Е.Ю. Скарлыгина - Журналистика русской эмиграции - 1960-1980-е годы (975681), страница 10

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 10)

Эткинд:… Нет двух Россий, есть только одна Россия. Когда уезжаешь из России и знаешь, что то, что говорят здесь, менее важно, чем то, что можно сказать там, то только и можешь справедливо счесть, что надо оставаться там, где слово твое – более важное оружие и имеет больше веса.

Журналист: Для Вас лично это – горький вывод, раз Вы сейчас здесь в Париже. Говорили ли Вы об этом с Солженицыным здесь, на Западе?

Э.: Да. Да.

Ж.: Приходит ли он к такому же горькому заключению?

Э.: Солженицын построил себе идеал. Это идеал некой святой Руси с новым царем и православной церковью во главе страны.

Ж.: По сути дела, идея сталинистская.

Э.: Не знаю, я бы не сформулировал это так (извините меня) примитивно. Скорее это – идея ленинская: кто-то управляет страной, и в то же время есть церковь, создающая идеологию страны. Правительство и церковь: это ведь существовало и во Франции во времена Людовика ХIII. У Вольтера была одна идея: заменить кардинала – философом. А Солженицын не хочет философа. И не хочет кардинала. Он хочет Аятоллу» (Ди Цайт 28.9. 1979)» ¹⁹.

Известно, что А.Солженицын воспринял финал этого интервью как прямое оскорбление (что он и есть Аятолла Хомейни, жестокий тиран и диктатор) и навсегда разорвал отношения с Е.Эткиндом, хотя в России их связывали близкие дружеские отношения.

Весной 1980 года в «Русской мысли» появилась обстоятельная работа Бориса Парамонова (постоянного автора журнала «Континент»): «Религиозная правда и либеральный миф. О статьях Е.Эткинда против А.Солженицына, опубликованных в «Новом Русском слове» 13.12.1979 и в «Русской мысли» от 20.12.1979». Защищая А. Солженицына, Б.Парамонов писал: Культура – не догма, она подлежит осознанию и критике, тем более это относится к такой ее сравнительно узкой области, как политика и ее деятели. Кстати, у Эткинда в число этих неприкосновенных вместе с Милюковым попадает и Парвус. Почему? Что ему Гекуба? Исторический суд, по Эткинду, из недавних наших деятелей допустим только над Сталиным (интересно, что о Ленине – умолчано). Эткинд допускает многообразие мнений, он осуждает только нетерпимость. Я бы добавил к условиям демократической дискуссии еще и точность. Где у Солженицына можно найти призыв к православной или какой-либо иной теократии, который приписывает ему Эткинд? Пусть он укажет это. Темы, поднятые творчеством Солженицына, не могут быть предметом газетной полемики, они выходят за пределы политической злобы дня. Смешными кажутся попытки приклеить тот или иной политический ярлык к художнику, тем более такого масштаба» ²⁰.

Так вызревала острая межличностная и межпартийная борьба представителей «третьей волны» эмиграции. Объединенные на родине общей ненавистью к Софье Власьевне (советской власти) и Галине Борисовне (Госбезопасности), в эмиграции они оказались не просто в расколе, а в жесточайшем противостоянии. Это противоборство сопровождалось взаимными подозрениями в тайном сотрудничестве с КГБ. 18 июня 1981 года в редакционной колонке «По поводу споров в эмиграции» В.Рыбаков писал: «Всем известно, например, что в нашей эмиграции орудуют работники КГБ, и об этом надо говорить; нужно быть начеку и разоблачать их разнообразную деятельность. Но необходимо это делать, соблюдая железную логику, не погружаясь в трясину шпиономании, не путая подозрения и доказательства. Или же, можно и нужно разбирать ошибки первой, второй и третьей эмиграцией, поскольку такое исследование дает на всем возможность избежать их в будущем. Но этот разбор, в котором неизбежны и нужны споры, должен не разъединять эти эмиграции, а, наоборот, объединять их.

Легко поддаваться своим страстям и создавать в эмиграции свой искусственный мир, со своими ценностями, врагами и друзьями. С этой легкостью и нужно прежде всего бороться» ²¹.

В 1980-е годы следы явного противоборства в среде третьей эмиграции практически исчезают со страниц издания, газета просто перестает об этом писать. И лишь весной 1993 года в «Русской мысли» сразу в нескольких номерах (№№ 3965, 3969, 3970 и 3973) вновь развернется весьма ожесточенная дискуссия по поводу причин и истоков возникновения непримиримых лагерей внутри третьей русской эмиграции. В полемике примут участие Ирина Иловайская, Зинаида Шаховская, Ефим Эткинд, Александр Гинзбург и другие.

В середине 1970-х – 80-е годы В.Максимов постоянно выступал на страницах «Русской мысли» как публицист. В конце марта 1978 года в связи с лишением гражданства Г.Вишневской и М.Ростроповича от имени редколлегии в газете был помещен следующий текст: « Дорогие Слава и Галя! <…> Совершенный советскими правителями позорный акт окончательно отлучает их от принадлежности к тому, что мы называем Россией. Их сегодняшнее географическое местопребывание уже никогда не сможет изменить этого непреложного факта. Живя в собственной стране, они являются куда большими эмигрантами, чем все их изгнанники вместе взятые, ибо порабощенный ими народ вычеркнул этих живых мертвецов из списка своих соотечественников и сограждан» ²². Спустя неделю В.Максимов уже от себя лично опубликовал открытое письмо Г.Вишневской и М.Ростроповичу. Близкое по пафосу предыдущему, оно было еще более личным и заканчивалось так: «От себя же еще добавлю, что близкая дружба с вами, какой я неизменно горжусь, и сделалась для меня той средой, где я чувствую себя т а м, д о м а, в Р о с с и и. Эмиграция – удел побежденных, мы же – не побеждены, а поэтому в полном праве переадресовать этот удел своим гонителям» ²³.

Особенно активен был В.Максимов-публицист в конце 1980-х годов, когда заинтересованно и ревниво следил за происходящими на родине переменами. В статье «Кто кого и когда покинул?» писатель открыто выражал свое возмущение: «Вконец изолгавшийся Евтушенко пеняет в «Огоньке» коллегам-изгнанникам за то, что они-де бросили страну в самые трудные годы ее существования, и ставит себя и своих московских приятелей в пример как героев, разделивших с нею все её победы и горести последних лет.

Георгий Владимов сказал мне недавно по этому поводу: «Это не мы, а они бросили страну в самую лихую для нее пору.<...>. От себя могу добавить: бросили ради собственного благополучия, этой единственной родины, во имя которой они готовы на все.

Мы же никогда не покидали своей родины, ибо мы всегда видели свой долг в том, чтобы говорить ей в лицо правду о ней самой, где бы мы ни находились – там или здесь. Поэтому в ответ на снисходительное похлопывание по плечу моих бывших коллег из Советского Союза могу повторить лишь слова героя поэмы Бориса Пастернака «Лейтенант Шмидт»:

Я тридцать лет вынашивал

Любовь к родному краю,

И снисхожденья вашего

Не жду и не желаю.

Пусть меня поймут правильно, я отнюдь не сторонник бойкота представителей советской культуры, приезжающих к нам на Запад. Я только против того, чтобы они выступали здесь с позиции моральной правоты и определяли, кто тут из нас достоин их внимания, а кто нет» ²⁴.

Борясь со штампом советской публицистики «плохой Сталин – хороший Ленин», В.Максимов писал в статье «Внимание: новая ложь!»: «Рано или поздно клубок придется разматывать до конца. И тогда на свет Божий будут вытянуты все большие и маленькие соучастники этих вакханалий: «ленинская гвардия» - виновница бессудных расстрелов и основательница института заложников, красные маршалы, заливавшие невинной кровью Крым, Тамбов и Кронштадт, жертвы «культа личности», и за страх, и за совесть укреплявшие этот самый культ, в рядах которых, к слову сказать, далеко не последними числились отцы многих интеллектуальных радетелей нынешней перестройки» ²⁵. Наконец, желая разоблачить полуправду советских перестроечных публикаций, В.Максимов написал в конце 1988 года еще одну статью на эту тему: «Изнанка комфортного мифа. Культ личности или пороки системы?». «На страницах советской печати набирает силу прямо-таки священная война против сталинского культа личности и его последователей, - отмечал публицист. - Разоблачения следуют одно за другим и одно другого хлеще. Войну эту можно было бы только приветствовать, ведь она врачует одну из самых болезненных язв нашего общества, если бы при этом ее участники не ссылались на гуманистические идеалы большевистской революции, якобы преданные Сталиным и его камарильей. Заклинания о попранных ими «ленинских нормах» не сходят со страниц советских средств массовой информации. <…> Согласитесь, разрушать памятники одним палачам, чтобы тут же воздвигнуть монументы другим, далеко не лучшее средство для восстановления «белых пятен» в нашей истории» ²⁶.

Как видим, В.Максимов был не только писателем, редактором «Континента», но и заметным, темпераментным публицистом «Русской мысли». Страстным полемистом, втравливающим газету в дискуссии, провоцирующим недовольство не только советских властей, но и западной «прогрессивной» интеллигенции. Однако задиристость этого автора воспринималась, очевидно, как «бродильные дрожжи», необходимые для нормальной, живой и полнокровной жизни издания. Именно поэтому «Русская мысль» довольно регулярно публиковала интервью с В.Максимовым, в том числе и как с редактором «Континента». И всякий раз Максимов говорил: «Если журнал потеряет ориентир, который я называю Россией, он потеряет смысл своего существования» ²⁷. На страницах «Русской мысли» В.Максимов высказывался не только по политическим вопросам: примечательно в этом отношении интервью с Н.Горбаневской «Только о литературе» (№ 3699 от 13.11.1987), где речь шла о писательском даре и писательском мастерстве, о духовной традиции русской словесности.

Подобно журналу «Континент», «Русская мысль» середины 1970-х – начала 1980-х годов была весьма плотно связана не только с культурной жизнью третьей русской эмиграции, но и с важными явлениями культуры на родине, в советской России. Например, 17 мая 1979 года (№3256) на страницах еженедельника была помещена очень сочувственная, положительная рецензия В.Максимова на неподцензурный альманах «МетрОполь», запрещенный в СССР и изданный в США («Ардис»,1979). Речь шла о художественной новизне текстов, составивших знаменитый альманах.

В апреле 1981 года в «Русской мысли» был помещен проникновенный, личностно окрашенный некролог «Памяти Юрия Трифонова». Высоко оценивая роль этого писателя и масштаб его таланта, В.Максимов подчеркивал: «Он не мыслил себя вне страны, поэтому заранее отметал всякую мысль об эмиграции. Но, тем не менее, ему и в голову не приходило покупать себе душевный комфорт ценою беспринципных компромиссов или гражданского конформизма. Трифонов, правда, не пошел против течения, но и не пошел по течению, он, если можно так выразиться, стоял против него – этого течения, что в условиях нашей системы тоже подвиг» ²⁸, - писал В.Максимов.

Искренне поддерживая новые литературные издания в эмиграции, В. В.Максимов в июне 1979 года высоко отзывался о журнале А.Глезера «Третья волна». «Последние номера четко выявили перед читателем эстетическое лицо и общественную позицию журнала, - писал В.Максимов в «Русской мысли». - Это прежде всего заинтересованное освещение проблем нашего неофициального искусства, а также связанных с ним литературы и демократического движения. Журнал намеренно ограничивает свою полемику лишь самозащитой от тех, кто пытается разложить плодотворный процесс русского нонконформизма, противопоставить одних другим по принципу «разделяй и властвуй», и в этом, на мой взгляд, активно проявляется его общественная толерантность в подлинном смысле этого слова» ²⁹.

В статье «Вечная ткань культуры», появившейся в «Русской мысли» в июле 1981 года, В.Максимов обращал внимание читателей на политизацию, социализацию и вульгаризацию культуры в современном мире. При этом писатель настаивал, что свобода «должна быть основана на культуре, и только на ней». «Если же каждый из нас не найдет в себе силы и мужества преодолеть в себе смертельное забытье духовного опыта истории и культуры, то я, следом за Артуром Кестлером, - писал В.Максимов, - могу спросить себя и своих современников: какого черта мы называем себя интеллигенцией? Нам нет прощения, потому что наш долг знать, а главное – хотеть знать!» ³⁰. В дальнейшем В.Максимов еще не раз обращался к важной для него теме «социальной бесовщины» и «духовной нищеты» человечества.

О Владимире Максимове-прозаике, авторе известных в ту пору романов «Заглянуть в бездну», «Прощание из ниоткуда», широко писала западная и русскоязычная пресса. В 1984 году в «Русской мысли» к десятилетию приезда писателя на Запад была опубликована (в №№ 3505 – 3506) развернутая статья «Страждущая русская земля и русская душа в творчестве Владимира Максимова». Молодой французский писатель и литературовед Жан-Пьер Морель подчеркивал: «В прозе Максимова есть подлинная укорененность веры. Нельзя понять этого писателя, не увидев, что вся его работа с первой же строки пронизана верой во Христа. Максимов-мистик не устает утверждать: Бог в сердце каждого человека. Утверждение это из романа в роман принимает все возможные интонации, в зависимости от того, кто из героев открывает для себя эту истину. Преображение земного бытия светом, пришедшим извне, - это, в сущности, сюжет всех романов Максимова» ³¹.

В начале 1990-х годов, в период правления Б.Ельцина, В.Максимов воспринял происходящие в России события как крайне разрушительные и опасные для страны. В те годы он был очень близок с А.Зиновьевым и полностью разделял мнение философа по поводу распада СССР и радикальных экономических реформ на родине, приведших к обнищанию большинства населения: «Целились в коммунизм, а попали в Россию». В это время в Москве была издана небольшая книга статей и интервью В.Максимова «Самоистребление», пафос которой почти никто в эмиграции не мог понять и разделить. Именно в начале 1990-х имя В.Максимова исчезло со страниц «Русской мысли». Редактор газеты И.Иловайская совершенно иначе (с либерально-демократических позиций) оценивала и фигуру Б.Ельцина как лидера страны, и трагические события октября 1993 года. В.Максимов поссорился тогда со многими давними друзьями, единомышленниками и оказался практически в одиночестве. Тем не менее, когда в 1995 году Владимир Максимов умер от скоротечного рака, «Русская мысль» посвятила его памяти целую полосу. К девятому дню кончины газета поместила прощальное слово сразу нескольких литераторов «третьей волны». Одна из них – Наталья Кузнецова (литературный критик, супруга Георгия Владимова) – написала так: «Для меня во всех максимовских прозаических вещах, и сильных, и проходных, слышится сигнал SOS – «спасите наши души!». Это и делает их уникальными и не позволяет забыть» ³².

Примечания

1. Русская мысль. Париж. № 3424, 5.08. 1982. С.2.

2. Русская мысль. Париж. № 3433, 7.10.1982. С.3.

3. Там же. С.4.

4. Фостер Л. Помнить о том, что нас объединяет. // Русская мысль. Париж. № 3433, 7.10.1982. С.13.

Характеристики

Список файлов книги