Татьяна Устинова - От первого до последнего слова (2007) (947043), страница 32
Текст из файла (страница 32)
Долгов подумал о Глебове, с которым у него была назначена встреча.
– Это я могу выяснить, наверное. Если мне удастся, я вам позвоню.
– А что это вы так обрадовались, Танечка? – Абельман вдруг подумал, что есть еще одна Таня Краснова – журналист и телеведущая, – и о той Тане он ничего не знает. До той ему не было никакого дела, а тут вдруг оказалось, что она рядом! – Из этого может выйти сенсация?
– Да наплевать мне на сенсацию! – Таня сердито вытряхнула из пачки сигарету, закурила. – Только, если его на самом деле прикончили родственники, это просто замечательно!
– Что ж тут замечательного?!
– А то, что генеральный продюсер грозился меня уволить, если я не смогу подтвердить хоть какую-то информацию из той программы! Ведь если он сам помер, значит, и разговоров никаких быть не может ни о преступлении, ни о врачебной ошибке. И профессор Долгов может запросто подавать на меня в суд за клевету!
– Ого, – заметил Абельман. – Это был бы номер!
– А если его все-таки прикончили родственники из-за наследства, или потому что он им надоел, значит, преступление все-таки было! И я могу довести это дело до конца, рассказать, как все было в действительности, и показать это генеральному! Ему больше ничего и не надо: если преступление все-таки было, следовательно, мы не врали. Но совершил его не генеральный прокурор или президент, а, допустим, племянник Анатолий! И все на этом могут успокоиться.
Они помолчали.
Вокруг шумела толпа, работали огромные плазменные экраны на стенах, показывали все разное. Шипели кофеварки, звонили телефоны, дым уходил под потолок.
Одним словом, ад.
– Эдик, – вдруг вспомнил Долгов. – Помнишь, ты обещал выяснить у своей секретарши, кто именно просил пристроить Евгения Ивановича в нашу больницу? Ты у нее спрашивал?
Абельман покачал головой.
– Там какая-то странная штука, Долгов. Она не знает.
– Ты же говорил, что она всех записывает!
– Нет у нее записи. И вообще, в тот день звонили только свои, которые этого писателя знать не могли. И как получилось, что она не записала, непонятно. А она сама клянется, что записала всех!
– Странно, – подумав, сказал Долгов. – Очень странно.
Было еще что-то странное, связанное с телефоном, который не работал в ту ночь, когда он нашел Катю.
Нечто очень странное, что следовало бы додумать до конца, но он все время отвлекался и никак не мог додумать!..
– Михаил Алексеевич, – кислым голосом произнесла секретарша, – к вам пришла Светлана Снегирева. Вы ее примете?
Глебов, оторвавшись от компьютера, подозрительно посмотрел на коммуникатор, как будто Светлана была птичкой и сидела сверху на трубке.
– Кто ко мне пришел? – осторожно переспросил он.
– Снегирева Светлана. Я говорила, что вы ей не назначали и у вас в три другой посетитель, но…
Не дослушав, Глебов нажал кнопку, стремительно вышел из-за стола и распахнул дверь в приемную.
Они обе на него оглянулись – и Светлана, и секретарша.
– Проходите, – сказал Глебов.
– Здравствуйте, Михаил Алексеевич.
– Проходите, – повторил он. – Хотите чаю или кофе?
– Нет, спасибо.
Он пропустил ее в кабинет, зашел следом и плотно прикрыл за собой дверь. Она как будто ждала его, мялась на пороге, а когда дверь закрылась, вдруг ни с того ни с сего бросилась ему на шею.
Глебов растерялся.
Он даже не сразу сообразил, что она плачет, тычась горячим лицом в его рубашку, и не понял, что может ее обнять, так и стоял истуканом, бормотал, что все в порядке и волноваться не из-за чего.
– Я… – провсхлипывала она, – я… и не волнуюсь… с чего вы взяли?..
Тут он наконец обнял ее за плечи осторожным, пионерским движением, так, чтобы ничего не касаться – ни груди, ни спины. Руки у него совершенно одеревенели.
– Что случилось?
Она замотала головой и прижалась к нему еще крепче, и уже невозможно было соблюдать пионерскую дистанцию!.. Он еще колебался какое-то время, а потом стиснул ее изо всех сил, и даже щеку положил на пахнущие духами черные волосы, и глаза прикрыл, потому что вдруг сообразил, что сто лет не держал в объятиях женщину, да еще плачущую, да еще такую красивую!.. И рука его, словно отдельно от него, стала поглаживать ее спину, и нащупала лопатку, и погладила лопатку тоже, а потом пальцы сошлись на позвонках, которые Глебову очень захотелось потрогать, и он их потрогал.
– Ты не плачь, – шепотом сказал он. – Я тебя прошу, только не плачь!
Она покивала.
– Ты же знаешь, что ведьмы не плачут! Или плачут особенными слезами. Например, жемчужинами. Черными. Как белка, помнишь? Ну, которая ядрышки грызет? Ядра – чистый изумруд! Белку люди стерегут…
Он нес какую-то ахинею, не понимая, что именно несет, но точно зная, что это ахинея, а его руки все гладили и гладили ее спину, и он видел ее щеку, лежавшую у него на плече, и отдал бы все на свете, лишь бы ее поцеловать.
По-настоящему поцеловать!
– Я не ведьма, – вдруг сказала она. – Зачем ты так говоришь?
– Не знаю.
– Мне страшно.
– Почему?
Она поежилась у него в руках.
– Я думала, он ушел и больше не вернется. А он вернулся! Вернулся! И мне страшно! Господи, как мне страшно! Я думала, что до утра не доживу. Я… не выключала свет. И телевизор не выключала! Я думала, что он меня… подстерегает.
Она замотала головой, и Глебов немного пришел в себя. Отеческим движением он погладил ее по голове, отстранился и насильно усадил Светлану в кресло. Хотел было присесть перед ней на корточки, но не стал, потому что так делали герои в кино. Он подтащил стул, сел напротив и взял в ладони ее голову.
– Света. Посмотри на меня.
Она посмотрела.
Опять – как будто короткий разряд электричества или удар маленькой черной молнии! А она еще говорит, что не ведьма!
– Что случилось, ты можешь мне рассказать?
– Он позвонил. Он говорил, что я сука. Он говорил, как тот, что горит в аду, понимаешь?! А я думала, что все уже кончилось!
– Что кончилось? Кто горит? Если ты не придешь в себя, я вызову «Скорую» и тебя отвезут в институт нервных болезней!
– Нет, – сказала она.
– Тогда говори толком!
Она вытерла лицо. Рука у нее сильно дрожала. Глебов вытащил из кармана носовой платок и промокнул ей сначала глаза, а потом ладошки. Они были влажными и очень холодными.
– Я вернулась домой после разговора с тобой. Я ничего не делала, просто сидела. Я часто сижу просто так. Я вообще дома совсем не такая, как на людях.
– Так. И дальше что? Ты сидела дома, не такая, как на людях, и что с тобой случилось?
Она посмотрела на него с некоторым укором.
– Ты шутишь?
– И не думаю даже.
– Он позвонил мне.
– Кто?
– Я не знаю. Я правда не знаю, Миша! Сначала мне показалось, что это… он… тот, что горит в аду, понимаешь?
Глебов внимательно смотрел ей в лицо.
– Мне не нравится, что ты все время говоришь про ад, – вымолвил он наконец, – давай лучше про рай.
– Он может быть только в аду, – повторила она упрямо. – Он не может быть в раю.
– Твой муж?
Она кивнула. Глаза у нее потемнели.
– Он позвонил и сказал, что я осталась такой же сукой, какой и была. Он сказал, что плохо меня воспитал. И если я не послушаюсь его и не сделаю то, что он говорит, он меня убьет.
– Так. Что ты должна сделать?
– Сказать всем, что это я его убила! – Она стиснула Глебову руки ледяными пальцами. – А я не убивала, понимаешь?! Я его не убивала!
Глебов осторожно высвободил ладони, встал и походил по кабинету. Остановился у нее за спиной и спросил осторожно:
– Света, а ты не принимаешь успокоительное?
Она стремительно оглянулась на него. Он отвел взгляд.
– Ты думаешь, у меня… галлюцинации?
– Не знаю.
– Я никогда не принимала никаких успокоительных, – выговорила она четко. – Никогда и никаких!.. Я знаю, чем это может кончиться.
– Чем?
– Сумасшедшим домом, – опять отчеканила она. – Я не принимала их не потому, что я такая сильная, а потому, что мне очень хотелось его убить. А я знала, что, если меня отправят в сумасшедший дом, я никогда не смогу с ним покончить! А мне так хотелось! Я жила для того, чтобы его пережить. Я его пережила, и вот теперь кто-то звонит мне и говорит его голосом, что это я убила! А я не убивала!..
У Глебова заболела голова.
Опять, в который раз, он пожалел, что ввязался в это дело!
В конце концов, она и впрямь может оказаться ненормальной! И что он тогда станет делать?!
Ничего, сказал вдруг кто-то у него в голове. Ты будешь продолжать делать то, что делаешь сейчас. Тебя все тянет спасать мир, но как-то по мелочи, невразумительно. Ты разбираешь супружеские дрязги и вызволяешь из-за решетки проворовавшихся мэров! Тоже неплохо, конечно, но попробуй, спаси эту женщину, и, может быть, мир станет немного лучше. Не то что в нем не станет супружеских ссор и проворовавшихся мэров, но в твоем, личном, мире все изменится! Может быть, придет в равновесие, а может, и нет, но стоит попробовать!
Лучше сделать и сожалеть, чем не сделать и сожалеть!
Глебов сверху посмотрел на ее разлетавшиеся волосы, на сгорбленную спину, на стиснутые руки и черный топаз на тонком пальце.
– Он тебя… истязал?
Светлана подняла на него глаза.
– Когда мы разговаривали в кафе, а потом у тебя дома, ты рассказала мне не все, так?
Она смотрела на него, не моргая. Как там?.. Очи какие? Жгучие?..
– Именно поэтому ты все время говоришь про то, что он горит в аду, а не потому, что когда-то он принудил тебя к браку и разлучил с любимым человеком? Прошло слишком много лет, чтобы так убиваться из-за давней любви, а к тому, что твой муж подлец, ты была готова! Какому нормальному человеку может прийти в голову шантажировать женщину собственным отцом, чтобы на ней жениться?!
– Он был ненормальным человеком! – выкрикнула она и вскочила на ноги. – Я никому и никогда об этом не рассказывала и никогда не расскажу!
– Он на самом деле… издевался над тобой?
Она кивнула очень сосредоточенно, как школьница, отвечающая на вопрос учителя.
– Все десять лет?
– Потом я смогла его остановить.
– Как?
– Он не хотел, чтобы в издательстве знали, что я его жена, он был уверен, что станет великим писателем, пророком, философом и так далее. Он думал, что негоже, когда у пророка жена – секретарша и что именно она принесла в издательство его рукопись!
– Зачем ты ее принесла? Тебе тоже хотелось, чтобы он стал великим писателем?
– Он меня заставил. Ему совсем нечем было заняться, он стал писать романы и меня заставил показать издателю его рукопись! И я показала. Я боялась его до смерти. Как… крокодила! Мне много лет снится, что за мной гонится крокодил и я залезаю на шкафы и полки, а он все крушит, и я все время слышу, как за мной все валится, падает, и он меня настигает!..
Ее вдруг заколотило так сильно, что задрожали волосы, и руки затряслись тоже.
– Не трясись! – скомандовал Глебов, и она послушно перестала трястись и испуганно уставилась на него своими глазищами.
– Что такое? – не понял Глебов.
Она молчала и таращилась на него.
– Постой, – сказал он в безмерном удивлении. – Ты что? Меня боишься?!
Она отвела глаза, и он неожиданно понял, что она на самом деле боится!.. Этого не могло быть, но это так и было!
Что такого он мог делать с ней, этот сумасшедший ублюдок, если она теряет всякий контроль над собой, стоит только на нее прикрикнуть?! Даже не прикрикнуть, а просто приказать?!
Тут он понял, что ему впору самому принимать успокоительное, и сказал себе, что со своими эмоциями разберется позже, а пока нужно разобраться с ней и с голосами, которые ей мерещатся! А может, и не мерещатся, а на самом деле звонят ей по телефону и говорят какие-то гадости!
Да, подумал он, заставляя себя вернуться в реальность. Телефон! Если кто-то ей вчера звонил, ничего не стоит это проверить! У Глебова масса необходимых связей «там, где надо», и, если нужно, ребята ему помогут в любой момент.
Эта мысль немного его успокоила, по крайней мере, она была вполне здравой.
– У тебя есть определитель?
– На домашнем телефоне? Конечно, нет!
– Ты не будешь возражать, если я попытаюсь выяснить, с какого номера тебе вчера звонили?
Она согласно кивнула.
– Делай что хочешь.
– Почему ты приехала ко мне?
– Потому что мне не к кому больше обратиться.
– Голос в трубке был мужской или женский?
– Мужской! Совершенно точно мужской!
– Зачем ты заменила нитроглицерин на сильнодействующее снотворное?
Бах! Светлану как будто ударили по голове. Она дернулась, застыла, а потом скривила рот. Глебов наблюдал за ней.
Она вернулась в кресло, наклонилась вперед и закрыла лицо руками.
– Света, почему ты молчишь?
– Как ты узнал? – спросила она, уткнувшись в свои сложенные руки. Голос ее звучал глухо. – Как ты мог узнать?!
Глебов еще походил по кабинету, пожал плечами, остановился у окна и с высоты птичьего полета, как это принято называть в передовицах столичных газет, посмотрел на Москву. Москва лежала под ним в горячечной летней дымке, как в бреду.
Полюбовавшись на столицу, Глебов положил руки на затылок, засвистел и еще погулял по кабинету. Потом постоял, подумал и изо всех сил ударил кулаком в стену.
Где-то что-то звякнуло, брякнуло и осыпалось, а Светлана Снегирева зажала руками уши и закричала пронзительно:
– Нееет!! Нет! Нет!!
Ничего такого Глебов не ожидал. Он кинулся к Светлане, попытался обнять ее, но она билась и вырывалась. На столе запищал селектор, но ему было не до селектора.
– Успокойся, я тебя прошу! Ну! Успокойся! Выпей воды!
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
