История социологии книга Голосенко Козловский (853703), страница 7
Текст из файла (страница 7)
Культура - как основа, результат и детерминанта социальных действий и взаимодействий интересуют С. Южакова, Е. Де Роберти, П. Новгородцева, В. Хвостова. Различные элементы культуры взаимодействуют в разной последовательности, не синхронно, с отставанием (русский вариант теории "культурного отставания" - Е. Де Роберти, М. Туган-Барановский, П. Струве). Интеграция различных элементов и систем культуры интересовала В. Хвостова (принцип "дух времени") и особенно позднего П. Сорокина.
Механизмы изменения культуры, как правило, разбивались на два типа: "кратковременные" (изобретения, диффузия и т. п. - В. Хвостов и другие) и "долговременные" - эволюционные (дань эволюционизму отдавали почти все крупные позитивисты: М. Ковалевский, Е. Де Роберти, Н. Кареев), циклические и флуктуационные (П. Сорокин).
И последняя общая проблемная тема, которую необходимо отметить особо: отклики на сочинения западных буржуазных социологов в русской печати. Проводилась большая и оперативная работа по переводам, рецензированию и обзорам зарубежной социологической литературы, практически все сколько-нибудь интересные авторы (О. Конт, Л. Уорд, Д. Гиддингс, Г. Тард, Л. Гумплович, Г. Спенсер, Ф. Теннис, Г. Зиммель, М. Бебер, Э. Дюркгейм и многие другие) были переведены на русский язык. Существовали обширные персональные контакты. Русские социологи не замыкались в национальной изоляции, а постоянно стремились к анализу и синтезу "разнообразных научных идей, возникавших у других народов". В этом Н. Кареев видел одну из характерных особенностей русской социологии тех лет [46. С. 29].
Рассмотренный выше теоретический уровень не даст полной картины социологической деятельности на третьем этапе без выяснения ее эмпирического лица. В России эмпирические социальные исследования (прежде всего статистические) возникли значительно раньше, чем сама социология как самостоятельная наука. Впрочем, такова была картина во всех европейских странах. Но были и отличия - наряду с государственной статистикой в России сложилась добровольная земская статистика, учреждение, не имевшее себе подобных в других странах и осуществлявшееся на первых порах изучением общественной жизни народнически ориентированной интеллигенцией. С проникновением в нее марксистских идей встревоженное царское правительство превратило ее в разновидность государственного аппарата.
В начале XX в. то, что делала раньше земская статистика - подхватили и расширили многие редакции журналов, научные общества, частные лица - учителя, врачи, экономисты, инженеры, священники, которые начали на свой страх и риск проводить эмпирические социальные исследования. На какое-то время складывается своеобразный "анкетный" бум. Так что не преувеличением звучит одно из редакторских признаний тех лет: "анкета все больше и больше завоевывает симпатии как отдельных лиц, так и целых организаций для выяснения и изучения общественной жизни" [48. С. 39).
Главные исследуемые вопросы в основном носили характер "больных проблем" - быт и положение низов, пьянство, самоубийства и др. В научном отношении эти эмпирические исследования были подчас открыты многим упрекам как организационного, так и методологического характера: их можно было упрекнуть в малом объеме выборки в ряде случаев, спорности некоторых количественных критериев измерения, двусмысленности вопросов в анкетах, плохой сопоставимости полученных данных и т. п.
Но были и явно интересные исследовательские работы, отличающиеся стройностью изложения и довольно представительными данными, сохранившие научную ценность не только для историка, но социолога наших дней. По мере осмысления содержательной стороны этих исследований все чаще появляются методологические работы, стремящиеся подвести критические итоги эмпирической научной практики, исправить ее кричащие недостатки (А. Болтунов, А. А. Чупров. В. Леонтьев, Д. Воронов, С. Первушин и многие другие). Вот мнение крупнейшего русского социолога П. Сорокина: [46. С. 16].
И самое важное для нашей темы - в течение первых десятилетий XX в. растет убежденность о необходимости совместной органической работы социолога-теоретика и эмпирика. Нам уже приходилось это иллюстрировать на примерах эмпирической разработки двух важных социальных проблем - положения рабочего класса и алкоголизации населения [49]. Когда П. Coрокин в своих работах второй половины 20-х годов конкретно продемонстрировал эти требования, то это произвело сильное впечатление на социологов многих стран и оставило глубокий след в судьбе мировой социологии.
Итак, подведем общие итоги: теоретические изыскания, эмпирические исследования, преподавание социологии и организация этих трех моментов сплетались постоянно в общую цепь зависимостей, оплодотворяя друг друга. Русская социология конца XIX-начала XX вв. в свете этих зависимостей, по мнению известного американского науковеда А. Вусинича. выглядела не лучше, но и не хуже западноевропейской и американской социологий той поры (50. С. 231-243]. У нее было собственное лицо: были оригинальные разработки, обнаруживающие идейную перекличку с национальными социологиями других стран (Н. Михайловский раньше Г. Тарда описал социологическое значение внушения-подражания. М. Туган-Барановский и П. Струве заложили основы теории, получившей позднее у В. Огборна название "культурного отставания", дискретный подход к мировым культурам Н. Данилевского повторил на свой лад О. Шпенглер и А. Тойнби и т. п.), было у нее и творческое стимулирование мировой социологии (роль концепций социальной мобильности и стратификации П. Сорокина, диалектическая социология Г. Гурвича).
Каток тоталитаризма прокатился по личным судьбам многих отечественных социологов, по самой науке в целом, по ее контактам с другими национальными ветвями знания. Социологи конца 20-х годов, проводящие эмпирические исследования (К. Кабо, С. Первушин, Д. Воронов, А. Гастев и другие) стремились учесть дореволюционный опыт этого типа, сохраняя когнитивную преемственность процесса. Разработка теории и ее преподавание на первых порах пытались избежать догматизма (Н. Бухарин, С. Оранский, С. Солнцев, П. Маслов), но вскоре были смяты. Мучительное восстановление отечественной социологической науки началось вновь только в середине 50-х годов после публичного выяснения трагедии культа И. Сталина. Процесс этот по многим причинам затянулся на долгие десятилетия [51].
Зачинатели новых дисциплин, по верному замечанию А. Тойнби, всегда рисуют карту открываемого ими материка от руки, но последующие поколения "картографов" методично ее уточняют. Нечто подобное имело место и в русской умственной культуре XIX в. при появлении в ней новой науки - социологии, Три человека, избранные нами, - В. Н. Майков, Э. К. Ватсон и П. Л. Лавров - имели много общего: они стремились осмыслить социальную, политическую и междисциплинарную необходимость создания социологии в России, ставили вопрос о критическом усвоении западно-европейского знания, пытались применить данные социологии к отечественной ситуации с целью извлечения "пользы" для народа. Все они были позитивистами, хотя и несколько разной ориентации. Условия жизни в России, где власти подозрительно относились к социологии, мешали им довести свои работы до логического конца, тормозили, а то и вообще срывали многие их планы. И тем не менее они сделали свое дело - на рубеже 60-70-х гг. XIX в. социология прочно вошла в культурную жизнь страны.
1. Валериан Николаевич Майков (1823 -1847)
В. Н. Майков был одним из первых русских позитивистов, который еще в 1845 г., т.е. при жизни О. Конта, выступил с требованием создать отечественную социологию, противопоставляя ее влиятельной в России немецкой метафизике. По словам В. П. Боткина, которому довелось посещать лекции О. Конта в Париже, Майков был оценен современниками именно как "выразитель новых идей" научного реализма. Он родился в Москве в семье известного художника Н. А Майкова и получил превосходное домашнее воспитание. Так русскую словесность ему (и его брату, будущему поэту Аполлону) преподавал И. А. Гончаров, близкий друг их дома. За годы учебы на юридическом факультете Санкт-Петербургского университета Майков испытал сильное влияние со стороны двух профессоров: В. С. Порошина, читавшего курс истории политико-экономических теорий, и П. Д. Калмыкова, чей курс энциклопедии права был сильно насыщен добавками социальной философии.
После окончания университета в 1842 г. он поступает на службу в департамент сельского хозяйства, работа в котором пробудила у него интерес к естественным наукам, в особенности к химии в ее приложении к агрономии. Но по болезни службу пришлось оставить. Майков отправляется в многомесячное путешествие по Западной Европе, лечится в Германии и Италии, надолго оседает в Париже, где знакомится с новейшей философией, с интересом изучает социальные науки и урывками пытается вновь заняться химией. Посещает курсы ряда профессоров в Колледж де Франс. Узнает о Конте и знакомится с его работами.
По возвращении домой одно время Майков посещал кружок петрашевцев, но занимал там скромное место, ибо его фурьеризм, как отмечали поздние исследователи, был весьма умеренного толка. Более заметный след он оставил в издательском деле при выпуске "Карманного словаря иностранных слов" издателя Н. С. Кириллова, который предложил Майкову, блестяще владеющему основными европейскими языками, принять в нем участие. Словарь был задуман не как простой перечень слов, а как "толковый", т.е. сжато, но обстоятельно объясняющий иностранные слова (термины), используемые в научных сочинениях. Кроме того предполагалось присоединить к нему "алфавитную энциклопедию", в которой излагалась бы история каждой науки и ее современное состояние.
Программу словаря составил Майков, который также осуществил редакторство первого выпуска. Интересно, что многие статьи по философии и социальным наукам оказались обширнее, чем по естествознанию. Вероятно, сказались редакторские пристрастия, ибо Майков разделял контовскую идею целостности, единства гуманитарных и естественных наук и их иерархической классификации по предметной сложности. Словарь показывал, что почти все термины русского научного языка были заимствованы из иностранных языков. Подготовив к печати первый выпуск "Словаря" (СПб., 1845), Майков отказался от завершения издания, так как ему предложили примкнуть к более крупному литературно-общественному предприятию, стать неофициальным редактором нового журнала "Финский Вестник" (отечественный редактор Ф. К. Дершау).
Именно в этом журнале Майков задумал опубликовать серию статей под общим названием "Общественные науки в России", которая обещала быть интересным социологическим манифестом. Однако в свет вышел только первый номер журнала с начальной частью обещанной серии. В архиве Майкова остались в незавершенном виде куски дальнейших статей. Журнал был закрыт, и Майков переходит в критический отдел "Отечественных записок" на место В. Белинского, а через год в "Современник". Хотя Майков умело оппонировал Белинскому по ряду вопросов. тот высоко оценил молодого эрудированного публициста и к чести редакции "Современника" всячески стремился привлечь его к работе в собственный журнал.
Деятельность Майкова за два последних года его жизни впечатляет своим размахом. Собранные в один том заметки, рецензии и статьи составили более 700 страниц очень содержательного текста. У Майкова сложился своеобразный литературный стиль. Его рецензии не спутаешь с другими. Обычно он начинает с мощного вступления - своего собственного решения проблемы, которая волновала того или иного рецензируемого им автора, потом на этом основании идет оценка самого произведения. Рецензия же была не просто критическим комментированием или пересказом с традиционным набором плюсов и минусов, а была конструктивным сотворчеством, характеризуясь строгой последовательностью в развитии идей, доказательностью выводов, глубиной и одновременно стремительностью поворотов темы.
Так, анализ поэзии Кольцова превратился в эссе о русском национальном характере, разбор книги Д. Милютина о "военной географии" - в анализ значения статистики для развития общественных наук. Отзывы Майкова о Ф. Достоевском и А. Герцене, как ни кратки они были, поражают проницательностью. Первым в русской критике он указал на светлое дарование Ф. Тютчева, хотя ему было известно очень немного стихотворений поэта. Он как бы угадал о великом по немногому .
Казалось, что силы этого еще очень молодого публициста и ученого бесконечны. Однако жизнь его оказалась весьма недолгой, во всяком случае родившийся с ним в один год П. Лавров пережил его более чем 50 лет. Летом 1847 г., отдыхая у друзей под Петергофом, В. Майков после продолжительной прогулки жарким днем решил освежиться в приусадебном пруду и во время купания внезапно умер от сердечного приступа. Похоронен на соседнем с дачей скромном кладбище. Вот мнение двух отечественных знаменитостей об этой потере. Ф. Достоевский вспоминал о Майкове в 1861 г. полными сочувствия словами: "многого обещала эта прекрасная личность и, может быть, многого мы с нею лишились" [З. Т. X. С. 38]. Н. И. Кареев в 1929 г. писал: "если бы не ранняя смерть талантливого обществоведа, он впоследствии мог бы сделаться замечательным социологом в России"[4. С. З].
Две статьи, хронологически идущие одна за другой, дают нам возможность проследить этапы того краткого пути, которым шла социологическая мысль Майкова. Это, во-первых, работа еще студенческих лет "Об отношении производительности к распределению богатства" (1842 г.) и, во-вторых, неоконченный очерк "Общественные науки в России" (1845 г.).
Знаменитый спор тех лет между западниками и славянофилами он решал так: полнокровное развитие отдельной народности не может совершаться в изоляции от влияния других народностей. Иначе - застой и вырождение. Национальный характер это не "быт и обычай", а "способности" народа, которые только быстрее развиваются от контактов с другими народами и их культурами. Но восприятие Запада должно быть не слепым подражанием, а критическим знакомством, основанном на логике, просвещении, современной науке. Именно этого у нас нет или очень мало. Это и надо заимствовать и развивать в первую очередь. В итоге мы получим творческую "русскую мысль". Поиски в этом направлении обнаруживаются в упомянутых статьях. Глубоко веря в науку, он именно от нее ожидал успехов в деле "общественного благополучия" страны.
В первой статье Майков предлагал свое решение "рабочего вопроса", подвергнув критике ряд западно-европейских теорий. "Рабочий класс, - писал он, - находится в отчаянном положении: это факт, доведенный до очевидности статистическими цифрами" [5. С. 638]. Западные социальные ученые предлагают разные конкретные меры по улучшению ситуации, но все они не выдерживают критики. Майков анализирует следующее предложение: уменьшить число машин, заменить наследственную собственность пожизненной, запретить конкуренцию, создать союзы рабочих и расширить их политические права, усилить миграционные потоки в колонии, ограничить вмешательство государства в дела промышленников, создать "капиталистический", а не дворянский парламент и т. п.
Все эти меры, по Майкову, не затрагивают существа проблемы, которое им сводится к следующему: равновесие между интересами капиталистов и работников, улучшение участи рабочего класса возможно только в том случае, если каждый необходимый участник производства - капиталист (капитал), администратор (управление) и рабочий (труд) получает свою справедливую долю из чистых барышей в виде дивидендов предприятия. Капиталисты провозглашают собственность святыней и сами святотатствуют, лишая рабочих собственности, вызывая у них злобу и зависть. Но обладание собственностью один из естественных социальных инстинктов человека. Рабочий имеет право собственности на часть произведенного им продукта, так же как и остальные участники производства - капиталист и администратор. Мера распределения "доли дохода" (отсюда свою систему Майков называл "дольщина") устанавливается и защищается законодательно. Новая система распределения богатства предполагала ряд конкретных изменений и нововведений.
1. Зарплата выдается как заем, который учитывается при перерасчете доли.
2. За банкротство хозяина работники, если они не посвящены в его планы и замыслы, не несут ответственности.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
