Фукуяма конец истории (966859), страница 30

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 30)

Первый; распространенный анализ феномена жажды признания в западной

философской традиции появляется, как и следовало ожидать, в книге, которая

лежит; у самого истока традиции: в "Государстве" Платона. В ней приводится

разговор между философом Сократом и двумя, молодыми афинскими аристократами,

Глауконом и Адеймантосом, которые пытаются описать устройство справедливого

города "в речах". Такой город, как и города "в реальности", нуждается в

классе стражников или воинов для защиты от внешних врагов. По Сократу

главным свойством этих стражников является "тимос" -- греческое слово,

которое очень приблизительно можно перевести как "одушевленность" или

"духовность"²⁶⁶. Сократ сравнивает обладателя тимоса с породистым

псом, способным на огромную храбрость и гнев в сражении с чужаками для

защиты своего города. При первом подходе к проблеме Сократ описывает тимос

со стороны: мы знаем только, что он связан с храбростью-- то есть с

готовностью рисковать жизнью -- и с эмоцией гнева или негодования от своего

имени.²⁶⁷

В Книге IV Сократ возвращается к более детальному разбору тимоса -- в

этой книге содержится знаменитое трехчленное деление души.²⁶⁸

Сократ замечает, что душа человека имеет часть, составленную из многих

различных желаний, из которых наиболее яркие -- голод и жажда. Эти желания

принимают одинаковую форму понуждения человека к чему-то -- пище или питью,

-- находящемуся вне его. Но, замечает Сократ, бывают времена, когда человек

воздерживается от питья, пусть его даже мучает жажда. Они с Адеймантосом

охотно соглашаются, что существует отдельная часть души, рассуждающая или

рассчитывающая, которая может побудить человека действовать против желания

-- например, когда обуреваемый жаждой человек отказывается от питья, если

знает, что вода загрязнена. Являются ли желание и рассудок единственными

двумя частями души, достаточными для объяснения поведения человека? Можно

ли, например, объяснить все случаи воздержания противопоставлением желаний,

выполняемых разумом -- например, жадность против похоти или долгосрочная

безопасность против минутного удовольствия?

Адеймантос готов согласиться, что тимос действительно есть еще одна

часть души, когда Сократ рассказывает историю о некоем Леонтии, который

хочет взглянуть на штабель трупов, уложенных палачом:

"Он желает глядеть, но в то же самое время отвращение заставляет его

отвести взгляд; какое-то время он борется с собой и закрывает лицо. Но в

конце концов, побежденный желанием, он широко открывает глаза, бежит к

трупам и произносит: "Вот вам, злополучные, насыщайтесь этим прекрасным

зрелищем".²⁶⁹

Борьбу, происходящую в душе Леонтия, можно интерпретировать как всего

лишь борьбу двух желаний: желания взглянуть на трупы, которое борется с

естественным отвращением к виду мертвой человеческой плоти. Это вполне

согласуется с несколько механистической психологией Гоббcа: он трактует волю

просто как "последнюю страсть при обдумывании", то есть как победу наиболее

сильного из борющихся желаний. Но если интерпретировать поведение Леонтия

как всего лишь столкновение желаний, то это не объясняет его злости на

самого себя.²⁷⁰ Поскольку он, предположительно, не был бы на себя

зол, если бы смог сдержаться. Напротив, он бы испытал иную, хотя и

родственную эмоцию: гордость.²⁷¹ Минутное размышление приводит к

выводу, что гнев Леонтия не мог прийти ни от желающей часта души, ни от

расчетливой, поскольку сам Леонтий не безразличен к исходу этой борьбы.

Значит, он произошел из третьей и .полностью отличной части души, той, что

Сократ назвал тимосом. И гнев, возникший из тимоса, как указывает Сократ,

есть потенциальный союзник рассудка в борьбе за подавление неправильных или

глупых желаний, но все же он отличен от разума.

Тимос возникает в "Государстве" как нечто, связанное с ценностью,

которую человек определяет для самого себя, -- тем, что мы сегодня назвали

бы "самооценкой". Леонтий считает себя человеком, который может вести себя с

определенным достоинством и самообладанием, и когда он оказывается не в

силах соответствовать этой самооценке, он на себя злится. Сократ

предполагает связь между гневом и "самооценкой", объясняя, что чем человек

благороднее -- то есть чем выше у него оценка самого себя, -- тем сильнее он

гневается, когда сталкивается с несправедливым: его дух "кипит и становится

суров", образуя "боевой союз с тем, что кажется правильным", даже если ему

придется "переносить голод, стужу и другие подобные муки..."²⁷²

Тимос -- это что-то вроде врожденного чувства справедливости у человека:

люди верят, что чего-то стоят, и когда другие ведут себя по отношению к ним

так, будто они стоят меньше -- то есть когда не признают их правильную

ценность, -- они впадают в гнев. Тесная связь между самооценкой и гневом

заметна в английском слове "indignation" (негодование). "Dignity"

(достоинство) характеризует чувство самооценки личности, "in-dignation"

возникает, когда кто-то оскорбляет это чувство самооценки, и наоборот, когда

другие замечают, что мы не живем согласно с нашей самооценкой, мы ощущаем

стыд, а когда нас оценивают справедливо (то есть пропорционально нашей

истинной ценности), мы чувствуем гордость.

Гнев -- это потенциально всесильная эмоция, которая может, как

указывает Сократ, опрокинуть все естественные инстинкты вроде голода, жажды

и самосохранения. Но это не есть желание какого-либо материального объекта

вне личности; если вообще можно говорить о нем как о желании, то гнев есть

желание желания -- то есть желание, чтобы лицо, оценившее нас слишком низко,

изменило свое мнение и признало нас согласно нашей самооценке. Таким

образом, тимос Платона есть не что иное, как психологическое кресло для

гегелевской жажды признания: для господина-аристократа -- в кровавой битве,

куда ведет его желание, чтобы другие оценили его так же, как ценит себя он

сам. И действительно, он впадает в кровавую ярость, когда унижают его

чувство самооценки. Тимос и "жажда признания" в чем-то все же отличаются,

поскольку первый относится к части души, которая назначает цену вещам, а

последняя есть деятельность тимоса, требующая, чтобы иное сознание разделило

те же оценки, Для, человека существует возможность испытывать тимотическую

гордость в себе, не требуя признания. Но оценка -- это не "вещь", подобная

яблоку, или "порше": это состояние сознания, и чтобы иметь субъективную,

уверенность в собственной ценности, она должна быть признана другим

сознанием. Таким образом, тимос обычно, хотя и не неизбежно, ведет человека

к поиску признания.

Давайте рассмотрим на минутку небольшой, но показательный пример

действия тимоса в современном мире. Вацлав Гавел до того, как стать осенью

1989 года президентом Чехословакии, много времени провел в тюрьмах за

диссидентскую деятельность и создание "Хартии-77" -- организации, борющейся

за права человека. Тюрьма, очевидным образом, дала ему достаточно времени

обдумать систему, которая его туда посадила, и реальную природу зла, которое

эта система представляла. В своей статье "Сила бессильных", опубликованной в

начале восьмидесятых, еще до того, как перед Горбачевым замаячил образ

демократических преобразований в Восточной Европе, Гавел изложил следующую

историй) зеленщика:

"Заведующий овощной лавкой помещает у себя в витрине между луком и

морковью лозунг: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!" Зачем он это делает?

Что он хочет сказать миру? Он действительно полон энтузиазма от мысли об

объединении рабочих земного шара? И этот энтузиазм так велик, что зеленщик

ощущает неодолимый импульс ознакомить общественность со своими идеалами?

Подумал ли он хоть сколько-нибудь, как могло бы произойти такое объединение

и что оно будет значить?..

Очевидно, что зеленщица безразлична семантика лозунга на витрине; он

поместил его туда не из личного желания ознакомить публику с идеей,

выраженной этими словами. Конечно, это не значит, что данное его действие

вообще лишено мотива или значения или что лозунг никому ничего не говорит.

На, самом деле этот лозунг -- знак, и как таковой содержит подсознательное,

но весьма определенное сообщение. Словесно его можно было бы выразить так:

"Я, зеленщик ХУ, живу здесь и знаю, что я должен делать. Я веду себя так,

как от меня ожидается. На меня можно полагаться, и меня не в чем упрекнуть.

Я послушен и потому имею право, чтобы меня оставили в покое". Конечно, у

такого сообщения есть адресат: оно направлено вверх, к начальству зеленщика,

и в то же время оно есть щит, который прикрывает зеленщика от потенциальных

доносчиков. Таким образом, корни истинного значения лозунга лежат в самом

существовании зеленщика. Лозунг отражает его жизненные интересы. Но в чем

эти интересы состоят?

Давайте отметим: если бы зеленщику велели выставить лозунг "Я боюсь, а

потому беспрекословно послушен", он бы ни за что не отнесся к его семантике

так равнодушно, хотя такое утверждение было бы правдивым. Зеленщику было бы

неудобно и стыдно выставить в витрине такое недвусмысленное утверждение о

собственной деградации, и это вполне естественно, поскольку он человек, и

как таковой обладает чувством собственного достоинства. Чтобы обойти такую

сложность, выражение лояльности должно принять форму знака, который по

крайней мере на верхнем, текстовом уровне указывает на некую

незаинтересованную убежденность. Этот знак позволяет зеленщику спросить: "А

что плохого в объединении пролетариев всех стран?" Он позволяет зеленщику

скрыть от самого себя низменные основы своего послушания и одновременно

маскирует низменные основы власти -- скрывает их за фасадом чего-то

высокого. И это что-то есть идеология".²⁷³

При чтении этого отрывка немедленно обращает на себя внимание

использование Гавелом слова "достоинство". Гавел описывает зеленщика как

обыкновенного человека, не выделяющегося образованием или положением, но

которому все же было бы стыдно выставлять плакат "Я боюсь". В чем же природа

такого достоинства, которое является Источником подавления человека? Гавел

замечает, что такой плакат был бы более честным утверждением, чем

выставление коммунистического лозунга. Более того, в коммунистической

Чехословакии все понимали, что человека страхом заставляют делать то, что он

делать не хочет. Сам по себе страх, инстинкт самосохранения, есть природный

инстинкт, общий для всех людей. Почему тогда человеку не признать, что он --

человек, а потому боится?

В конечном счете причина состоит в том факте, что зеленщик верит в

некую собственную ценность. Эта ценность связана с его верой в то, что он не

просто подверженное страху и обладающее потребностями животное, которым

можно манипулировать с помощью этого страха и этих потребностей. Он верит,

пусть даже не может выразить эту веру словами, что он действует на основе

морали, он способен на выбор и может отвергнуть естественные потребности

Характеристики

Список файлов реферата