Германский мастерер и его время (553387), страница 55
Текст из файла (страница 55)
Благодаря всему этому у человека появляется возможность удержать Нечто в
поле своего восприятия именно как "это" (конкретное) Нечто, отличить его от
других, "опросить" его. Если для животного Нечто входит в зону охваченности
(Benommenheit) окружающим миром, зону, в которой субъект восприятия
проживает, но не переживает мир, то с появлением человеческого взгляда оно
впервые выделяется на этом смутном фоне как нечто отчетливо воспринятое,
"схваченное" (wahrgenommene). К возможному бытию, между прочим, относится и
мысль, что Нечто могло бы вовсе не существовать. Эта мысль придает миру
особую прозрачность. Мир - совокупность всего, что случайно и подвержено
падению; и именно поэтому мир - это не Все. Он "оправлен" в еще более
просторные пространства возможного и недействительного (незначащего). Только
потому, что мы чувствуем, что значит "отсутствующее", мы можем пережить
присутствие как таковое - пережить, испытывая благодарность, удивляясь,
ужасаясь или радуясь. Реальность, какой ее переживает человек, постоянно
пребывает в прерывистом движении: она то подступает ближе, то прячется, то
вновь показывает себя.
Эта соотнесенность с возможным бытием и с Ничто - то, что совершенно
отсутствует в отношении животного к миру, - характерно именно для
человеческого, более свободного отношения к миру, которое Хайдеггер называет
миросозидающим (weltbildend).
278
Если Макс Шелер в своем антропологическом эссе "Положение человека в
космосе" интерпретировал духовную личность человека, опираясь на
шеллинговскую идею "становящегося" - в человеке и посредством человека -
Бога, то Хайдеггер в конце лекционного курса по метафизике напоминает о
другой великой мысли Шеллинга: именно в человеке природа открывает глаза и
впервые замечает, что она есть. Этот описанный Шеллингом "просветляющий
взгляд" (Lichtblick) природы (GA 29/30, 529) Хайдеггер называет "открытым
местом", которое "открывается" только в человеке, ибо все остальное сущее по
природе своей закрыто. Без человека бытие оставалось бы немым: оно было бы
здесь, но не было бы "вот-бытием". В человеке природа впервые совершает
прорыв к самопрозрачности (зримости для самой себя).
Курс лекций о метафизике, прочитанный в зимний семестр 1929/30 года, -
несомненно, самое значительное из всех устных выступлений Хайдеггера и едва
ли не второй по значению труд его жизни - начался с инсценирования и анализа
скуки, настроения вялого безразличия ко всему. А закончился резким переходом
от этого скучного безразличия к совершенно иному настроению - энтузиазму.
Именно в этих лекциях мы находим один из редких хайдеггеровских пассажей,
которые проникнуты духом торжества жизни: "Человек - это
Не-могу-оставаться-на-месте и Не-могу-двинуться-вперед... И только там, где
опасность ужаса, там и блаженство изумления - та зоркая захваченность
[сущим], которая есть дыхание всякого философствования" (GA 29/30, 531).
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Подведение итогов в последние годы республики. Плеснер. Обрушивающиеся
перекрытия. Друг и враг. Двусмысленность Хайдеггера: индивид или народ?
Первое приглашение в Берлин. Карл Мангейм. Спор вокруг социологии знания,
попытка спасти либерализм. Об умении притираться друг к другу, несмотря на
"неустранимые шероховатости". Хайдеггер в платоновской пещере. Идея
полномочности. Как сущее становится еще более сущим.
Незадолго до своей смерти Макс Шелер (в докладе 1928 года) сказал: "За
всю историю, охватывающую около десяти тысячелетий, наша эпоха - первая,
когда человек стал полностью и без остатка проблематичным для самого себя;
когда он больше не знает, что он такое, и в то же время знает, что он этого
не знает".
279
Диагноз Шелера относится к двум аспектам исторической ситуации,
сложившейся к концу существования Веймарской республики. Первый аспект
касается появления множества противоборствующих друг с другом идеологий и
мировоззрений. Почти все они были "настроены" на грядущую в скором будущем
катастрофу - некое крушение, перелом или разлом - и в своей совокупности
порождали только ощущение беспомощной растерянности.
"Это как если бы мир вдруг стал жидким и начал утекать сквозь пальцы" -
так Вальтер Ратенау [1] уже в 1912 году описывал процесс, более позднюю
стадию которого Роберт Музиль (ближе к концу Веймарского периода)
прокомментировал еще язвительнее [2]: "Стоит только появиться какому-нибудь
новому "изму", как все думают, что с ним явился и новый человек, и с
завершением каждого учебного года начинается новая эпоха... Неуверенность,
отсутствие энергии, пессимистический настрой характерны для всех нынешних
душ... И, естественно, все это приводит к неслыханной мелочной торговле в
духовной сфере... Политические партии сельских хозяев и работников ручного
труда имеют каждая свою философию... Духовенство раскинуло свои сети, но и у
штайнерианцев миллионы приверженцев, и университеты тоже ценятся. Я даже
как-то прочитал в газете профсоюза кельнеров о мировоззрении младшего
персонала ресторанов, который требует всяческого уважения к себе. Просто
какой-то вавилонский сумасшедший дом: из тысяч окон наперебой вопят тысячи
голосов!"
1 Вальтер Ратенау (1867-1922) - еврейско-немецкий промышленник,
государственный деятель и публицист; изучал философию, естественные науки и
электротехнику, основал первый в Германии электрохимический завод, с 1915 г.
председатель "Всеобщей компании электричества" (АЭГ). Автор ряда философских
работ, в том числе эссе "К критике эпохи" (1912), откуда взята приведенная
здесь цитата, и книги "Новое общество" (1919), в которой он предложил свой
вариант гармоничного социального устройства. В феврале 1922 г. был назначен
министром иностранных дел, а 26 июня того же года убит членами подпольной
террористической организации.
2 В эссе "Беспомощная Европа".
"Перепроизводство мировоззрений" в Веймарский период было реакцией на
то, что традиционные модели интерпретации мира и ориентации в нем явно не
выдерживали перегрузок, обусловленных новыми событиями и ситуациями. К числу
этих новых ситуаций относится в первую очередь плюрализм либерального
открытого общества, которое характеризуется именно отсутствием какого бы то
ни было обязательного мировоззрения или представления о человеке. В таком
обществе обязательны не содержательные высказывания, а только правила игры,
которые - по крайней
280
мере, в идеале - требуют мирного сосуществования даже противоположных
смыслополагающих проектов. В плюралистической среде со свойственным ей
многообразием духовной жизни так называемые "истины" низводятся до уровня
простых мнений. Это, конечно, не может нравиться тем, кто полагает, будто
нашел "спасительное слово". Демократия как форма жизни делает относительными
все притязания на обладание абсолютной истиной. Ганс Кельзен [1], один из
немногих защитников республики среди юристов, в ту пору объяснял это так:
"Метафизически-абсолютистское мировоззрение связано с автократической
позицией, критически-релятивистское - с демократической. Тот, кто считает,
что абсолютная истина и абсолютные ценности человеческого познания изжили
себя, должен признавать не только свое, но и чужое, противоположное мнение
по меньшей мере допустимым. Поэтому релятивизм есть мировоззрение,
предполагающее демократическое мышление".
В веймарском обществе все пользовались преимуществами существования
либеральных гарантий свободы мысли, но лишь очень немногие были готовы
примириться с релятивизмом как их следствием. Исследование духовной позиции
немецкой молодежи, проводившееся в 1932 году, показало, что для большинства
представителей этого поколения либерализм мертв: "У этих молодых людей
осталось лишь невыразимое презрение к "либеральному" миру, который
пренебрежительно называет духовную бескомпромиссность оторванностью от
реальной действительности; они знают, что компромиссы в духовной сфере
являются началом всех пороков и всяческой лжи".
Выразителем такого рода антилиберализма был русский философ Николай
Бердяев [2], тогда очень популярный в Германии; в Берлине двадцатых годов он
разглядел - и научился презирать - процесс лабораторных экспериментов по
1 Ганс Кельзен (р. 1881) - австрийский юрист, профессор Венского,
Кельнского и Женевского (1933-1940) университетов. В 1940 г. эмигрировал в
США, с 1942 г. профессор Калифорнийского университета. Один из основателей
так называемой нормативистской школы права.
2 Николай Александрович Бердяев (1874-1948) - философ, литератор,
публицист, общественный деятель. В 1922 г. был выслан из России и до 1924 г.
жил в Берлине, где учредил Русский научный институт и Религиозно-философскую
академию. В Берлине им были написаны работы "Смысл истории. Опыт
человеческой судьбы" (1923) и "Новое средневековье. Размышления о судьбах
России и Европы" (1924). В 1924 г. он переехал в Париж, где открыл парижское
отделение РФА, основал и возглавил журнал "Путь" (1925-1940) и издательство
ИМКА-пресс. Его перу принадлежит ок. 40 книг и 500 статей.
281
производству современной культуры. Его эссе "Новое средневековье"
(1927) направлено против демократии, которую автор упрекает в том, что она
позволяет "большинству голосов" решать, что есть истина. "Демократия -
свободолюбива, но это свободолюбие возникает не из уважения к человеческому
духу и человеческой индивидуальности, это - свободолюбие равнодушных к
истине" [1].
1 Бердяев Н. А. Новое средневековье. М.: Феникс - ХДС-пресс, 1991. С.
65.
Бердяев отожествлял демократию с недостаточным уважением к духу. Макс
Шелер тоже говорит о все усиливающемся презрении к духу - втором (наряду с
ощущением растерянности) из двух аспектов современной ситуации, которые он
подвергает философскому анализу. Но Шелер возлагает ответственность за это
презрение к духу не на демократию, а на ее противников. С его точки зрения,
презрением к духу проникнуты все те течения, которые отрекаются от
цивилизации, призывают вернуться к (мнимо) естественному, или элементарному,
и заклинают такие "изначальные" силы, как кровь и почва, инстинкт,
опьянение, народная общность и судьба. "Все это указывает на систематический
бунт инстинктов в человеке новой мировой эры". Шелер считал, что инстинкты
восстают против рассудка, который требует постоянных компромиссов. Томас
Манн, вдохновленный идеями Шелера, сходным образом описал доминировавшие в
ту эпоху умонастроения в статье "Немецкая речь" (1930). Он говорил о
"распустившихся школьниках", которые сбежали из
"идеалистически-гуманистической школы" и теперь исполняют "Виттову пляску
фанатизма". "Эксцентричному душевному состоянию человечества, сбежавшего от
Идеи, соответствует политика в гротескном стиле: с замашками в духе Армии
спасения, с массовыми конвульсиями, с базарной шумихой, с криками
"Аллилуйя!" и дервишески-монотонным скандированием лозунгов - до тех пор,
пока у всех не выступит на губах пена. Фанатизм становится принципом
спасения, воодушевление - эпилептическим экстазом, политика - опиумом для
масс Третьего рейха или пролетарской эсхатологией, разум же закрывает свой
лик". Томас Манн восхваляет практичный республиканский разум
социал-демократического рабочего движения. Он делает ставку на
левоцентристские политические силы и предупреждает интеллектуалов о том, как
опасна эрозия основополагающих гуманистических идеалов, советует не доверять
экзальтации "авантюрных сердец", кото-
282
рые, изголодавшись по интенсивности переживаний, жаждут бунта любой
ценой и превозносят разрушение, так как усматривают в нем выражение
метафизического экстаза. Томас Манн намекает на "бунтарей" типа Эрнста
Юнгера, заявившего в середине двадцатых годов: "Мы не укрепимся нигде, если
огнеметы предварительно не осуществят в этом месте большую чистку
посредством Ничто".
Томас Манн оперировал чисто политическими доводами, Шелер же оставался
в рамках философии. Он призывал дух заново осмыслить свою роль, проявить
самокритичность и осознать наконец тот факт, что время великих духовных
синтезов действительно миновало. Но это не значит, что дух должен отступить