История социологии книга Голосенко Козловский (853703), страница 11
Текст из файла (страница 11)
Среди русских интеллектуалов, вызванных к умственной жизни реформой по освобождению крестьян 1861 г., особо выделяется фигура Василия Осиповича Ключевского (1839-1911) - крупнейшего историка, одного из пионеров направления исторической социологии, оказавшей сильное влияние на целое поколение обществоведов России на рубеже двух веков.
В. О. Ключевский был сыном бедного священника, семья которого жила в глухой деревне. Впечатления "часто обидной нужды" ранних лет и дальнейшая учеба в Пензенском духовном училище и с 1856 по 1860 гг. в духовной семинарии наложили сильный отпечаток на характер юноши. "Вскормила его провинциальная семинарская школа с ее своеобразной серьезностью схоластического учения, крепкими традициями и тяжелой атмосферой произвола, то ломавшая, а то и закалявшая характеры, но редко оставлявшая их без надлома и ущемления" [1. С. 223]. Однако веяния "великих реформ" проникали и в суровую атмосферу семинарии. Не окончив ее, Ключевский стал в знаменательном 1861 г. студентом историко-филологического факультета Московского университета. За годы учебы прошел испытание авторитетом двух местных профессоров - С. Соловьева и Б. Чичерина, но быстро выработал самостоятельную манеру исследования.
Уже ранняя дипломная работа "Сказания иностранцев о Московском государстве" показала профессионалам, что в лице молодого историка необходимо видеть крупную научную силу. Ключевский тонко дифференцировал рассказы 35 иностранцев XV-XVI вв. о различных сторонах жизни России с точки зрения их достоверности, выяснил обстоятельства, при соблюдении которых подобные "мнения" становятся "документом".
Его магистерская диссертация (1872 г.) была посвящена роли монастырей в колонизации северо-восточной Руси, причем фактический материал работы был несколько необычным - жития святых из этих районов. Проблемы роли церкви в русском гражданском праве, культуре и социальном порядке волновали его всю дальнейшую жизнь. После защиты он, испытывая затруднения в денежных средствах, преподает курс русской истории сразу в трех учебных заведениях: Александровском военном училище, Московской духовной семинарии и Высших женских курсах известного историка В. И. Герье.
С 1879 г. Ключевский начинает преподавание в Московском университете, студенты которого в большинстве своем сочувствовали модным позитивистским веяниям и на первых порах встретили профессора духовной семинарии, к тому же читавшего курс еще и в военном училище, с крайней настороженностью и даже предвзято. Но лед недоверия был быстро сломан, они почувствовали по методологии и содержанию лекций сильного и умного наставника, идеи которого помогут им, когда наступит пора собственной научной работы. Среди них оказались впоследствии известные правоведы, историки и социологи - М. Любавский, А. Кони, П. Милюков, Р. Виппер, А. Кизеветтер и другие. По свидетельству коллег, Ключевский буквально "опустошал другие аудитории", читать лекции с ним в одно время было немыслимо.
Одновременно с блестящим преподавательским выступле нием Ключевского начался и его литературный успех. В январской книжке "Русской мысли" за 1880 г. появилось начало его фундаментального исследования "Боярская дума в древней Руси". Через два года вышло отдельное издание, позднее - неоднократные переиздания, и постепенно обнаруживался высокий спрос со стороны благодарных читателей. С этой книги началась социологическая школа в русской историографии, которая сменила "национально-государственную историографию", поставив на место философского идеализма Гегеля чисто "реалистическое миропонимание" Конта, Спенсера, Милля и других позитивистов . Это было время блестящего дебюта и необыкновенного расцвета общественных наук. Ключевский прочно занял свое место в этом процессе.
Защита в 1882 г. "Боярской думы..." в качестве докторской диссертации собрала множество людей из научных кругов и широкой публики. Печать свидетельствовала после многочасового диспута: "Мы имеем дело не с восходящим, а уже взошедшим светилом русской науки". Имя Ключевского приобретает широкую известность, которую упрочили серии новых монографий большого научного значения и публичные речи, приуроченные к общенациональным торжествам или юбилейным дням. Так, были весьма известны его две речи о Пушкине (1880, 1887гг.), о преподобном Сергии Радонежском (1892 г.), "о добрых людях древней Руси" (1892 г.) и речь, посвященная памяти императора Александра III (1894 г.). Наряду с относительно небольшими и утонченными очерками о творчестве Д. Фонвизина, Н. Новикова, А. Пушкина и М. Лермонтова, выходивших, как правило, в "Русской мысли", он там же опубликован ряд крупных историко-социологических этюдов: "Происхождение крепостного права в России" (1886 г.), "Состав представительства в земских соборах в древней Руси" (1890- 1892 гг.). Эти работы давали толчки к дальнейшему изучению обширного материала отечественной истории (впрочем, не только отечественной) под новым углом зрения. Ключевский стал признанной главой господствующей в нашей историографии с конца прошлого века "школы историко-социологов".
После защиты докторской диссертации окончательно упрочилась его долгая университетская и академическая карьера. Ключевский становится деканом историко-филологического факультета, заменив на этой должности умершего С. Соловьева, почти на десятилетие - помощником ректора, членом и председателем ряда исторических и археологических научных обществ, придав их деятельности невиданный прежде динамизм. Как соредактор массового журнала "Научное слово", оказывает влияние на популяризацию достижений науки начала XX в.
В ответ на неоднократные просьбы он решает издать свой знаменитый, постоянно углубляемый курс по русской истории. Его решительно не устраивало то, что уже ходило по рукам. К началу XX в. обнаружилось множество литографированных изданий его курса, которые фиксировали записи студентов на слух и были весьма приблизительными, пестрыми. Ключевский разрешал студентам пользоваться подобными изданиями в качестве учебных, экзаменационных пособий, но протестовал против ссылок на них в научном обиходе. Открещивался он из-за ошибок и от издания (50 экземпляров), сделанного правительственной типографией по распоряжению премьера С. Ю. Витте для узкого пользования в высших сферах.
В 1899 г. Ключевский сам издает конспективный образец курса "краткое пособие по русской истории", имевшее шесть последующих изданий. С 1904 г. по 1910 гг. выходят четыре части его классического "Курса русской истории", доводящие дело до' Екатерининской эпохи. Но смерть прервала его работу над пятой частью.
Всероссийский авторитет Ключевского, как знатока отечественной истории, как открывателя новых социологических путей ее изучения был в начале века бесспорен и в научных кругах (его дважды избирали членом Российской Академии наук - в 1890 г. по разряду истории и в 1906 г. - изящной словесности), и в мнении широкой общественности, и даже властей. Его приглашают читать лекции великому князю Георгию Александровичу, он член двух важных государственных комиссий по вопросам печати и Государственной Думы. Наконец, он член Государственного Совета от Академии и университетов. Впрочем, от последнего поста Ключевский вскоре отказался из-за нежелания покинуть Москву и ее университет.
Вся его жизнь прошла в Москве за книгами, рукописями, корректурой. Его отдыхом были беседы с друзьями и иногда - ужение рыбы - занятие, любимое им с детских лет.
В какой же манере работал Ключевский? Был ли он в этом отношении похож на своих современников-социологов, многих из которых - Н. Михайловского, Н. Кареева, В. Хвостова, М. Ковалевского и других хорошо знал лично? И каковы результаты его работы?
Уже при жизни его называли "ученый-художник", и действительно в деятельности Ключевского эти разные виды культурной работы счастливо слились. Как ученый (историк и социолог) он внимательно изучал многообразные архивные данные, юридические, бытовые и культурные документы разных эпох, сопоставляя статистические материалы. Полученные факты интересовали его не сами по себе, как бы красочны они ни были. Он помещал их в контекст экономических, политических и социальных причин и следствий, связывал с классовой структурой, народным психологическим складом, демографическими процессами, природной средой. Только комбинация всех этих переменных выявила, на его взгляд, подлинно научное значение фактов. Именно это он считал методологической сутью собственной "исторической социологии", которая интересуется не великими личностями и их знаменитыми фразами, сказанными "для истории", а массами, учреждениями и другими "историческими силами, строящими человеческие общества" [7. Ч. 1. С. 3-4].
Начинать эту исследовательскую работу, по глубокому убеждению Ключевского, методологически целесообразно с истории именно отдельного народа, ибо в ней легче проследить природу и действие сил, строящих ее. Со временем - и это будет торжеством исторической науки - из изучения того, как строилось то или иное отдельное человеческое общежитие может выработаться общая социология, т.е. "наука об общих законах строения человеческих обществ, приложимых независимо от проходящих местных условий [Там же. С. 17]. При этом существует в мировой истории дело совместной работы многих народов, составляющее общекультурные завоевания, их изучение - предмет всеобщей истории культуры как цивилизации. Историческая социология и всеобщая история культуры, как он определял во вступительной лекции, составляют стороны "научного здания социологии". Что же касается ценностей или, как тогда любили выражаться - "идей", то, они, по мысли Ключевского, оставаясь в рамках индивидуального сознания или узкого межиндивидуального общения, обогащают "запас человеческого общежития" не больше, чем обогащают "народное хозяйство игрушечные мельницы, сооружаемые детьми на дождевых потоках". Идеи становятся "исторической силой или фактором", когда овладевают народной массой, превращаясь не только в общие, но и обязательные нравы, обряды, обычаи, традиции, идеологии или когда они овладевают властью, реализуясь в законодательстве, деятельности учреждений и капитала. Только в такой объективизации Ключевский их признавал и изучал.
Таким образом, им различались: 1) идеи, носившие характер личного достояния и не получившие широкого общественного звучания; 2) "идеи исторические", ставшие групповым, общественным достоянием. Последние, попадая в исторический процесс, часто не сохраняют свой первоначальный вид, так как при реализации, объективизации требуют целого набора средств, поддерживающих их обязательное признание - общественное мнение, требование юридического постановления или приличия, гнета полицейской силы и т. п. Подобная поддержка невольно искажает замысел их автора. Далее, в подобных идеях, следует различать два типа: идеи, направленные на воспроизводство функционирования строя и в ответ - счастливо поддержанные им и идеи протеста против порядка, усваиваемые обществом нелегально или оппозиционно [Там же. С. 28-32]. Так происходит во всех сферах человеческого творчества.
Скажем, великолепный музыкальный мотив, останься он в художественном воображении автора или даже напетый им узкому кругу друзей, остается его личным достоянием, его частным делом. Чтобы мотив стал общественным достоянием, его надо разработать, положить на инструмент или на целый оркестр, повторить в десятке вариаций, разыграть перед публикой, где "маленький восторг каждого слушателя заразит его соседей справа и слева", и из этого взаимного заражения составится коллективное впечатление [7. Ч. 3. С. 373]. Далее к делу пропаганды подключаются: пресса, музыкальные училища и консерватории, институты. И последнее, понравившийся мотив будет унесен домой и помогать обороняться от пошлостей и невзгод ежедневной жизни. Ценность, получившая такое широкое распространение, начинает жить уже самостоятельно от творца. Идеи, добившиеся общественного признания, становятся нравами и нормами политической, законодательной и хозяйственной жизни, в лоне которых окончательно превращаются в долговременную историческую силу. Поэтому главный предмет исторической социологии, по Ключевскому - экономические и политические факты.
В этой связи явным недоразумением выглядит попытка неокантианца В. М. Хвостова определить сущность мировоззренческого кредо Ключевского словами: "Идеи имеют первостепенное значение в историческом процессе" и даже доказать методологическую близость его позиции с Г. Риккертом [8. С. 15].
На фактические идеи (ценности) и цели Ключевский смотрел как реалист. Образцом его рассуждений в этой области можно считать интерпретацию новаторской деятельности Петра Великого: "Мы склонны думать, что Петр I и родился с мыслью о реформе, считал ее своим провиденциальным призванием, своим историческим назначением. Между тем у самого Петра не заметно долго такого взгляда на себя. Его не воспитывали в мысли, что ему предстоит править государством никуда негодным, подлежащим полному преобразованию... Он просто делал то, что подсказывала ему минута, не затрудняя себя предварительными соображениями и отдаленными планами, и все, что он делал, он как будто считал своим текущим очередным делом, а не реформой: он и сам не замечал, как этими текущими делами он все изменил вокруг себя, и людей и порядки... Только разве в последнее десятилетие своей 53-летней жизни, когда деятельность его уже достаточно себя показала, у него начинает высказываться сознание, что он сделал кое-что новое и даже очень не мало нового. Но такой взгляд является у него, так сказать, задним числом, как итог сделанного, а не как цель деятельности. Петр стал преобразователем как-то невзначай, как будто нехотя, поневоле. Война привела его и до конца жизни толкала к реформам" [7. Ч. 4. С. 272-273].
А между тем, идеи реформы, обоснование ее необходимости и путей реализации высказывались еще до Петра I рядом политических мыслителей, как отечественных, так и зарубежных (Ю. Крижанич). Но, подчеркивает Ключевский, никакого влияния эти идеи на преобразования Петра I не оказали. Наоборот, их прочитали по-новому только после того как реформа, складывающаяся исторически, силой стихийной закономерности народной жизни, стала фактом, стремясь с помощью этих работ уяснить себе свое новое значение и положение.
Что же касается излюбленного идеалистами отвлеченного духа, как творца истории, оценка самого Ключевского была сухой, - это, скорее, "область не науки, а метафизики" [7. Ч. 1. С. 31-32]. "Такой социологический подход к задачам исторического исследования занял постепенно преобладающее положение в научных методах русских историков...", исследующих не только историю России, но и Запада. И чем бы они ни занимались - Итальянским Возрождением (А. Веселовский, Н. Карелин, А. Алексеев), Англией и Францией Нового времени (М. Ковалевский, Н. Кареев, И. Лучницкий, И. Иванов, А. Боровой, А. Вульфиус, Е. Тарле, П. Ардашев и многие другие) они сходились в постановке тем, в формулировке задач, в методах критики и социологическом анализе источников. Вклад этой когорты русских историков, а суммативно это многие десятки крупных и оригинальных монографий, получил мировое признание [9. С 131-133].
Как большинство обществоведов своего времени Ключевский был эволюционистом, поэтому требовал генетического рассмотрения действия и сцепления обозначенных выше переменных. На этом основании популярные тогда теории одного фактора - экономического, демографического, географического, психологического и т. п., он считал неизбежно однобокими. У сторонников этих монистических подходов изображение жизни общества напоминает простой геометрический чертеж. Между тем, даже простая фиксация обратного детерминизма, обилие противоречий, историческая смена решающей силы одного или другого фактора в социокультурном времени и пространстве делают картину невероятно пестрой. Наличие этой пестроты для Ключевского служило доказательством верности рисунка самой действительности под пером того или иного исследователя.
Все сочинения Ключевского обильно переполнены иллюстрациями того, что он называл "историческими антиномиями", противоречиями, исключениями из общих правил исторической жизни, произведениями своеобразного местного склада условий. Но все они не были отрицаниями исторической закономерности, а скорее не более сложным проявлением, непредвиденным несовпадением ее требований и целей человека. Объясняя деятельность Ивана IV, Богдана Хмельницкого, Екатерины II и Петра I, он замечает, что результаты их преобразований сплошь и рядом были неожиданными для их творцов, никто из них и не помышлял о подобных эффектах. Напомним, что Гегель называл эту загадочную антиномию человеческой деятельности "хитростью истории", а Вундт "законом гетерогонии целей".
Свои методологические приемы Ключевский применил к истории России, полагая, что отдельно взятая национальная история через ее уникальное и особенное неизбежно выведет дисциплинированного исследователя на законы мировой истории. Но как именно? Большинство позитивистов считали, что с помощью сравнительных методов. Любопытной особенностью методологии Ключевского было критическое отношение к популярному в ту пору историко-сравнительному методу. В практике его использования он видел известный догматизм и априористичность того "однородного", что искали за рядами произвольно набираемых факторов. Часто это приводило к обеднению истории и неоправданной модернизации ее, оправданию ныне существующего и симпатичного лично исследователю вопреки фактам.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
