История социологии книга Голосенко Козловский (853703), страница 2
Текст из файла (страница 2)
Для становления социологии явно стимулирующим фактором оказалось усложнение социальной структуры русского общества, бурный рост городских сословий, бывших до реформы почти незаметными группами на фоне крестьянства и дворянства. "Одному Штольцу 40-х годов после реформы, - указывал отечественный социолог А. А. Исаев, - соответствовали уже 5-10 Штольцев с русскими и нерусскими именами" [II. С. 36-37]. Капитализм увеличил и сложно дифференцировал состав населения города, создал массу новых профессий, способствовал невиданной ранее постоянной мобильности населения, ломке старых культурных стандартов. Вся совокупность этих изменений вызвала в различных слоях русского общества (особенно у быстро растущей интеллигенции) жадный интерес к социальным проблемам. Кстати, Россия не только подарила миру термин "интеллигенция", но и первые теоретические формы самосознания этого слоя, вырастающего на разработке ряда социологических проблем - роли интеллигенции в общественных процессах, идей общественного долга, соотношения "толпы и героя" и т.п.
Уже первые историки русской социологии, как отечественные, так и зарубежные (Н. Кареев, О. Лурьев, Ю. Геккер), верно заметили, что главные теоретические достижения социологической мысли в России были одновременно ответом на вопрос: "Что считать наиболее важным для блага народа?" Свое стремление помочь угнетенному народу (часто беспомощное) русские интеллигенты переносили в писательскую и исследовательскую деятельность, не очень их разграничивая. Отсюда публицистичность социологической литературы в России, ее подчеркнутая гуманистическая ориентация, совпадающая с литературной ориентацией на страдающего человека, хотя в итоге не обошлось и без "веховского" высмеивания этой линии, и сциентистского отрицания ее. В свою очередь русская реалистическая литература конца XIX в. жадно впитывала социальную проблематику, так что отнюдь не преувеличением звучат слова Г. В. Плеханова: "У художника Горького и у покойного художника Г. Успенского может многому научиться самый ученый социолог" [12. С. 17].
Взаимодействие художественной литературы (особенно публицистики) и социологии - важная тема, требующая самостоятельного рассмотрения. Укажем здесь только на то, что имена Спенсера, Конта, Михайловского и других социологов, их высказывания, названия трактатов и систем столь обильно замелькали в устах литературных героев и в авторской характеристике их, что это обстоятельство обратило невольное внимание литературных пародистов [13. С. 850]. В одном из произведений А. Чехова даже появился лакей - страстный любитель чтения, читающий все подряд от вывесок лавок до сочинений... О. Конта.
Одновременно действию отмеченных факторов мешали (иногда в существенной степени) многие патриархально-традиционные элементы старого общества и культуры. Прежде всего следует упомянуть долгую вражду с царской администрацией. Боязнь мертвящего воздействия последней на социальную науку - общая черта психологии русских научных кругов. Вспомним хотя бы "высочайшие" решения Павла I и Николая I, запрещавшие официальное использование терминов "общество", "революция" и "прогресс". В пору крепостного права верхи сознательно вытравляли из печати любые возможности обсуждения социально-политических проблем, предлагая общественному мнению затяжные толки о том, быть или не быть на будущий год итальянской опере в Петербурге. После реформы возникают и растут социальные слои, с мнением которых приходилось считаться: соответственно этому меняются формы самого "ответа". Причем дело, конечно, не в простом ограничении научного лексикона (хотя и это весьма показательно!), а в том, что абсолютизм и православный провиденциализм были преградой объективному рассмотрению социальных проблем. Вот один типичный пример.
В "Русском деле" (1866, №33) была опубликована анонимная статья с выразительным заголовком "Самодержавие по-ученому..." Автор злобно нападал на "крамольный позитивизм", по которому русский государственный строй объявлялся лишь... "стадией мирового развития государственности", и, следовательно, преходящим состоянием общества. Далее следовал провокационный вопрос; "Да разве можно подобную дичь читать с государственной кафедры?". Ответ на этот вопрос предлагалось искать уже другим "государственным" учреждениям.
Сопротивление со стороны титулованной рутины любым научным нововведениям, учебным программам и планам превращало, как признавались различные исследователи, иногда даже довольно невинные явления (чтение книжек не только по социологии или политической экономии, но даже по бактериологии, гигиене, санитарии и биологии) в дело... политики, в процесс полулегальный. Не только студент, но и уже сложившийся ученый не был застрахован от доносов, нелепого контроля, всевозможных внешних помех в исследованиях и процессе обучения. [15. С. 97].
В этой ситуации подавляющая часть русских социологов так или иначе была жертвой полицейского пресса. Это другая особенность нашей социологии, отличающая ее от западной. Ссылки, вынужденная эмиграция, тюрьма, увольнения, грозные предупреждения и т.п.- вот вехи биографии А. Щапова, Л. Оболенского, Я. Новикова, П. Лаврова, М. Ковалевского, Л. Петражицкого, Л. Мечникова, С. Южакова, Н. Стронина, Е. Де Роберти, Б. Кистяковского, П. Сорокина. А ведь многие из них были людьми далеко не радикальных настроений.
Весьма характерный в этом отношении случай произошел с известным органицистом П. Лилиенфельдом, опубликовавшем, кстати, свой фундаментальный труд на русском языке раньше "Принципов социологии" Г. Спенсера. Он издал первый том "Мысли о социальной науке будущего" под криптонимом П...Л. Царская администрация сделала сколь решительный, столь же и безграмотный вывод: это, мол, сочинения народника П. Лаврова - и оно было запрещено. Был издан приказ об изъятии книги из общественных библиотек. И сенатор Лилиенфельд, в это же время губернатор Курляндии, вынужден был выполнить распоряжение и изъять собственное сочинение за мнимую крамолу и издавать последующие тома в Германии.
Другим отрицательным фактором в распространении и оформлении социологии явились предрассудки некоторых ученых в отношении новой дисциплины, особенно в старых университетских разделах гуманитарной науки: истории, государствоведении и т. д. Как правило, их отношение к социологии варьирует от безразличий до откровенной враждебности. Недоброжелательство ломалось очень медленно. И только в первое десятилетие XX в. междисциплинарные отношения резко изменились. Началось повсеместное признание социологии, и постепенно социологическая точка зрения стала широко использоваться в истории, правоведении, политической экономии, психологии, этнографии именно как новая плодотворная теоретическая перспектива в сравнении с традиционными подходами [16. С. 388- 389].
В качестве особого сильнодействующего момента в интересующем нас процессе следует отметить влияние русского философского идеализма (предвосхитившего многие идеи "антипозитивистской реакции"). Философия истории (культуры) чаще всего на религиозной основе рассматривалась русскими идеалистами (Вл. Соловьев, Б. Чичерин, Н. Данилевский, Н. Бердяев, С. Франк - самые крупные фигуры этого типа) как единственно правомерная в сфере социального анализа .
Отрицая законы общественного развития, считая, что каждую данную минуту "все эти законы могут быть выброшены за окно доброй волей людей", и веря, что час доброй воли наступит, религиозные мыслители (особенно Соловьев) не нуждались в науке, которая убеждала, что "добрая воля" вступает в свои права "вынуждаемая к тому кнутом необходимости [8. С, 381]. Религиозных мыслителей раздражала контовская традиция, объявляющая социологию не только вершиной и синтезом всех прочих социальных наук, но и своего рода "социальной", светской религией. Характерные признания можно обнаружить в книгах русского богослова и сторонника христианской социологии П. Линицкого [18. С. 57, 58, III, 207].
Однако, несмотря на действие негативных факторов, социология в России возникла и стала развиваться. Как же протекал этот процесс?
2. Процесс институционализации русской социологии
Для историка и социолога науки процесс институционализации интересен в ряде отношений. Прежде всего он наглядно фиксирует результативность научной деятельности, рост профессиональной культуры, междисциплинарную дифференциацию, изменение интеллектуальных традиций. Иногда этот процесс довольно непосредственно влияет на создание идей. но гораздо чаще и в большем размере он способствует отбору, закреплению идей, обеспечивая преимущества одним из них в сравнении с другими. Поэтому рассмотрение институционализации позволяет зафиксировать тонкие изменения ее значения в иерархии общепризнанных ценностей, соответствующее признание со стороны общества (массовая публика, широкие научные круги, институты образования, отношения с властью и т.п.).
Рассмотрим теперь, как конкретно протекал процесс институционализации русской социологии на каждом из трех уровней: 1) динамика научных публикаций и статус социологии в массовом сознании; 2) социология и системы образования; З) социология и специализированные научные организации. Существуют ли какие-либо зависимости между ними, и если да, то какие именно?
Самый общий взгляд на работы разбираемого периода позволяет выделить группу четко очерченных особенностей. Прежде всего бросается в глаза рост количества публикаций (статьи, брошюры и книги) по социологии (по десятилетиям): 1861- 1870 гг. - 141; 1871 - 1880 гг. - 153; 1880 - 1890 гг. - 158; 1891 - 1900 гг. - 380; 1901 - 1910 гг. - 1183; 1911 - 1920 гг. - 780.
В 1897 г. вышел первый учебный обзор по социологии на русском языке (Н. Кареев "Введение в изучение социологии"), в его библиографии русским авторам принадлежало 260 работ из 880. Но фактически список Кареева был далеко неполон: отечественных социологических исследований к тому времени было значительно больше.
Одновременно мы видим большую и довольно оперативную работу по переводам, рецензированию и обзорам западной социологической литературы. Практически все сколько-нибудь интересные западноевропейские и американские авторы (Конт, Уорд, Гиддингс, Гумплович, Спенсер, Теннис, Зиммель, Вебер, Дюркгейм и многие другие) переведены на русский язык и прокомментированы со знанием дела. Кроме того, к началу XX в. расширяется география публикаций по социологии: они все чаще появляются в периферийных городах, вдалеке от традиционных научных центров. Однако периодические издания, в которых сотрудничали отечественные социологи ("Вестник Европы", "Современный мир", "Русское богатство", "Русская мысль" и др.), публиковали социологические материалы нерегулярно. Лишь "Вестник знания" и "Вестник психологии" имели более или менее постоянную рубрику "Социология".
Одновременно русские авторы были постоянными сотрудниками в профессиональных западных журналах ("Международное обозрение социологии" - редактор Р. Вормс, "Ежегодник социологии" - редактор Э. Дюркгейм) и даже оказывали им материальную помощь.
С начала XX в. картина существенно меняется. Если раньше массовая печать довольно часто отождествляла понятия "социология", "социальная жизнь" и даже "социализм", то теперь в сознании широких кругов социология прочно ассоциируется с наукой, ее главные задачи и приемы работы принимаются в целом правильно. Это зафиксировали исследования читательских вкусов, где фигурировали вопросы типа: "Какая наука больше всего Вас интересует и почему". Так, в 1902 г. естественные науки были названы любимыми в 321 ответе столичной молодежи из 933, общественные науки выбрали 450 человек, в том числе философию - 152, историю - 103, психологию - 56 и социологию - 129. Красноречивы объяснения: "Главным образом интересуюсь социологией как наукой, отвечающей на самые жизненные вопросы", дающей "возможность разобраться в общественных положениях и отношениях", убеждающей, что "общественная жизнь подчинена определенным законам" и т. п. [20. С. 194-196).
Следует в связи с этим интересом к социологии в массовом сознании отметить попытку С. Гальперина создать специальный альманах по типу "Ежегодников" Дюркгейма. Ему удалось выпустить только два довольно подробных обзора мировой социологии за 1901 - 1902 гг. [21]. О необходимости профессионального журнала продолжают говорить многие известные русские социологи тех лет -- Ковалевский, Де Роберти, Сорокин и другие. Своеобразной прелюдией такого журнала послужили подготовленные ими четыре сборника "Новые идеи в социологии" (1913-1914 гг.), дальнейший выпуск которых (как и многие другие начинания в социологии) оборвала первая мировая война.
Что касается преподавания социологии, то оно с конца 70-х - начала 80-х гг. XIX в. осуществлялось эпизодически в качестве необязательного спецкурса лишь в нескольких городах - в столице (в Университете и иногда в Политехническом институте), Москве, Варшаве и реже в Харькове. Чаще всего социологические материалы более или менее органично вкрапливались в курсы по методологии истории (Н. Кареев, А. Лаппо-Данилевский), истории политико-экономических учений и в философию права (М. Ковалевский, В. Хвостов, Н. Коркунов).
Неоднократные ходатайства ряда факультетов столичного и московского университетов о создании профессиональной кафедры или факультета оказывались безуспешными, наталкиваясь на категорический отказ министерства Просвещения, считавшего, что преподавание социологии только "компрометирует любое учебное заведение" в стране. Сановные бюрократы зубоскалили по поводу самого термина - социология, переиначивая его на свой лад "блажьлогия". Между тем, массовый интерес к теоретическим и эмпирическим аспектам этой науки в порядке самообразования резко оживился в начале 90-х годов. Ряд ученых Москвы и Петербурга решили удовлетворить этот запрос.
В 1896 г. в Москве была издана "Книга о книгах", а в столице в "Историческом обозрении" (кн. VIII) появилась аналогичная работа, программу самообразования по социологии подготовил в ней Н.Кареев. Московский вариант(автор-И.Янжул и другие) оказался не совсем удачным. Общая социология в нем представлена в рубрике "Этнография", частные социологические материалы разбросаны по разным отделам, имена многих, уже известных к этому времени социологов проигнорированы. Попытка Кареева, всегда внимательно следившего за достижениями отечественной и зарубежной мысли, была более фундаментальной. Он положил в основу программы проблемный подход.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
