king_istoriya_lizi (522908), страница 45

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 45)

Лизи думает, какая же ужасная была жизнь у этого мальчика, если он гордился тем, что потрафил такому человеку, и напоминает себе, что ему тогда было только десять лет. Только десять лет, и предстояло остаться один на один с монстром в подвале. Отец тоже был монстром, но хоть на какое‑то время становился человеком. Монстром, иногда способным на поцелуй.

– Потом… – Скотт смотрит в сумрак. На мгновение выскальзывает луна. Проходится бледной и игривой лапой по его лицу, а потом снова скрывается за облаками. Когда он начинает говорить, Лизи слышит, как ребёнок берёт вверх. – Отец… отец никогда не спрашиваль, что я видел, или где я был, или что я делал там, и я не думаю, что он спрашиваль Пола… я не уверен, что и Пол много чего помнил, но тогда отец почти что задал такие вопросы. Он сказал: «А если ты доставишь его туда, Скут, что будет, если он проснётся? Ему сразу вдруг полегчает? Потому что, если он останется таким же, как сейчас, меня там, чтобы помочь тебе, не будет».

Но я уже думал об этом, понимаешь? Думал и думал об этом, пока не возникало ощущение, что у меня вот‑вот разорвётся голова. – Скотт приподнимается на локте и смотрит на неё. – Я знал, что всё это должно закончиться, знал так же, как и отец, может, и лучше. Из‑за столба. Из‑за стола. И потому что он терял вес, а на лице появлялись язвы, поскольку питался он неправильно. Мы давали ему овощи, но он отбрасывал всё, кроме моркови и лука. И на одном его глазу, том, что повредил отец, на красном появилось молочно‑белое пятно. У него выпало много зубов, один локоть скрутило. Он разваливался от пребывания в подвале, Лизи, а то, что не разваливалось от отсутствия солнечного света и неправильного питания, выходило из строя от перенапряжения. Ты понимаешь?

Она кивнула.

– Вот у меня и появилась эта маленькая идея, о которой я сказаль отцу. Он спросил: «Ты думаешь, что ты чертовски смышлён для десяти лет, не так ли?» Я ответил, что нет, о другом я мало что знаю, но если он может предложить более безопасный и надёжный способ, хорошо, я им с удовольствием воспользуюсь. Только он не знал. Он сказал: «Я думаю, ты действительно чертовски смышлён для десяти лет, вот что я тебе скажу. И у тебя в конце концов проявился характер. Если, конечно, ты не дашь задний ход». «Не дам», – ответил я. «И он сказал: «В этом не будет необходимости, Скутер, потому что я буду стоять у лестницы с моим святомамкиным карабином для охоты на оленей…»

20

Отец стоит у лестницы со своим карабином для охоты на оленей, своим, 30–06 в руках. Скотт, стараясь не дрожать, – рядом с ним, смотрит на существо, прикованное цепями к металлическому столбу и столу с печатным станком. В его правом кармане инструмент, который дал ему отец, шприц с резиновым колпачком на игле. Отец может и не говорить Скотту, что шприц – вещь хрупкая. Если завяжется борьба, он может разбиться. Отец предложил положить его в картонную коробочку, где когда‑то лежала авторучка, но на то, чтобы достать шприц из коробочки, может уйти пара дополнительных секунд (как минимум), и они могут оказаться решающими в вопросе жизни и смерти, если ему таки удастся переправить существо, закованное в цепи, в Мальчишечью луну, где не будет отца с его карабином, 30–06 для охоты на оленей. В Мальчишечьей луне будут только он и существо, которое проникло в Пола, как рука в украденную перчатку. Только они двое на вершине Холма нежного сердца.

Существо, которое было его братом, лежит, привалившись спиной к металлическому столбу, выставив вперёд ноги. Оно голое, если не считать майки Пола. Ноги и ступни грязные. Бёдра в засохшем говне. Миска, вылизанная дочиста, валяется рядом с грязной рукой. Большущий гамбургер, который лежал в ней, исчез в животе существа‑Пола за считанные секунды, но Эндрю Лэндон чуть ли не полчаса раздумывал, сколько положить в гамбургер лекарства, потому что раньше его было слишком много. Лекарство представляет собой белые таблетки, такие же как тамс и ролэйдс,⁹⁴ которые отец иногда принимает сам. Впервые Скотт спросил отца, откуда взялось лекарство, и получил ответ: «Почему бы тебе не закрыть свой чёртов рот, любопытный Джордж, прежде чем его тебе заткну я». А когда отец так говорит, лучше сразу понять намёк, если, конечно, ты можешь сообразить, что к чему. Отец раздробил таблетки дном стакана. Пока занимался этим, разговаривал – возможно, сам с собой, возможно, со Скоттом, а под ними существо, прикованное к столбу и столу, на котором стоял печатный станок, монотонно ревело, требуя ужина. «Легко всё рассчитать, когда ты хочешь его вырубить, – говорил отец, переводя взгляд с горки белого порошка на мясо. – Было бы ещё легче, если бы я хотел убить этого доставляющего столько хлопот говнюка, так? Но нет, я не хочу этого делать, я просто хочу дать ему шанс убить того, с кем пока всё в порядке, разве что он ещё больший дурак, чем я. Да ладно, хрен с этим, Бог ненавидит трусов», – и ногтем мизинца он с удивительной для него аккуратностью отделяет от горки часть белого порошка. Берёт щепотку, посыпает мясо, как солью, вдавливает в мясо, берёт ещё щепотку, посыпает и вдавливает. Когда речь заходит о существе в подвале, качество пищи отца особо не волнует. Этот монстр, говорил отец, предпочёл бы есть мясо сырым и тёплым, срывая его с кости.

И теперь Скотт стоит рядом с отцом, со шприцем в кармане, наблюдая, как опасное существо привалилось к столбу, похрапывает, задрав верхнюю губу. Уголки рта блестят от жира. Глаза полуоткрыты, но зрачков нет; Скотт видит лишь блестящие белки… «Только белки уже совсем не белые», – думает он.

– Иди, чёрт бы тебя побрал, – говорит отец, толкая его в плечо. – Если собираешься это сделать, тогда начни до того, как я сорвусь или упаду от святомамкиного сердечного приступа… или ты думаешь, что он водит нас за нос? Только притворяется, что спит?

Скотт мотает головой. Существо не пытается их обмануть, он это чувствует… а потом в изумлении смотрит на отца.

– Что? – раздражённо спрашивает тот. – Какие у тебя мысли под этими долбаными волосами?

– Ты действительно?…

– Действительно ли я боюсь? Это ты хочешь знать? Скотт кивает, внезапно смутившись.

– Да, до смерти. Ты думал, ты единственный, кто боится? А теперь закрой рот и сделай то, что должен. Давай с этим покончим.

Скотт так никогда и не поймёт, почему признание отцом страха прибавляет ему храбрости, но знает, что прибавляет. Он идёт к центральному металлическому столбу. При этом касаясь одной рукой цилиндрического корпуса шприца, который лежит у него в кармане. Достигает внешней дуги кучек говна и переступает через неё. Следующим шагом переступает через внутреннюю дугу и попадает во владения существа. Здесь вонь куда сильнее: не только говна и не грязных волос и кожи, а скорее шерсти и шкуры. Пенис у существа больше, чем был у Пола. И пушок на лобке сменился грубыми густыми волосами. Стопы Пола (ноги – единственное, что осталось практически неизменным) как‑то странно загнулись внутрь, словно кости в лодыжках деформировались. «Доски, оставленные под дождём», – думает Скотт, и где‑то он прав.

Его взгляд возвращается к лицу существа, его глазам. Верхние веки опущены, почти соприкасаются с нижними, зрачков по‑прежнему не видно, в щёлках между веками только кровавые белки. Ритм дыхания не меняется, руки всё так же расслаблены, ладонями вверх, словно у человека, сдающегося на милость победителя. Однако Скотт знает, что вошёл в опасную зону. И мешкать теперь нельзя. Существо может учуять его и проснуться в любую секунду. Такое случится, несмотря на лекарство, которое отец втёр в гамбургер, поэтому, если он может это сделать, если может переправить существо, которое украло его брата…

Скотт продолжает продвигаться вперёд на ногах, которых практически не чувствует. Часть его разума абсолютно убеждена, что идёт он навстречу смерти. Он даже не сможет бумк‑нуть, не сможет, если существо в образе Пола схватит его. Тем не менее он подходит к нему вплотную, где воняет сильнее всего, и кладёт руки на его обнажённые, липкие бока. Он думает (Пол, теперь иди со мной) и (бул Мальчишечья луна сладкая вода пруда) и на один миг, прерывающий дыхание, разбивающий сердце, это почти происходит. Появляется знакомое ощущение быстрого полёта; он слышит стрекотание насекомых и ощущает дневной аромат деревьев на Холме нежного сердца. И тут пальцы существа с длинными ногтями охватывают шею Скотта. Оно открывает рот, и рёв сметает звуки и запахи Мальчишечьей луны, оставляя только зловонное дыхание. У Скотта такое ощущение, будто кто‑то сбросил огромный валун на хрупкую координатную сетку его… его чего? Не разум переносит его в другое место, не совсем разум… и нет времени думать об этом, потому что существо схватило его, схватило. Всё, чего боялся отец, случилось. Рот существа раскрылся до невероятных размеров, такое можно увидеть только в кошмарном сне, в это просто невозможно поверить, оставаясь в здравом уме, нижняя челюсть существа, похоже, опустилась до (ключицы) ключицы, грязное лицо совершенно исказилось, и в нём уже ничего не осталось от Пола, то есть ничего человеческого. Дурная кровь явила свою образину, сорвала маску. Скотт успевает подумать: «Оно собирается заглотить мою голову целиком, как леденец на палочке». В тот самый момент, когда рот раззявливается максимально, красные глаза вспыхивают в свете свисающих с потолка лампочек, и в них Скотт видит только одно: смерть. Существо откидывает голову назад, достаточно далеко, чтобы удариться затылком о столб, а потом голова надвигается на него.

Но Скотт совершенно забыл про отца. А его рука появляется из темноты, хватает существо‑Пола за волосы и каким‑то образом оттягивает голову от Скотта. Потом появляется вторая рука отца, большой палец охватывает ложу карабина в той части, где она самая широкая, указательный лежит на спусковом крючке. Дулом карабина он упирается в ложбинку под вскинутым подбородком существа.

– Папа, нет! – кричит Скотт.

Эндрю внимания не обращает, не может позволить себе обратить внимание. Хотя он захватил в кулак огромный пук волос существа, оно пытается вырываться, оставив волосы в руке отца. Теперь оно ревёт, и рёв этот звучит как одно слово.

Как слово «отец».

– Поздоровайся с адом, ты, дурнокровная мерзопакость, – говорит Эндрю Лэндон и нажимает на спусковой крючок. Выстрел карабина, 30–06 в замкнутом пространстве подвала оглушает; у Скотта ещё два часа будет звенеть в ушах. Космы волос на затылке существа взлетают, словно поднятые порывом ветра, огромное количество алого выплёскивается на столб. Лежащие на полу вытянутые ноги существа дёргаются один раз, как в каком‑то мультфильме, и замирают. Руки на шее Скотта на мгновение сжимаются сильнее, а потом падают, ладонями вверх, в грязь. Рука отца обнимает Скотта, тянет вверх.

– Как ты, Скут? Можешь дышать?

– Я в порядке, папа. Стрелять было обязательно?

– У тебя нет мозгов?

Скотт обвисает на руке отца, не в силах поверить в случившееся, хотя и знал, что такое возможно. Как же ему хочется лишиться чувств. А ещё хочется (самую малость, однако) умереть самому.

Отец встряхивает его:

– Он собирался тебя убить, не так ли?

– Д‑д‑да.

– Ты на все сто знаешь, что собирался. Господи, Скотты, он вырывал волосы из головы, лишь бы добраться до тебя. Вцепиться в твою святомамкину шею!

Скотт знает, что это правда, но он знает и кое‑что ещё.

– Посмотри, папа… посмотри на него!

Ещё мгновение‑другое он висит на руке отца, как тряпичная кукла или марионетка с обрезанными нитями, потом Лэндон‑старший медленно опускает его, и Скотт понимает: его отец видит то же самое, что и он. Просто мальчика. Просто невинного мальчика, которого посадили на цепь в подвале сумасшедший отец и младший брат, потом морили голодом, пока он не превратился чуть ли не в скелет с покрытой язвами кожей; мальчика, который так яростно боролся за свою свободу, что сдвинул с места и металлический столб‑опору, и стол с тяжеленным ручным печатным станком. Мальчика, который прожил пленником в подвале три кошмарные недели, пока ему наконец не разнесли дробью голову.

– Я его вижу, – говорит отец, и мрачнее его голоса только лицо.

– Почему он не выглядел так раньше, папа? Почему…

– Потому что дурная кровь больше не действует на него, вот почему, дубина. – И иронию ситуации понимает даже потрясённый до глубины души десятилетний мальчишка, во всяком случае, такой умный, как Скотт; теперь, когда Пол лежит мёртвый, прикованный к столу и столбу, с вышибленными мозгами, отец едва ли не впервые говорит, как нормальный человек. – И если кто‑нибудь увидит его в таком виде, меня отправят или в тюрьму штата в Уэйнесберге, или в этот долбаный дурдом в Видвелле. Если, конечно, не линчуют до этого. Мы должны похоронить его, хотя это будет нелегко, потому что промёрзшая земля твёрдая как камень.

Скотт говорит:

– Я его заберу, папа.

– Как ты сможешь забрать его? Ты не мог забрать его, когда он был жив!

Характеристики

Список файлов книги