Диссертация (793200), страница 48
Текст из файла (страница 48)
Одновременно анализ реальной нормативной конвергенции в ряде практических сфер и наблюдение за траекторией политического развития стран, вовлеченных в европейский интеграционный проект, позволил некоторым специалистам более критично оценить мотивацию этих стран и последствия их вовлечения в интеграционные форматы, а также более реалистично взглянуть на политику России в этом отношении и сущность процесса евразийской интеграции, Тем не менее, несмотря на некоторый прогресс на пути к более объективному и менее идеологизированному подходу, европейские «нормативисты» не проявляют особой склонности к пересмотру базового нарратива о причинах украинского кризиса и признанию роли Европейского союза в его возникновении.
Таким образом, феномен интеграционной конкуренции в СНГ остается недостаточно изученным в отечественной и мировой науке. Этому мешает как значительная степень идеологизированности данной тематики, так и ее подчиненность более масштабной проблеме геополитического противостояния в СНГ, затрудняющая рассмотрение конкуренции интеграционных проектов как самостоятельного процесса. 2.
Конкуренция интеграционных проектов — весьма специфический вид взаимодействия в международной системе. Она может быть как одним из компонентов более широкого геополитического противостояния, так и самостоятельным процессом. Но вместе с тем у интеграционной конкуренции есть и свои специфические особенности, обусловленные тем, что объектом подобной конкуренции выступает формирование желаемого интеграционного 204 проекта или включение в него новых участников на желаемых условиях, и возникает такая конкуренция тогда, когда перед потенциальными участниками встает выбор между двумя или несколькими взаимоисключающими интеграционными проектами.
В той мере, в которой вопрос касается привлечения потенциальных участников, задача субьектов конкуренции заключается в том, чтобы создать такую систему стимулов и ограничений, в которой потенциальные участники с высокой долей вероятности сделают нужный интеграционный выбор. То есть речь идет не о прямом императивном принуждении, а о задействовании того, что в академической литературе называют «мягкой силой». Теория «мягкой силы» сама по себе не позволяет в полной мере описать механизм того, как происходит вовлечение тех или иных социальных сообществ в конкретные интеграционные проекты.
Именно концепция нормативной силы, на наш взгляд, позволяет ответить на многие вопросы о механизмах склонения стран к тому или иному интеграционному выбору. Нормативная сила — это способность целенаправленно задавать или изменять мотивационные детерминанты или поведенческие особенности акторов или структурные параметры международной системы путем конструирования, утверждения, изменения или преодоления отдельных норм или механизмов их обеспечения или нормативного контекста системы в целом.
Главное преимущество концепции нормативной силы заключается в том, что она позволяет учесть в единой картине действие как материальных, так и идейных факторов, влияющих на интеграционные преференции государств, и представить процесс интеграционной конкуренции как дискурсивное «соревнование» различного типа аргументов на разных уровнях принятия решений — от правительства и политической элиты страны до гражданского общества и населения в целом. Это позволяет проследить технологию интеграционной конкуренции на пространстве СНГ и выделить те конкретные факторы, которые обеспечили полученный результат в том или ином временном отрезке. го1 Способы, с помощью которых происходит реализация нормативной силы, можно объединить в две большие группы — убеждение и стимулирование. Они создают у целевой аудитории нужную мотивацию к принятию нормы (или комплекса норм) или осуществлению на ее основе тех или иных политических шагов.
Убеждение связано с аргументационным доказательством того, что предлагаемая норма или шаги на ее основе являются «правильными» и ценными сами по себе, вне зависимости от тех материальных последствий, которые они могут за собой влечь. Стимулирование предусматривает акцентирование конкретных материальных или статусных преимуществ, которые может получить актор вследствие принятия предлагаемой нормы, или рисков и потерь, последующих от ее непринятия. Способы убеждения и стимулирования могут применяться самостоятельно, а могут сочетаться в единой стратегии. Наиболее сложной, с точки зрения реализации нормативной силы, является ситуация, когда предлагаемая норма может нарушить внутренний политический или социально-экономический баланс реципиента, ухудшает позиции его элиты, несет негативные последствия для международного положения реципиента или вступает в прямое противоречие с его идентичностью.
3. Ведущими структурными факторами, способствовавшими возникновению и развитию интеграционной конкуренции на пространстве СНГ, являются, во-первых, снижение структурного значения взаимодействия между Западом и Россией в постбиполярной системе международных отношений, а во-вторых, превращение коллективного Запада в главный источник структурирующих импульсов на глобальном и европейском уровнях, а процесса расширения западных институтов — в центральный геополитический процесс в европейской системе и модель для ее дальнейшей эволюции.
Тем не менее, эти факторы не детерминировали возникновение интеграционной конкуренции автоматически. При наличии политической воли ведуШих центров силы к формированию устойчивых кооперативных рамок взаимодействия между ними проблемы управления «общим соседством» могли быть решены в 206 конструктивном русле. Несовпадение целей европейской и евразийской интеграции необязательно влекло жесткую конкуренцию двух проектов и при более благоприятных условиях, в частности, при наличии политической воли ведущих центров силы, могло быть урегулировано на кооперативной основе в более конструктивном ключе.
Однако отсутствие четкой артикуляции и открытого обсуждения поставленных сторонами целей и задач, а также снижение структурного значения прямого равноправного взаимодействия между Западом и Россией привели к тому, что интеграционные усилия с обеих сторон предпринимались в отсутствие последовательной стратегии и зачастую сводились к попыткам закрепления той или иной малой страны в сфере влияния одного из полюсов, а не к поиску компромисса, максимально удовлетворяющего задействованные стороны. Этому способствовала инерция победного триумфализма Запада и его стремление к одностороннему нормативному диктату и статусу единственного источника структурирующих импульсов на европейском и глобальном уровнях.
4. Основным инструментом, задействованным в ходе интеграционной конкуренции между Восточным партнерством Европейского союза и механизмами евразийской интеграции, являлась их нормативная сила, то есть способность добиваться желаемых политических целей с помощью внешней проекции собственных норм, ценностей, правил и стандартов. Большая успешность задействования этого инструмента Европейским союзом опиралась на целый ряд факторов, прежде всего, на привлекательность европейской идентичности и европейской модели управления, принятие которых политическим классом и влиятельными слоями общества даже на дискурсивном уровне повышало авторитет Европейского союза, предоставляло ему возможность напрямую влиять на политические процессы стран СНГ, проецируя свои нормы и выступая арбитром в вопросе соответствия политической практики этих стран идеалам, вытекающим из принятия европейской идентичности и демократического устройства.
Представляя проекцию собственных норм средством европеизации восточных соседей, т.е. го7 усвоения ими европейской идентичности и европейской модели управления, Евросоюз тем самым позиционировал себя в качестве нормативно мотивированного игрока, исходящего в своем поведении из ценностных соображений, а не из соображений геополитической экспансии или практической утилитарности. Предлагаемый Евросоюзом формат «мягкой интеграции» позволил ему добиться поэтапного выполнения его требований новыми независимыми государствами, принявшими европейское целеполагание и желающими получения тех или иных преференций ЕС по формуле «большее за большее»; это приближение само по себе закрепляло европейский вектор в дальнейшем интеграционном движении этих стран. Тем самым, отработанный в ходе расширения Европейского союза на Восток механизм нормативной конвергенции включал не только регуляторный, но также политико-институциональный и ценностно-идентификационный компоненты, которые в случае Украины, Молдавии и Грузии позволили с помощью геополитической и цивилизационной риторики перевесить объективную слабость собственно интеграционных стимулов, предлагаемых Евросоюзом для новых участников «внешнего кольца» концентрически устроенной сферы влияния.
Вместе с тем, форматам «мягкой интеграции» ЕС были и остаются присущи серьезные недостатки. Прежде всего, дефицит стратегического видения и политическая амбивалентность, изначально заложенные в структуру ЕПС и Восточного партнерства и позволившие в дальнейшем сделать их инструментами геополитической борьбы в руках антироссийски настроенных сил в наднациональных органах ЕС, государствах-членах и странах «общего соседства». Во-вторых, недостаток гибкости и отсутствие концептуальных рамок для сотрудничества со странами, не готовыми принять нормативную гегемонию ЕС.
В-третьих, обусловленная их нормативным характером асимметрия между ЕС и соседними странами в русле модели «генератор норм— их пассивный реципиент». В-четвертых, слабость реального интеграционного 208 наполнения, компенсировать которую функционерам ЕС приходится за счет усиления геополитической и цивилизационной риторики и противопоставления предлагаемых ими форматов якобы диаметрально противоположной модели евразийской интеграции.
Усиливая ЕПС и Восточное партнерство как инструменты продвижения собственного геополитического влияния, Евросоюз тем самым снижает их потенциал как инструментов стабилизации сопредельного пространства и укрепления его безопасности. Евразийский проект интеграции имел свои сильные и слабые стороны. Преимуществами евразийского интеграционного проекта в конкуренции с европейским является меньшая степень жесткости накладываемых им интеграционных ограничений, способствующая сохранению ими национального суверенитета, ощутимые экономические преимущества и серьезные рычаги влияния на интеграционный процесс, возможность самим участвовать в регуляторной деятельности интеграционного центра.
Однако они не всегда позволяют преодолеть слабые стороны ЕАЭС: несформированность его общей идентичности и политической субъектности, структурную асимметрию его участников, не компенсированную созданием устойчивых центральных институтов своевременной выработки решений, узость его нормативного контекста, который в отсутствие достаточной ценностной базы не может составить конкуренции нормативным притязаниям ЕС на роль морального авторитета для стран СНГ и движущей силы их внутренней трансформации, а также дефицит автономных институтов и публичных фигур, которые бы олицетворяли евразийское политическое пространство.