Фукуяма конец истории (966859), страница 34

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 34)

Мегалотимия возможных хозяев, стремящихся доминировать над другими,

была важной темой для приличного количества средневековых и ранних

современных политических работ, где этот феномен был назван "исканием

славы". Борьба честолюбивых князей за признание широко принималась за общее

свойство как человеческой натуры, так и политиков. Это не обязательно

означало тиранию или несправедливость в ту эру, когда легитимность

империализма зачастую воспринималась как сама собой

разумеющаяся.²⁹² Например, св. Августин жажду славы помещает в

список пороков, но среди наименее пагубных, и упоминает как потенциальный

источник человеческого величия.²⁹³

Мегалотимия, понимаемая как жажда славы, была центральным пунктом в

размышлениях первых из ранних современных мыслителей, решительно порывавших

с традицией Аристотеля или со средневековой политической философией Николо

Макиавелли. В настоящее время Макиавелли известен прежде всего как автор

откровенных до бесстыдства максим о жестокой природе политики -- например,

что пусть лучше боятся, чем любят, или что человек должен держать свое слово

только тогда, когда это в его интересах. Макиавелли был основателем

современной политической философии, и он считал, что человек может стать

хозяином своего земного дома, если будет исходить не из того, какой должна

быть жизнь, но из того, какая, она есть на самом деле. Вместо того чтобы

пытаться улучшить людей образованием, как учил Платон, Макиавелли искал

способа создать хороший политический порядок, исходя из порочной природы,

людей: зло можно заставить служить целям добра, если каналировать его с

помощью соответствующих институтов.²⁹⁴

Макиавелли понимал, что Мегалотимия в форме жажды славы есть главный

психологический мотор честолюбия принцев. Страны могут иногда завоевывать

своих соседей из необходимости, или для самообороны, или чтобы нарастить

население и ресурсы на будущее. Но над подобными соображениями и вне их есть

желание человека получить признание -- ту радость, которую испытывал римский

военачальник во время триумфа, когда его противника вели в цепях по улицам

под крики толпы. Для Макиавелли жажда славы не была исключительным свойством

принцев или аристократических правительств. Она поражала и республики, как в

случае захватнических империй Афин и Рима, где демократическое участие

только усиливало амбиции государства и создавало более действенную военную

машину для экспансии.²⁹⁵

Но хотя жажда славы есть универсальное свойство человека,²⁹⁶

Макиавелли видел, что она создает серьезные проблемы, приводя честолюбивых

-- к тирании, а остальных -- к рабству. Его решение этих проблем отличалось

от решения Платона и определило последующий республиканский

конституционализм. Вместо попытки перевоспитывать тимотических принцев или

защитников, как предлагал Платон, тимосу противопоставляется тимос.

Смешанные республики, где тимотические амбиции принцев и аристократического

меньшинства уравновешиваются тимотической жаждой независимости со стороны

народа, могут гарантировать некоторую степень свободы.²⁹⁷

Смешанная республика Макиавелли была поэтому ранней версией разделения

властей, знакомого нам по американской конституции.

После Макиавелли начался другой, быть может, более амбициозный проект,

с которым мы уже знакомы. Гоббс и Локк, основатели современного либерализма,

старались полностью искоренить тимос из политической жизни и заменить его

комбинацией желаний и рассудка. Эти английские либералы начала нового

времени видели в мегалотимии страстную и упрямую гордость принцев или

неотмирный фанатизм военных священников и считали ее главной причиной войны,

и метили при этом во все виды гордости. Их отрицание аристократической

гордости было продолжено многими авторами эпохи просвещения, в том числе

Адамом Фергюсоном, Джеймсом Стюартом, Дэвидом Юмом и Монтескье. В

гражданском обществе, которое рисовали себе Гоббс, Локк и другие либеральные

мыслители времен начала новой истории, человеку нужны только желания и

рассудок. Буржуа был полностью преднамеренным созданием ранней современной

мысли, попыткой социального инжиниринга, целью которого было создать

общественный мир путем изменения самой человеческой природы. Вместо того

чтобы подрывать мегалотимию немногих мегалотимией же многих, как предлагал

Макиавелли, основатели современного либерализма надеялись полностью

преодолеть мегалотимию, фактически противопоставляв интересы человеческих

желаний страстям тимотической стороны души.²⁹⁸

Социальным воплощением мегалотимии -- и общественным классом, которому

либерализм нового времени объявил войну -- была традиционная аристократия.

Воин-аристократ не создавал богатства, он отнимал его у других воинов --

точнее, у крестьянства, чей прибавочный продукт он присваивал. Он не

действовал на базе экономической целесообразности, продавая свой труд тому,

кто больше предложит: он вообще не работал, но блаженствовал в праздности.

Ограничителями его поведения были гордость и кодекс чести, которые не

позволяли ему совершать поступки ниже своего достоинства -- например,

заниматься коммерцией. И при всем вырождении многих аристократических

обществ стержень жизни аристократа был связан, как и у гегелевского

первобытного господина, с готовностью рискнуть жизнью в смертельной битве.

Поэтому война оставалась сердцевиной аристократического образа жизни, а

война, как мы хорошо знаем, "экономически неоптимальна". Значит, куда лучше

было бы убедить аристократа-воина в тщете его амбиций и превратить его в

мирного бизнесмена, который, накапливая богатства для себя, способствует

обогащению и окружающих.²⁹⁹

Процесс "модернизации", описываемый современными социальными науками,

может быть понят как постепенная победа желающей стороны души, ведомой

рассудком, над ее тимотической стороной, одержанная в бесчисленных странах

по всему миру. Аристократические общества были практически универсальны для

различных человеческих культура от Европы и Ближнего Востока до Африки и

Южной и Восточной Азии. Экономическая модернизация требовала не только

создания современных социальных структур, вроде городов и рационально

устроенных чиновничьих иерархий, но и этической победы буржуазного образа

жизни над тимотическим образом жизни аристократа -- а именно аристократа

следует уговорить поступиться тимотической гордостью ради перспективы мирной

жизни неограниченного материального накопления. В некоторых странах,

например в Японии, подобная сделка совершалась открыто: модернизирующееся

государство сделало класс бывших самураев-воинов бизнесменами, и их

предприятия превратились в зайбацу двадцатого века.³⁰⁰ В таких

странах, как Франция, эта сделка была отвергнута многими группами

аристократов, которые вели безнадежные арьергардные бои ради сохранения

своей тимотической этики. Эта борьба продолжается и сегодня во многих

странах третьего мира, где наследники воинов стоят перед тем же решением: не

следует ли повесить мечи на гвоздь и сесть в офисе к компьютерному

терминалу.

Ко времени основания Америки победа в Северной Америке локковских

принципов -- то есть победа желающей стороны души над ее тимотической

стороной -- была почти полной. Право на "стремление к счастью",

провозглашенное американской Декларацией независимости, в большой степени

означало приобретение имущества. Локкеанизм -- широкая рама для документов

"Федералист" у этой великой защиты американской конституции, написанной

Александром Гамильтоном, Джеймсом Мэдисоном и Джоном Джеем. Например, в

знаменитом "Федералист 10", где отстаивается представительное правление как

средство от болезни фракционности в народных правительствах, Джеймс Мэдисон

утверждает, что защита различных прав человека, и в частности "различных и

неравных прав на приобретение имущества", является "первейшей целью

правительства".³⁰¹

Хотя локковское наследие американской конституции невозможно отрицать,

все же авторы "Федералиста" продемонстрировали понимание того факта, что

жажду признания невозможно просто изгнать из политической жизни.

Действительно, самоутверждение из гордости понималось как одна из сторон или

движущих сил политической жизни, и хорошее правительство требует, чтобы у

этой силы было адекватное поле деятельности. Авторы документов хотели

направить жажду признания в положительное или хотя бы безвредное русло;

очень похоже на то, чего желал Макиавелли. Упоминая в "Федералисте 10" о

фракциях по экономическим "интересам", Мэдисон отличал их от других фракций,

созданных на основе "страстей", или, точнее, эмоциональных мнений людей о

добром и злом: "Ревностное отстаивание различных мнений о религии,

правительстве и многом другом", или "приверженность различным лидерам".

Политические мнения были выражением себялюбия и стали неразрывно связаны с

оценкой человеком самого себя и своей ценности: "До тех пор, пока существует

связь между рассудком человека- и его себялюбием, мнения [человека] и его

страсти будут друг на друга; взаимно влиять, и первые будут тем, к чему

присоединятся последние".³⁰² Такое деление на фракции происходит

не только от конфликта между желающими душами разных людей (то есть между

экономическими интересами), но и между тимотическими сторонами

душ.³⁰³ И потому в дни Мэдисона в американской политике

господствовали споры по таким вопросам, как трезвость, религия, рабство и

так далее; как в наши, дни в ней доминируют право на аборт, школьная молитва

и свобода слова.

Авторы "Федералиста" считали, что политическая жизнь должна будет

приспособиться не только к эмоциональным мнениям, которые будут выражены

большим количеством относительно слабых индивидуумов, но и к "любви к

славе", которая, согласно Гамильтону, есть "правящая страсть благороднейших

умов",³⁰⁴ то есть желание славы со стороны сильных и честолюбивых

людей. Мегалотимия, как и, изотимия, оставалась для основателей проблемой.

Американскую конституцию Мэдисон и Гамильтон считали институциональным

средством не для подавления этих различных проявлений тимоса, но для

отведения их в безопасное и продуктивное русло. Таким образом, Мэдисон

считал народное правление -- предвыборные гонки, произнесение политических

речей, дебаты, передовые статьи, голосование на выборах и тому подобное --

благоприятным выходом для проявления естественной человеческой гордости и

наклонности к тимотическому самоутверждению, если такая деятельность может

быть распространена на относительно большую республику. Демократический

политический процесс был для него важен не только как средство принятия

решений или "объединения интересов", но как процесс, то есть сцена для

проявления тимоса, где человек может искать признания за свои взгляды. На

более высоком и потенциально более опасном уровне мегалотимии великих и

честолюбивых людей конституционное правление было установлено явно как

способ использовать "честолюбие против честолюбия". Различные ветви власти

рассматривались как дороги для продвижения мощных амбиций, но система

сдержек и противовесов гарантировала, что эти амбиции будут гасить друг

друга, и должна была предотвращать возникновение тирании. Американский

политик может нести в душе честолюбие Цезаря или Наполеона, но система

позволит ему не больше, чем позволяла какому-нибудь Джимми Картеру или

Рональду Рейгану -- со всех сторон стиснутым мощными институционными

ограничениями и политическими силами, которые заставляют президента

реализовывать свои амбиции в качестве "слуги" народа, а не его хозяина.

Попытка либеральных политиков в традиции Гоббса и Локка изгнать из

политики жажду признания или оставить ее в цепях и бессильной у многих

мыслителей вызывала серьезную неловкость. Получалось, что современное

общество будет состоять из людей, которых К. С. Льюис назвал "людьми без

груди": люди, состоящие лишь из желания и рассудка, но не имеющие гордости

самоутверждения, которая была в какой-то степени сердцевиной сути человека в

ранние времена. Потому что именно грудь делает человека человеком: "по

интеллекту он просто дух, по аппетиту -- просто животное".³⁰⁵

Самым великим и самым явным поборником тимоса в новые времена был Фридрих

Ницше, крестный отец сегодняшних релятивизма и нигилизма. Ницше когда-то был

назван одним современником "радикальным аристократом" -- характеристика,

которой он не оспаривал. Большую часть его работ можно в определенном смысле

считать реакцией на то, что он видел в возникающей цивилизации "людей без

Характеристики

Список файлов реферата