Общая риторика (Ж. Дюбуа, Ф. Пир, А. Тринон и др.), страница 7

93. 32 как «искусство правильного изложения», были тесно связаны между собак. Так, преподобный отец Лами начинает свой трактат !)688) с объяснения того, что такое «органы речи», затем переходит к самой «речи», которая, по его словам, есть не что иное, как «отражение па«пт мыслен»; потом он пишет об «именах существительных и прилагательных, артиклях, числе и падеже имен»; в другом разделе речь идет о «чистоте языка», оп рассуждает также о «свонствах мозгового вещества» и о том, «как вызвать презрение к вещам, достойным осмеяния».

Наверное, и в этом случае легче просто поиронизировать, чем доораться до сути, но ясно одно: «наука о тропах», как писал Фонтанье в пособии, предназначенном для пансионов благородных девиц, где воспитанницам даются некоторые представления об изящной словесности', или, если угодно, троиолозил, которую в свое время называли также лепорией з, не покрывает собой всю область риторики, Представители как старой, так и новой риторики счпзали, что конечной ее целью является обучение технике убеждении.

Поэтому поннгия аргумента и аудитории являютсн для нее главными. Связь риторики и диалектики !в догегелевском смысле слова) была настолько прочной, что Лристотель настаивал «га практической нерасторжимости этих двух понятий, Для Стагнрита диалектические доказательства, опирающиесн па мнение, приобрегают действенность благодаря ораторской речи, цель которой — завоевание симпатий слупгателя.

По разным причинам, среди которых заметную роль сыграл выявленный Платоном конфликт между истинным и кажущимсяв, отношения между продставителями риторики и философами с самого начала складывались не лучшим ' Н«Ьвп! зпв !ага 11Ь«18 чу каждой кпигк своя судьба'...

Чсрсз повтора века после своего появления книга «рок»впво была оп~почепа в сер~по «Яс!опссз дв 1Ъоююо». Этим псреяздвпяом. в которое вошла также кнкта «Г!лиге« ап!гез Чпв 1ез «горев», мы обязаны Ж Жеястту, написавшему «Введспнс» к кок; см роя «а и ! е г !903 ' Вк В г и у и е !946, с, ! 17, Лвтор ссылается ва грвпкатиста Виргкипя и приводят, в чзстпостк, следую|псе опредсвокис тропа: Евро»!з поп сппп !огшгйв! ш«1огпш пзс!вз ехссдегз зод вп11а гврг«1«спюопо соп!ппбгйн 'Лнюрия даже кс страшится рвзругпать самые квпоппчссккс форкы, ко ви|бое вз отпх нврушспкй разумно'.

ь Вк; Плато и. Сочипспия в 3-х томах, Том 3. Часть 1, «,425,— ПРим перса. 3 Звввв И !4»з образом. Их окончательный разрыв происходит в эпоху картезианского рационализма; лишь доказательства, базирующиеся па очевидных фактах, получают право гражданства в философии. Как следствие, Лаланд даже не включит слово «риторика» в свои <ЮосаЬп1а1го р1»11озор)йцпе» («Философский словарь»)», Признается, что разум бессилен в отрыве от опыта п логической дедукции, только с помощью последних становится возможным привести доказательство того илп нного положения, которое будет понятно даже некомпетентной аудитории.

Подобное выхолащмваппе анализа реальных способов рассуждения и побудило современных логиков создать новую риторику, которую они назвали теорией аргументации. Трактат Х. Перельмана и Л. Ольбрехт-Титеки, опубликованный в 1958 году, посвящен неуче»п«ю технвки аргументации, «позволяющей пробудить или усилить сочувствие аудитории к предложенным на ее суд тезисам» (Реге1тап, 01ЬгесЬЬз-Ту1еса 1958).

Оригинальность и важпость результатов, полученных этими пеориторами, не подлежит сомнению [11. Бесспорно также и то, что подобные последования относятся к области риторики. Среди прочего Х. Перельман указываот па важную роль вывода по аналогии, переходя затем к рассмотрению статуса метафоры. В принципе, как пам кажетсн, не исключена возможность объединения двух тенденций, которые исторически обусловили внутренний раскол традиционной риторики: логической тенденции, основывающейся на конативной функции языка, и астетической тенденции, тяготеющей к размышлению о его поэтической функции. Отот сшггоз, естественно, не подразумевает возврата к классическому компромиссу, состонвшему в определении риторики как искусства правильной речи с целью убелсдения.

Преподобный отец Ламп считал это определение избыточным, так как, по его мнению, никто пе обучает искусству делать по бы то пи было неправильно и говорим мы только для того, чтобы вызвать созвучные нам чувства у тех, кто жас слушает. Если отказаться от мысли, что искусство есть дополнительное украшение, станет возможным рассматривать риторику уже не как инструмент диалектики, а как орудие поэтики. Действительно, оратор пользуется метафорой для того, чтобы предотвра- ' ртот пропуск был замечен и прокоммоптиро»ап э рабств Г от с 1 1в а о, О 1 Ь г о с Ь 1» Т у «с с а 1988. тить возражения аудитории, в то время как поэт прибегает к ней потому, что она ему приятна; по и в том и в другом случае метафора эффективна лишь в той мере, в какой она развлекает читателя, лишь в той мере, в какой она способна пробудить его воображение.

Однако последние риторы проявили робость перед последствиями открытия, сделанного ими интуитивно. Находясь в плену у закоснелой традиции, не ведая об эстетических теориях немецких Философов, осменнные литераторами, отринутые первыми представителями научной лингвистики, онн в конце концов выходят из игры ". По заняли ли пх место стилисты, с которыми мы мотли бы продолжить наш опор? «Стилистика или риторика»,— про~возгласил Новалис, одшгм нз первых употребнвший термин «стилистика» ". Пьер Гире, напомнивший об этом факте, полагает, что «риторика — зто стилистика древних».

Но можно ли говорить о том, что стилистика — это совре»«енный вариант риторики? Учмтывая,существенные различия в составе (корпусе) изучаемых обеими дисциплинами явлений, весьма сомнителыто, чтобы современная стилистика очень дорожила этой преемственностью. Анри Миттеран заметил, что стилистика не стремится научить писать, что было одной из задач старой риторики; да и в литературной стилистике речь не идет о том, чтобы «втиснуть литературное произведение в сетку априорных классификаций, рискуя полностью извратить его смысл».

Если бы даже целью стилистики являлось не изучение психологического или социально-культурного генезиса художественного произведения, а выяснение вопроса о том, «каким образом и почему текст становитсн выразительным» (вопрос, интересующ~тй и описательную стилз«стз«ку), «терминология старой риторики н грамматическая терминология оказались бы в равной степени непригодными» по той простой причине, что воздействие фигур меняется в зависимости от контекста (М з ««е г а и д 1966) ". Эти замечании в равной " Среди првзнзкоз упадка следует, конечно, упомллуть в нормативность классической ряторнлл Этл яр«тентов была обречены и« провал с пол»а«ллем полых литературных течения; овп оказались совершенно нссозмествмымв с рамавтлзмом. " Об исторлз этого термляа гм, Я г вз ро в т ИИ, с, 739 — 749.

" Заметим, что во многих современных работах ло стилистике отстаивается правомерность сузцсстзовапвя стилистики интенций: см., например, М о ого«с. 71 — 79 Здесь мол«но позторнтьзыска- 35 мере направлены и против стилистики языка 1П Балли— которую П. Гиро тоже причислял к разряду «дескриптивных» — и против риторическои «тропологии». Есть основания считать, что прекрасное всегда уникально, а эстетическая ценность произведения находится в аависимости оз оригинальности ого структуры Если прекрасное, говоря словами Бодлера, всегда странно (Ьгхагге), то нуино обладать зашоренностью педанта от эстетики, чтобы оспе литься предсказать его появление Мон«но быть лишь свя детелем всегда неожиданного появления прекрасного Иначе говоря, «дескриптивная», или не «структурная», стилистика рассматривает литературное произведение каь речь, не соотнесенную с языком, как сообщение, не соотнесенное с кодом.

Это сильная позиция, особенно если учесть, что под воздействием концепции Кроче, о которой речь еще пойдет ниже, она, хоть и в неявной форме, оорела философскую основу Подобная точка зрении выступает антиподои классической риторики, стремквгпейся канонизировать отклонения, что в целом особенно характерно для эпохи классицивма, причем кажопизировались не только формы, но и содержание.

Напочвим хороп»о известное п~ротивопосталление «фигур вообран«онг«я» (6дпгев с('гпуеп(гоп) н «принятых фигур» ((гдпгев д'иваре). В рамках этой дихотомии не только описывался метафорической перенос значения, но и состявлялпсь списки разрозненных метафор, дополнять которые»гогкно было, лишь соблюдая чрезвычайную осторожность, Не следует думать, однако, что упомянутое противопоставление в настоящее время лишено всякого смысла Общепринятая метафора, например, может дать отклонение второго порядка.

Это прием так называемого «пробуждения» уснувших метафор «на то, что однажды было доказано, не может ность и тень сомнения» (Ва11у 1951), С другой стороны, не столь абсурдно предполонгение, что когда-нибудь мы ошпь вернемся, но уже с новых позиций, к старому проекту классификации наполненных фигур ((гдшев теп>р1>в), то есть всего того, что относится ь поннтию определенного я.апра и конкретной эстетнческои категории (именно это иы зыззпис Г Роз»адов«>гого (правда, оло относилось к семшгтзке): «Стилистика Раз>го кал и гома«колотил в казом то смысле лзпомипаст „морс>>по чудовище*' Все о нем говорят, пишут о лсм, по этому поводу устраивают спецяаггьлые конференции, но увидеть его не удавалось еще ниьОму> (Ковров>! 1045 с 07 — 105\ Зб будем в дальнейшем называть атосом фигур).

Однако имеющиеся на данный момент исследовательские процедуры относятся только к пустым фигурам (Йдпгез о1аез), то есть к их фиксированной форме, а не изменяющейся субстанции. Хотя такой подход и не объясняет, почему и каким образом данный текст воздействует на читателя, он позволяет пам по крайней мере судить о том, почему в каким образом данный текст становится текстом, то есть о том, какие языковые приемы характерны дая литературьи Например, если мы утверждаем, что тот или иной образ прекрасен, поскольку он еще никея ранее не был использован (именно данным способом и в данном контексте), го прежде всего необходимо сначала удостовериться в том, чтобы это был действительно образ. Мы будем исходить из того, что литература — зто прежде всего особое использование языка*.

Теория этого особого использования и является в первую очередь предметом общей риторики, обладающей, как представляется, способностью к различным экстраполяциям. рассмотрим теперь несколько вал«ных следствий, вытекающих из наше>о резпения рассматривать литературу с позиций языка. Для большей простоты изложения мы бу дем рассматривать только поэзию в современном смысле слова И), но то, что здесь оудет сказано о поэзии, можно отнести ко всем видам литературы именно потому, что все они относятся к сфере искусства.