king_istoriya_lizi (522908), страница 46

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 46)

Он не знает слов, чтобы объяснить, что теперь это будет не сложнее, чем отправиться туда в своей одежде, что он всегда и делал. Наковальня, банковский сейф, концертный рояль… этого непомерного веса уже нет в существе, которое приковано к столбу и столу; существо, прикованное к столбу и столу, весит теперь не больше, чем зелёная листовая обёртка, которую снимают с кукурузного початка.

– Теперь я могу это сделать.

– Ты – маленький хвастун, – говорит отец, но прислоняет карабин к столу, на котором стоит ручной печатный станок. Проводит рукой по волосам и вздыхает. И впервые выглядит для Скотта человеком, который может со временем постареть. – Давай, Скотт, попытка – не пытка. Не повредит.

Но теперь, когда реальной опасности нет, Скотт медлит. – Отвернись, папа. – ЧТО, ТВОЮ МАТЬ, ты говоришь? В голосе отца слышалось обещание трёпки, но впервые Скотт решается перечить отцу. Его не волнует то, что отец увидит его уход. Медлит он потому, что не хочет, чтобы отец видел, как он будет обнимать брата. Он знает, что заплачет. Слёзы уже грозят брызнуть из глаз, как дождь поздней весной в преддверии вечера, когда день выдаётся жаркий, свидетельствующий о том, что до лета осталось совсем ничего.

– Пожалуйста, – просит он с самыми умиротворяющими интонациями, на какие только способен. – Пожалуйста, папа.

На мгновение Скотт уверен: отец, преследуемый бегущей по стенам тройной тенью, сейчас подскочит к тому месту, где стоит его единственный выживший сын, и врежет ему тыльной стороной ладони так, что мало не покажется, возможно, он рухнет на тело мёртвого старшего брата. Скотт хорошо знаком с этим ударом, и даже мысль о нём заставляет сжиматься в комок, но сейчас он стоит между раздвинутых ног Пола и смотрит отцу в глаза. Это трудно, но он смотрит. Потому что оба пережили весь этот ужас и теперь должны сохранить всё в тайне: «Ш‑ш‑ш‑ш‑ш». Поэтому он имеет право на такую просьбу и имеет право смотреть отцу в глаза, ожидая ответа.

Отец не подскакивает к нему. Вместо этого набирает полную грудь воздуха, выдыхает и отворачивается.

– Полагаю, в следующий раз ты скажешь мне, когда мыть пол и чистить туалет, – бурчит он. – Времени у тебя, Скут, пока я не досчитаю до тридцати…

21

– «Времени у тебя, пока я досчитаю до тридцати, а потом я поворачиваюсь», – рассказывает Скотт Лизи. – Я уверен, именно так он закончил фразу, да только конца я не услышал, потому что к тому времени исчез с лица этой земли. Пол тоже, выскользнув из цепей. Я взял его с собой с лёгкостью. Пожалуй, с мёртвым было даже проще, чем с живым. Я готов спорить, до тридцати отец не досчитал. Чёрт, я уверен, он даже не начал считать, услышав, как лязгнули цепи, а может, почувствовав движение воздуха, который устремился в тот объём, который занимали мы с Полом. И, повернувшись, увидел, что в подвале он в полном одиночестве. – Скотт расслабился, прижимаясь к ней; пот на лице, руках, теле высыхал. Он всё рассказал, освободился от самого худшего, выговорился.

– Этот звук, – говорит она. – Я задумывалась над этим, знаешь ли. Был ли какой‑то странный звук под ивой, когда мы… ты знаешь… вернулись.

– Когда мы бумкнули.

– Да, когда мы… это.

– Когда мы бумкнули, Лизи. Так и скажи.

– Когда мы бумкнули. – Гадая, а может, она рехнулась. Гадая, а может, он чокнутый, и это заразно.

Теперь он закуривает очередную сигарету, и на лице, освещённом огоньком спички, отражается неподдельное любопытство.

– Что ты видела, Лизи? Ты помнишь? В её голосе слышится сомнение:

– Много пурпурного, уходящего вниз по склону холма… и я чувствовала тень, словно у нас за спиной росли деревья, но всё произошло так быстро… не дольше секунды или двух…

Он смеётся и обнимает её одной рукой.

– Ты говоришь о Холме нежного сердца.

– Нежного…

– Так его назвал Пол. Вокруг этих деревьев почва мягкая, плодородная, слой толстый. Не думаю, что там когда‑нибудь бывает зима… и вот где я и похоронил его. Вот где я похоронил моего брата. – Он смотрит на неё очень серьёзно и добавляет: – Хочешь пойти посмотреть, Лизи?

22

Лизи заснула на полу кабинета, несмотря на боль… Нет. Она не могла заснуть, потому что не могла спать с такой болью. Не получив медицинской помощи. Так что с ней было? Загипнотнзироваласъ.

Лизи проанализировала это слово и решила, что подходит оно идеально. Она соскользнула в какое‑то двойное (может, даже тройное) воспоминание. Полное воспоминание. Но в какой‑то момент её воспоминания о холодной спальне для гостей, где она нашла впавшего в кататоническое состояние мужа, и о той ночи, когда они вдвоём лежали на скрипучей кровати на втором этаже отеля «Оленьи рога» (воспоминания, датированные семнадцатью годами ранее, но даже более отчётливые), оборвались. «Ты хочешь пойти посмотреть, Лизи?» – спросил он её (да, да), но произошедшее после утонуло в ярком пурпурном свете, спряталось за этим занавесом, а когда она потянулась к нему, властные голоса из детства (доброго мамика, папани, всех старших сестёр) загомонили в тревоге: «Нет, Лизи! Ты и так зашла слишком далеко, Лизи! Остановись, Лизи!»

У неё перехватило дыхание (так же перехватывало, когда она лежала в постели со своим возлюбленным?).

Её глаза открылись (они были широко открыты, когда он обнял её, в этом Лизи ни капли не сомневалась).

Яркий свет июньского утра (июньского утра двадцать первого века) сменил сверкающий пурпур миллиарда люпинов. Вместе с июньским светом вернулась и боль в изрезанной груди. Но, прежде чем Лизи успела отреагировать на свет или на панические голоса, запрещающие ей идти дальше, кто‑то позвал её из амбара, снизу, так сильно напугав, что она едва удержалась от крика. Если бы голос произнёс: «Миссас», – она бы точно закричала.

– Миссис Лэндон? – Короткая пауза. – Вы наверху?

В голосе не было ни малейшей примеси южного выговора, вопросы, безусловно, задавал янки, и Лизи поняла, кто пожаловал к ней в гости: помощник шерифа Олстон. Он обещал, что будет периодически заглядывать к ней, и сдержал обещание. Это был её шанс крикнуть: да, она здесь, наверху, лежит на полу вся в крови, потому что Чёрный принц инкунков изувечил её, Олстон должен отвезти её в больницу, под сиреной и с мигалками, потому что на грудь нужно наложить швы, множество швов, и ей нужна защита, нужна круглосуточная…

Нет, Лизи.

Собственный разум (никаких сомнений) послал ей эту мысль, сверкнувшую как молния на чёрном небе (ну… почти никаких), но озвучил её голос Скотта. Словно имел на то право.

И она подчинилась, потому что ответила:

– Да, я здесь, помощник шерифа! – и ни слова больше.

– Всё супер? В смысле, в порядке?

– Супер, – ответила она и удивилась себе, учитывая, что блузка напиталась кровью, а левая грудь пульсировала болью, как… ну, найти точное сравнение не представлялось возможным. Просто пульсировала.

Внизу (по прикидкам Лизи, у подножия лестницы) помощник шерифа Олстон рассмеялся.

– Я заглянул к вам по пути в Кэш‑Корнерс. Там вроде бы пожар в доме. Подозревается поджог. Так что два или три часа вы будете одна.

– Хорошо.

– Сотовый телефон при вас?

Мобильник был при ней, и она сожалела, что не говорит сейчас по нему. Боялась, что потеряет сознание, если ей и дальше придётся ему кричать.

– Так точно! – крикнула она.

– Да? – В голосе слышалось сомнение. Господи, а если он поднимется и увидит её? По голосу чувствовалось, что желание подняться в рабочие апартаменты Скотта у него есть. Но когда помощник шерифа Олстон заговорил вновь, голос уже удалялся от лестницы. Она едва могла поверить, что рада этому, но да, обрадовалась. Теперь, когда процесс начался, ей хотелось довести его до конца.

– Если вам что‑нибудь понадобится, сразу звоните. И на обратном пути я вновь к вам загляну. Если вы уедете, оставьте записку, чтобы я знал, что с вами всё в порядке и когда ждать вашего возвращения, хорошо?

И Лизи, которая уже начала понимать (пока смутно), что ждёт её впереди, ответила: «Обязательно!» Начать ей предстояло с возвращения в дом. Но сначала и прежде всего ей требовался глоток воды. Без воды её горло в самом скором времени могло загореться, как тот дом в Кэш‑Корнере.

– На обратном пути я буду ехать мимо «Пателя», миссис Лэндон. Хотите, чтобы я вам что‑нибудь оттуда привёз?

Да! Шестибаночную упаковку ледяной «кока‑колы» и блок «Салем лайтс»!

– Нет, благодарю, помощник шерифа. – Она чувствовала, что потеряет голос, если этот разговор будет продолжаться. Даже если не потеряет, Олстон заметит, что с ней что‑то не так.

– Не хотите даже пончиков? У них отличные пончики. – В голосе слышалась улыбка.

– Я на диете! – Это всё, на что она решилась.

– Да, да, я это уже слышал. Удачного вам дня, миссис Лэндон.

Господи, поставь на этом точку, взмолилась она, отвечая:

– И вам тоже, помощник шерифа.

На том перекрикивание и закончилось.

Лизи прислушивалась, ожидая, когда же заработает двигатель патрульной машины, в какой‑то момент вроде бы услышала, но звук был очень уж тихий. Должно быть, он припарковался около почтового ящика, а по подъездной дорожке шёл пешком.

Лизи полежала ещё несколько мгновений, собираясь с духом, потом села. Дули взрезал грудь по диагонали, от низа к подмышке. Рваная рана уже начала закрываться, но движение привело к тому, что кровотечение усилилось. Боль – тем более. Лизи вскрикнула, чем только всё ухудшила. Кровь потекла по рёбрам. Серые пологи вновь начали сужать поле зрения, но усилием воли она их раздвинула, вновь и вновь повторяя мантру, пока зрение не прояснилось и мир не принял привычные очертания: Я должна это закончить. Я должна заглянуть за пурпур. Я должна это закончить и заглянуть за пурпур.

Да, за пурпур. На холме пурпуром был люпин; в её разуме – тяжёлый пурпурный занавес, который она создала сама (возможно, с помощью Скотта, наверняка с его молчаливого согласия).

Я заглядывала за него раньше.

Заглядывала? Да.

И я смогу сделать это снова. Заглянуть за него и сорвать эту чёртову штуковину, если придётся.

Вопрос: она и Скотт хоть раз говорили о Мальчишечьей луне после той ночи в отеле «Оленьи рога»? Лизи полагала, что нет. У них, разумеется, были свои кодовые слова, и, видит Бог, эти слова выплывали из‑за пурпура, когда она не могла найти его в торговых центрах или продовольственных магазинах… не говоря уже о том дне, когда медсестра не нашла его на больничной койке… и он что‑то бормотал о длинном мальчике, когда лежал на асфальте автомобильной стоянки после того, как Герд Аллен Коул стрелял в него… и Кентукки… Боулинг‑Грин, где он лежал, умирая… Прекрати, Лизи! – Хор голосов. – Нельзя, маленькая Лизи! – кричали они. – Mein gott, ты не решишься!

Она пыталась забыть Мальчишечью луну даже после зимы 1996 года, когда…

– Когда я снова отправилась туда. – Её сухой голос прозвучал в кабинете умершего мужа ясно и отчётливо. – Зимой 1996 года я снова отправилась туда. Отправилась, чтобы привести его назад.

Она произнесла эти слова, и мир не рухнул. Из стен не материализовались люди в белых халатах, чтобы увезти её в психушку. Более того, она подумала, что ей стало лучше, и, возможно, удивляться этому не следовало. Может, когда ты добираешься до сути, правда – это бул, и она хочет одного: выйти наружу.

– Ладно, вот она и вышла… её часть, история Пола… так теперь я могу выпить глоток долбаной воды?

Никто не сказал «нет», и, используя край Большого Джумбо Думбо как опору, Лизи удалось поставить себя на ноги. Тёмные пологи появились вновь, но она наклонила голову, стараясь обеспечить максимальный приток крови к тому жалкому подобию мозга, что находилось у неё в голове, и на этот раз ещё быстрее переборола дурноту. А потом взяла курс на нишу‑бар, по собственному кровавому следу, шла медленно, широко расставив ноги, полагая, что выглядит как старушка, у которой украли ходунки.

Она добралась до ниши с одной лишь задержкой, когда посмотрела на валяющийся на полу стакан. Не хотела иметь с ним ничего общего. Достала другой из буфета, правой рукой (в левой по‑прежнему сжимала окровавленный вязаный квадрат), и открыла кран холодной воды. Теперь вода лилась легко, трубы практически очистились от воздушных пробок. Она повернула на петлях зеркало над раковиной, по совместительству выполнявшее и роль дверцы, и в шкафчике, как и надеялась, нашла пузырёк экседрина Скотта. Открыть хитроумную крышку, защищающую таблетки от детей, для неё труда не составило. Поморщилась от запаха уксуса, которым пахнуло из пузырька, проверила дату, до которой следовало использовать препарат: Июль O5. «Да ладно, – подумала она, – девушка должна сделать то, что должна».

– Я думаю, это сказал Шекспир, – прохрипела Лизи и проглотила три таблетки экседрина. Не знала, как много пользы они ей принесут, но вода была божественной, и она пила, пока желудок не свело судорогой. Лизи постояла, держась за край раковины бара её умершего мужа, дожидаясь, пока отпустит судорога. Наконец отпустила. Осталась только боль на разбитом лице и куда более сильная, пульсирующая боль в порезанной груди. В доме она могла найти что‑нибудь посильнее бодрящих таблеток Скотта (хотя скорее всего тоже просроченное). Викодин, который прописали Аманде после её последнего акта членовредительства. Тот же викодин был у Дарлы, а у Канти – даже пузырёк перколета⁹⁵ Анди‑Банни. Они все, и без всякой дискуссии, пришли к выводу, что Аманда не должна иметь доступа к сильнодействующим препаратам, потому что у неё может поехать крыша, и она примет всё и разом. Называйте это «Текиловым закатом».

Характеристики

Список файлов книги