком случае жизненный мир уже не требуется для координации действий. Общественные подсистемы, которые дифференцируются с помощью таких средств, могут стать самостоятельными относительно жизненного мира, оттесненного в ранг подсистемы, но при этом они освобождаются от коммуникативных затрат и коммуникативного риска. А это в свою очередь дает системный эффект усложнения сети регулируемых взаимодействий. Через базисный институт буржуазного частного права эти подсистемы связаны обратной связью с коммуникативной повседневной практикой. Хабермас особо подчеркивает, что из того факта, что системная и социальная интеграция разведены, нельзя делать вывод о линейной зависимости в том или ином направлении. Можно представить и то, и другое: институты, которые укореняют в жизненном мире механизмы регуляции (деньги и власть), направляют или воздействие жизненного мира на формально организованные области действия, или, наоборот, влияние системы на коммуникативно структурированные взаимосвязи действий. В одном случае они действуют как институциональные рамки, которые подчиняют систему нормативным ограничениям жизненного мира, в другом случае - как базис, который подчиняет жизненный мир системным требованиям материального воспроизводства и тем самым “медиатизирует” его.

Таким образом, обособление системной и социальной интеграции означает, прежде всего, дифференциацию различных типов координации действий: координация осуществляется через согласие участников или через функциональные взаимосвязи действий.

Подведем некоторые итоги понимания Хабермасом закономерностей общественного развития. Центральным механизмом социальной динамики в теории коммуникативного действия является коммуникативная рационализация общества в двух его измерениях - системы и жизненного мира. Это выражается, с одной стороны, в возрастании сложности системы, с другой стороны, в увеличении степени рациональности жизненного мира. Но происходит не только дифференциация каждого из двух измерений общества, но и их все большее обособление друг от друга. Процессы возрастания сложности системы и рационализации жизненного мира Хабермас осмысливает через призму соотношения уровней системной дифференциации и форм социальной интеграции.

В племенных обществах, для которых характерна семейная структура общества, с одной стороны, и мифологическое сознание - с другой, а социальная дифференциация существует только в измерении родства и разделение ролей происходит по половому, возрастному и родовому признакам, система и жизненный мир очень тесно пересечены друг с другом. В дальнейшем появляется функциональное разделение труда с характерными для него новыми отношениями потребления, связанными с местом в системе разделения ролей, и происходит возникновение областей действия, выходящих за рамки коммуникативных взаимосвязей в жизненном мире, которые организованы по целерациональному принципу и институциализированы через отношения власти и обмена. В терминах теории действия это описывается как сдвиг от ориентированного на понимание к целерациональному действию и тем самым как дифференциация системы и жизненного мира. Система родства перестает быть решающим элементом социальной структуры и возникает новый тип обществ - государственно организованное общество.

Решающим моментом каждого нового этапа обособления двух измерений общества - системы и жизненного мира - состоит в том, что вновь возникающие механизмы социальной дифференциации должны быть укоренены в жизненном мире. Каждая новая ступень системной дифференциации означает перестройку системы в соответствии с механизмом такой дифференциации (для ранних племенных обществ этим механизмом является сегментарная дифференциация, для иерархических племенных обществ - стратификация, для политически стратифицированных классовых обществ - государственная организация, для экономически конституированных классовых обществ - средства управления). Перестройка системы означает, в свою очередь, изменения в жизненном мире, которые описываются как рационализация структур жизненного мира. Хабермас указывает: “Рационализация жизненного мира понимается как последовательное высвобождение потенциала рациональности, заложенного в коммуникативном действии”[24]. В ходе процесса рационализации ресурсы жизненного мира, на которых строятся ориентации действий его участников, все больше осознаются, вычленяются и ставятся под вопрос.

Для современных экономически организованных классовых обществ характерен процесс генерализации ценностей, сопровождающийся отделением подсистем целерационального действия от жизненного мира. Власть и деньги выступают в таких обществах как неязыковые средства коммуникации. Они формируются в ходе возрастания уровня государственной организации (власть) и хозяйственной системы (деньги). Координация действий с помощью власти и денег (т.е. в обход понимания) означает выделение части взаимодействий из контекста жизненного мира. Вместе с тем, поскольку в сфере хозяйства и государственной организации принимаются решения, касающиеся жизненного мира, они приводят к технизации жизненного мира. Момент проникновения механизмов системной интеграции в сферу социальной интеграции Хабермас описывает как колонизацию жизненного мира, т.е. такой процесс, в ходе которого критическая несбалансированность в сфере материального воспроизводства компенсируется за счет нарушения символического воспроизводства жизненного мира.

Эвристическая концепция общества как системы и как жизненного мира является, по мнению Хабермаса, эффективным средством исследования патологий современного общества. Хабермас описывает процесс рационализации в современных обществах в терминах проникновения императивов подсистем целерационального действия в область, где координация действий осуществляется с помощью коммуникативного действия: речь идет о проникновении хозяйственной сферы и бюрократии в структуры жизненного мира. Сами жизненные миры современных обществ слабо противостоят этим патологическим проявлениям. Их сознание, обыденное сознание, расколото на фрагменты. Эта расколотость обыденного сознания является функциональным эквивалентом старых идеологических систем - она выполняет ту же задачу, хотя и иными средствами, ориентируя участников жизненного мира на покорное приятие существующих общественных порядков[25]. В связи с этим Хабермас говорит о позднекапиталистических формах овеществления, а его теория современного общества может пониматься как теория позднекапиталистического овеществления, сформулированная в терминах соотношения системы и жизненного мира. Задача этой теории - “указать условия объединения рационализированной культуры с повседневным общением, связанным с жизнетворной традицией”[26].

Процедурная концепция разума Хабермаса становится основанием для создания дискурсивной коммуникативной этики, которая, по мнению ее создателей, в ходе воплощения в повседневной коммуникации призвана стать средством избавления от патологий, присущих современному обществу. В своем обосновании этики Хабермас исходит из кантовской интуиции универсальности норм и следует сформулированному еще Д.Юмом принципу несмешения вопросов бытия и долженствования. Хабермас стремится дать прагматическую формулировку категорического императива Канта, исходя из предпосылок философии языка. Замена трансцендентальной субъективности как субъекта морального действия “идеальным коммуникативным сообществом” (как это имеет место в трансцендентально-прагматической философии Апеля), либо “коммуникативной компетенцией” (как это имеет место в формально-прагматической теории Хабермаса) означает переориентацию со свободной воли субъекта (а именно наличие такой воли является фундаментальной предпосылкой категорического императива у Канта) на интерсубъективное взаимопонимание, означает переформулирование категорического императива в терминах коммуникативной теории: “Центр тяжести смещается от того, чего каждый частный индивид мог без противоречия хотеть как всеобщего закона, к тому, что все в ходе согласования признали бы как универсальную норму”.[27] Таким образом, обоснование моральных норм, согласно Хабермасу, должно происходить в ходе универсально-прагматической аргументации. Согласие участников аргументации, по мнению Хабермаса, возможно на основе формальных свойств дискурса, его правил. “Только те нормы могут претендовать на значимость.., которые находят (или могут найти) одобрение всех участников практического дискурса” Этот моральный принцип носит формальный характер, и его следует отличать от содержательных принципов и норм, которые являются предметом моральной аргументации.