Т.А. Иванова. Избранные труды (774560), страница 83
Текст из файла (страница 83)
7). О <«лихой сапой» поговорим чуть позже. Бросив упрек своим коллегам-филологам, занимающимся словообразованием, т. е. приставками и суффиксами, Г. Хазагеров походя помянул недобрым словом покойного Ф. П. Филина, а заодно и канувшее в Лету Политбюро. И при этом преподнес нам такой стилистической <сшедевр»: «Путь от ангажированности к закукливанию прям и прост>> (с.
7)„в котором соединил несоединимое: модное ныне слово с неуклюжим окказионализмом, возможно, восходящим к энтомологической терминологии. И кажется, что прав Г. Хазагеров в том„что «у нас нет языковой элиты — людей, языковому поведению которых хотелось бы подражать» (с. 8). Да, действительно, подражать «яркому интеллектуалу» не хочется.
Корреспондент «Известий» продолжает беседу: «Сегодняшние реформаторы подчеркивают, что последняя языковая реформа — большевистская — задумывалась до большевиков и в ней была своя рациональная основа» (с. 8). Отвечая, Г. Хазагеров, во-первых, не оспаривает этого утверждения. Во-вторых, слава Богу, поправляет Е.
Яковлеву и пишет, что «готовилась реформа лисья<а». Вместе с тем сам не делает нужных и важных для читателя разъяснений. В год, когда умер Антон Павлович Чехов, язык произведений которого вне всякого сомнения входит в «ядро красивого литературного языка», при Императорской академии наук была создана Орфографическая комиссия, а для решения 309 конкретных вопросов — Подкомиссия, которую возглавлял корифей русской филологической науки академик Ф.
Ф. Фортунатов. В том же 1904 г. в газете «Новое время» академик А. И. Соболевский разъяснял своим читателям, что считает реформу желательной: «Некоторые буквы нашей азбуки утратили уже всякое право на существование и являются бременем для всех пользующихся этой азбукой. Так, буква ъ, против которой уже давно воюют, потеряла всякое значение по крайней мере с Х111 века; никто из говорящих по-русски не произносит колкь в два слога. Почему бы нам не набраться храбрости и не избавиться от этой буквы? Или буква Ъ, для говорящих литературным русским языком (на а), она — такой же дублет к букве е, как д хвостом вверх к д хвостом вниз. Для чего нам повторять правила ее древнего употребления...
и учиться писать вара, когда мы все говорим вера?»' Заметим, что ссылки на исторические разыскания акад. А. И. Соболевского в качестве обоснования предлагаемых изменений были включены в окончательный текст реформы русского письма, принятый Орфографической комиссией 25 мая !917 г., т. е, за несколько месяцев до «большевистского переворота». Однако законодательно именно этот текст, но уже без ссылок на А.
И. Соболевского, был утвержден лишь через год после Октябрьской революции: 10.Х.19! 8. Поэтому называть нашу современную орфографию большевисшской, как это сделано журналистом «Известий», тоже негоже. А ведь это повторяется противниками реформирования орфографии чуть ли не в каждой публикации или в публичных выступлениях на радио и телевидении, Конечно, и в начале ХХ в.
велись ожесточенные споры по этому вопросу, и общество также было разделено на реформаторов и консерваторов. Вот и И. А. Бунин, всуе упомянутый Г. Хазагеровым, до конца своих дней писал по старой (гротовской) орфографии с ъ на конце слов и с и. Более того, эпитет окаянный он употреблял не только относительно послеоктябрьских дней 1917 г., но и новой орфографии. Однако, подготавливая очередное зарубежное издание своих сочинений (1952 г.), Бунин был вынужден уступить требованию издательства н печатать его по новой «окаянной» орфографии.
Заметим, кстати, что «окаянные дни» были у Бунина не только в ! 917 г., но, увы, и в его долгой эмигрантской жизни... Так неужели наша «большевистская» и «окаянная» орфография, подготовленная видными учеными дореволюционной России, настолько хороша, что не требует усовершенствования? И не следует ли вернуться к орфографии по Гроту с Ъ и ъ на конце слов, что уже и предприняла в своем названии одна популярная современная газета? Однако наше общество, безусловно, с этим не согласится и этого не примет. А учителя-практики, сталкивающиеся в своей работе еже- ' Собокеескиб А. и. Нечто об орфографической реформе. (Письмо в редакцию) д Новое время.
!904. Л" !О!04. С. 4. 310 дневно с исключениями из правил, конечно, ратуют за усовершенствование нашей орфографии, да и сами пишущие, а не только «двоечники», не против этого. Но кто этим важным и ответственным делом должен заниматься? Конечно, не общество в целом, а авторитетные специалисты-филологи и учителя-практики, т. е. прежде всего члены официально созданной еще при Академии наук СССР Орфографической комиссии. А утверждать результаты ее работы должны также специалисты, а не журналисты и «яркие интеллектуалы», даже если они воистину таковыми являются.
Не на российском же референдуме?! И разве Орфографическая комиссия действовала не официально, а «исподтишка и скрытно», как определяется фразеологизм «тихой сапой» во Фразеологическом словаре русского языка под ред. А. И. Молот«она (с. 408), употребленный совершенно безосновательно Г. Хазагеровым в отношении деятельности Орфографической комиссии? Как можно определять работу Орфографической комиссии этим фразеологизмом, если всякий желающий сказать свое собственное слово по этому вопросу мог прислать свои соображения туда, не выплескивая их на страницы прессы или принимая участие в обсуждении этого ответственного и, думаю, необходимого дела в передачах на радио и телевидении? Собственно конкретные претензии Г. Хазагерова к орфографической комиссии касаются лишь, во-первых, правописания причастий и прилагательных и, во-вторых, называемых Г.
Хазагеровым «тарабарщиной» идиом «перекати-поле» и «не-разлей-вода». Однако они изложены так невнятно, что комментировать их я не берусь. Вместе с тем если понимать под словом «тарабарщина» «нечто бессмысленное и непонятное», как оно определено в Толковом словаре русского языка под ред. Д.
Н. Ушакова (т. 1У, стб. б53), то как соотнести это с тем, что пишет Г. Хазагеров о тех, «кому наплевать откуда взялась эта тарабпрк1пна, он просто знает, когда ее вставить в речь» (с. 8). Если знает, то это уже не «тарабарщина», а понятный ему, «пофигисту», фразеологизм, который он отличает от свободного сочетания тех же слов: не разлей воду 1молоко, чай и т, и.). В заключение не могу не остановить внимание читателей на некоторых общих рекомендациях обществу, предложенных Г. Хазагеровым: «Сейчас, конечно, тоже время поиска образцов. То~ о, на что можно опереться.
Но это должна бьць настоящая опора — святоотеческая литература (?! — Т. И.) и русская классика» (с. 8). Согласимся с доктором филологических наук в том, что сегодня «в миру Священное Писание — это русская классика» (с. 8). Однако я невольно задаюсь вопросом, почему это «мир», который, по Г. Хазагерову, «не уговоришь перейти с хорошего русского языка на плохой», в наше перестроечпое время такой переход совершил с легкостью необыкновенной? Неужели в этом виновата филология, которую в первую очередь предлагает реформировать ученый-филолог? Ну, уж это вряд ли, тут причины другие... И не будем их касаться...
311 Что касается «святоотеческой литературы» — настоящей опоры для религиозного человека, то и тут Г. Хазагеров ее значение более чем преувеличивает. Адепты православия Н. С. Михалков и Ю. М. Лужков, предполагаю, ее никогда не читали и читать не будут. Есть у них дела более важные и интересные. А сегодняшние неофиты и прозелиты разного пола и возраста предпочитают, к сожалению, не русскую классику и тем более не святоотеческую литературу, а романы А. Марининой и Б. Акуннна и им подобных, а также, конечно, «ящик» с его латиноамериканскими любовными страстями и с нашими домашними, а также западными «дюдиками», переполненными насилием, стрельбой и кровью.
Я, конечно, не отрицаю того, что для узкого круга истинно верующих людей святоотеческая литература может быть интересна и душе- спасительна. Но ведь она дошла до нас либо на церковнославянском языке, который современному читателю совершенно непонятен, либо в дореволюционных переводах на русский язык, ставших давным-давно библиографической редкостью. Г. Хазагеров обеспокоен тем, что «теперь русскую классику надо будет переиздавать, уродовать ставшее привычным написание» (с. 8).
А эковюмисту А, Привалову понятно, «в какую копеечку это выльется» (с. 7). Но и мне, пе экономисту, а филологу, тоже ясно, что не в одну «копеечку» выльется и затея, предложенная Хазагеровым для того, чтобы «настоящая опора» на святоотеческую литературу была реализована. Ведь ее составит не только стоимость издания, но и стоимость переводов. И не дай Бог, чтобы они были сделаны в том же вульгарно-пародийном стиле, в котором сам Г. Хазагеров перевел для нас 1 стих 1 псалма священной книги Ветхого завета: «Правильно поступает тот, кто не посещает собраний с сомнительной повесткой дня» (с. 8).