Harry_Potter___The_Deathly_Hallows (522854), страница 36
Текст из файла (страница 36)
Рон неожиданно дёрнулся; Гарри мгновенно отреагировал, но прежде чем их палочки покинули их карманы, Гермиона подняла собственную палочку.
- Протего! - прокричала она, и между ними выросла невидимая преграда, отделявшая её с Гарри от Рона. Силой заклинания всех отодвинуло на несколько шагов назад, и теперь Гарри и Рон смотрели друг на друга по разные стороны невидимого барьера так, будто видели друг друга впервые в жизни. Гарри ощущал к Рону едкую ненависть; что-то сломалось между ними.
- Оставь хоркрукс, - сказал Гарри.
Рон скинул цепочку со своей шеи и бросил медальон на ближайший стул. Он повернулся к Гермионе.
- А ты чего?
- В смысле?
- Ты остаёшься или как?
- Я… - она выглядела совершенно измученной. - Да… да, я остаюсь. Рон, мы обещали пойти с Гарри, мы обещали помочь…
- Понятно. Ты выбрала его.
- Рон, нет… пожалуйста… вернись, вернись!
Её держали её собственные отражающие чары. Пока она их убирала, Рон уже вышел из палатки и исчез в ночи. Гарри стоял неподвижно и тихо, слушая, как она рыдает и зовёт Рона.
Через несколько минут она вернулась; её намокшие волосы прилипли к лицу.
- Он у-у-ушёл! Дизаппарировал! - она села на стул, свернулась и заплакала.
Гарри стоял в оцепенении. Он наклонился, поднял хоркрукс, и повесил его себе на шею. Он снял одеяла с койки Рона и укрыл ими Гермиону. После этого он забрался на собственную кровать и уставился на тёмное полотно крыши, слушая, как барабанит дождь.
Глава шестнадцатая
Годрикова лощина
Проснувшись на следующий день, Гарри не сразу вспомнил, что произошло. Он наивно понадеялся, что ему все приснилось, что Рон все еще здесь и никогда не уходил. Но, повернув голову на подушке, он увидел пустую постель. На Гарри ее вид подействовал, как вид мертвого тела. Он тут же выпрыгнул из кровати, отводя взгляд от кровати Рона. Гермиона, уже хлопотавшая на кухне, не пожелала Гарри доброго утра и быстро отвернулась, когда он прошел мимо.
«Он ушел,» — сказал Гарри сам себе. — «Он ушел». Эта мысль не оставляла его, пока он умывался и одевался, как будто повторением можно было притупить боль. Он ушел и не вернется. Гарри прекрасно понимал эту простую истину, потому что их защитные заклинания не позволяли Рону найти их вновь, когда они уйдут в другое место.
Они с Гермионой завтракали в тишине. Глаза Гермионы опухли и покраснели, как будто она не спала. Они упаковали вещи, Гермиона тянула время. Гарри знал, почему она хотела подольше остаться на берегу реки. Он уже несколько раз замечал, как она с надеждой вскидывала голову, видимо, убеждая себя, что расслышала шаги сквозь шум дождя, но рыжеволосая фигура не появлялась между деревьями. При этом сам Гарри каждый раз поднимал взгляд (потому что тоже немного надеялся, не смотря ни на что) но не видел ничего, кроме смытых дождем деревьев, и тогда у него внутри взрывалась очередная крупица ярости. Он слышал голос Рона: «Мы думали, ты знаешь, что делаешь!» — к горлу подступал ком и он продолжал упаковывать вещи.
Мутная река стремительно поднималась и грозила затопить их берег. Они задержались на целый час, по сравнению со временем их обычного отправления. Наконец, перепаковав украшенную бисером сумку трижды, Гермиона не смогла больше найти причин для задержки: они с Гарри дезаппарировали и появились вновь на открытом всем ветрам и покрытом вереском склоне холма.
В момент прибытия Гермиона отпустила руку Гарри, пошла прочь от него и уселась на большой камень, опустив лицо на колени и вздрагивая от рыданий. Он смотрел на нее, думая, что нужно бы подойти и утешить ее, но что-то удерживало его на месте. Внутри него все сжалось, он чувствовал холод: он снова видел презрительное выражение на лице Рона. Гарри зашагал через вереск, отмеряя вокруг Гермионы большие круги и накладывая заклинание, которое обычно использовал для укрепления защиты.
В следующие дни они не говорили о Роне ни разу. Гарри твердо решил больше никогда не упоминать его имя, а Гермиона, казалось, понимала, что смысла переживать нет. Однако по ночам, когда она думала, что Гарри спит, тот слышал ее плач. Между тем, Гарри начал исследовать карту Мародеров при свете палочки. Он ждал, когда точка с именем Рона появится в коридорах Хогвартса. Но Рон все не появлялся, и через какое-то время Гарри поймал себя на том, что просто смотрит на имя Джинни в спальне девочек. Он размышлял, сможет ли та страсть, с которой он смотрит на нее, как-нибудь проникнуть в ее сон, чтобы она знала: он думает о ней и надеется, что у нее все хорошо.
Днем они посвящали время тому, чтобы определить возможное местоположение меча Гриффиндора, но чем больше они обсуждали, где Дамблдор мог его спрятать, тем более отчаянными и надуманными становились их предположения. Гарри ломал голову, но никак не мог вспомнить, чтобы Дамблдор упоминал место, где он мог бы спрятать хоть что-то. Иногда он не знал, на кого злится больше: на Рона или на Дамблдора. «Мы думали, ты знаешь, что делаешь… Мы думали, Дамблдор сказал тебе, что делать… Мы думали, у тебя есть план!»
Он был честен перед собой: Рон был прав. Дамблдор фактически отставил его ни с чем. Они нашли один хоркрукс, но не смогли уничтожить его; а остальные были также недостижимы, как и прежде. Он готов был потерять всякую надежду. Теперь он сомневался, не слишком ли велико было его самомнение, когда он принял предложение друзей сопровождать его в этом бесцельном и бессмысленном путешествии. Он ничего не знал, у него не было даже никаких догадок, и он постоянно с болью искал признаки того, что Гермиона тоже собирается сказать ему, что с нее хватит. Что она уходит.
Они проводили многие вечера практически молча, а Гермиона часто доставала портрет Финеаса Найджеллуса и ставила его на стул, как будто он мог заполнить ту пустоту, которая осталась после Рона. Несмотря на свой отказ являться к ним, Финеас Найджеллус, казалось, не мог не узнать, как дела у Гарри, и продолжал появляться раз в несколько дней с завязанными глазами. Гарри был даже рад его видеть, ведь это была какая-никакая компания, пусть он был ехидным и язвительным. Они с удовольствием слушали любые новости Хогвартса, хотя Финеас Найджеллус и не был идеальным информатором. Он благоговел перед Снейпом, первым главой Слизерина, с тех пор как он сам руководил школой, и нужно было быть осторожными и не критиковать или задавать неприятные вопросы о Снейпе, иначе Финеас Найджеллус немедленно покинул бы картину.
Как бы то ни было, он выдавал обрывочные сведения. Снейп, похоже, столкнулся с тихим, но упорным бунтом большинства учеников. Джинни запретили ходить в Хогсмид. Снейп восстановил старый указ Амбридж о запрете сбора более трех учащихся и любых неофициальных студенческих обществ.
Из всего этого Гарри сделал вывод, что Джинни, и с ней, возможно, Невилл и Луна, изо всех сил пытались продолжить дело армии Дамблдора. Из-за этих скупых сообщений Гарри до боли захотелось увидеть Джинни, но из-за них же он подумал о Роне, о Дамблдоре, о самом Хогвартсе, по которому он скучал почти также, как по своей бывшей девушке. Действительно, когда Финеас Найджеллус говорил о суровых мерах Снейпа, Гарри на долю секунды почувствовал ярость, представив возвращение в школу, чтобы присоединиться к свержению режима Снейпа: быть накормленным, иметь мягкую кровать, и не нести ответственности казалось сейчас самым прекрасным на свете. Затем он вспомнил, что он нежелательная персона номер один, что за его голову назначено вознаграждение в десять тысяч галлеонов, и что в Хогвартсе сейчас также опасно, как в министерстве магии. Действительно, Финеас Найджеллус невольно подчеркнул этот факт, то и дело вставляя в разговор вопросы о местоположении Гарри и Гермионы. И каждый раз Гермиона прятала портрет обратно в сумку, расшитую бисером, а Финеас Найджеллус после таких бесцеремонных прощаний не появлялся несколько дней.
Погода становилась все холоднее. Они боялись оставаться, где бы то ни было слишком долго. Поэтому, вместо того, чтобы остаться на юге Англии, где заморозки были наименьшим из зол, они продолжили скитаться по стране, не боясь гор, где мокрый снег колотил по палатке, и широких, плоских болот, где палатка наполнялась ледяной водой, и крошечного острова в центре шотландского озера, где ночью палатку наполовину заносило снегом.
Они уже заметили несколько рождественских елок, мигающих огнями в окнах гостиных, к тому времени, как Гарри решился снова предложить путь, казавшийся ему единственным неиспробованным из всех возможных. Они только что необычно хорошо поужинали: Гермиона сходила в супермаркет под плащом невидимкой (на выходе она, скрупулезно сосчитав цену, бросила деньги в открытую кассу), и Гарри подумал, что желудок, полный спагетти под соусом болоньез и консервированных груш, может сделать ее более сговорчивой. Еще он намеревался предложить прервать на несколько часов ношение хоркрукса, который висел над изголовьем койки позади него.
— Гермиона?
— М-м-м? — она свернулась клубком в одном из провисших кресел с «Историями барда Бидла». Гарри представить не мог, что еще можно найти в этой книге, кстати, не очень длинной, но Гермиона все еще расшифровывала что-то, судя по открытой «Слоговой азбуке Спеллмана» на подлокотнике.
Гарри прочистил горло. Он чувствовал себя также, как в тот важный момент несколько лет назад, когда спрашивал профессора Макгонагалл, можно ли ему пойти в Хогсмид, несмотря на то, что он так и не убедил Дурслей подписать разрешение.
— Гермиона, я тут подумал, и ….
— Гарри, не мог бы ты мне помочь?
Она явно не слушала его. Она наклонилась вперед и протянула ему «Истории барда Бидла».
— Взгляни на этот символ, — сказала она, указывая на верхнюю часть страницы. Над тем, что по мнению Гарри было названием истории (он не был уверен, так как не умел читать руны) было изображено нечто, похожее на треугольный глаз, зрачок пересекала вертикальная линия.
— Я никогда не изучал древние руны, Гермиона.
— Я знаю, но это не руна и ее нет в книге. Я все время думала, что тут нарисован глаз, но думаю, это не так! Это чернилами нарисовано, посмотри, кто-то нарисовал его здесь, его не было в книге. Подумай, ты видел такое раньше?
— Нет… Нет, подожди! Гарри посмотрел на рисунок внимательнее. Это не тот символ, который папа Луны носил на шее?
— Что?
— Крум сказал мне…
Он подробно пересказал историю, которую Виктор Крум рассказал ему на свадьбе. Гермиона выглядела удивленной.
— Знак Гриндельвальда?
Она переводила взгляд с Гарри на странный символ и обратно. Я никогда не слышала, что у Гриндельвальда есть знак. Ни разу даже упоминаний не встречала, где бы ни читала о нем.
— Ну, говорю же, Крум считал, что этот символ был высечен на стене в Дурмштранге и высек его Гриндельвальд.
Нахмурившись, она откинулась на спинку старого кресла.
— Очень странно. Если это символ темной магии, что он делает в книге историй для детей?
— Да, необычно, — сказал Гарри. — И ты думаешь, что Скримджер узнал бы его. Он был министром, он должен был разбираться в этих темных делах.
— Я знаю… Возможно, он думал, что это глаз, так же как и я. Над названиями всех историй есть маленькие картинки.
Она замолчала, но продолжала сосредоточенно изучать странный знак. Гарри повторил свою попытку.
— Гермиона?
— М-м-м?
— Я тут подумал, я… я хочу пойти в Годрикову лощину.
Она подняла на него глаза, но они смотрели куда-то вдаль, и он был уверен, что она все еще размышляет о таинственном знаке в книге.
— Да, — сказала она. Да, меня это тоже заинтересовало. Я думаю, что это необходимо.
— Ты меня расслышала? — спросил он.
— Конечно, расслышала. Ты хочешь пойти в Годрикову лощину. Я согласна. Думаю, это следует сделать. В смысле, я не могу придумать, где еще это может быть. Будет опасно, но чем больше я думаю об этом, тем больше мне кажется, что оно там.
— Э… Что там? — спросил Гарри.
Ему показалось, что он сбил ее с толку.
— Ну, меч, Гарри! Дамблдор наверняка знал, что ты захочешь вернуться туда, я имею в виду, что Годрикова лощина — место рождения Годрика Гриффиндора…
— Правда? Гриффиндор из Годриковой лощины?
— Гарри, ты когда-нибудь открывал «Историю магии»?
— Эмм, — сказал он, и понял, что улыбается, впервые за несколько месяцев: мышцы на лице странно затвердели. — Наверное, открывал, знаешь, когда купил ее… один раз…
Ну, раз деревню назвали его именем, я думала, ты можешь сделать логический вывод, — сказала Гермиона. Она стала очень похожа на себя прежнюю, Гарри уже ждал, что она скажет, что была в библиотеке. — В «Истории магии» есть немного о деревне, подожди…
Она открыла свою сумку и порылась в вещах, вытащив, наконец, экземпляр старого учебника «История магии» Батильды Бэгшот, она листала его пока не нашла нужную страницу.
«По Международному уставу секретности в 1689 году волшебники скрылись навсегда. Вполне естественным было то, что при этом они образовали внутри общества свои небольшие сообщества. Во многих не крупных деревнях и селах поселились семьи волшебников, которые объединялись, чтобы поддерживать и защищать друг друга. Деревни Тинуорш в Корнуолле, Верхний Флегли в Йоркшире, и Оттери Сент Кэтчпол на южном побережье Англии были известными домами большого количества семей волшебников, которые жили рядом в мире и иногда обескураживали магглов. Возможно, наиболее прославленным из таких полумагических поселений является Годрикова лощина, деревня, расположенная к юго-западу от Лондона, где родился Годрик Гриффиндор и где Боуман Райт, кузнец-волшебник, выковал первый золотой снитч. На кладбище деревни можно увидеть множество имен древних семей волшебников, и это без сомнения объясняет истории о многовековых преследованиях, постигших маленькую церковь, находящуюся рядом».
— Ты и твои родители не упоминаются, — сказала Гермиона, закрывая книгу, — потому что профессор Бэгшот не описывает ничего позднее конца девятнадцатого века. Но ты понимаешь? Годрикова лощина, Годрик Гриффиндор, меч Гриффиндора; не думаешь, что Дамблдор рассчитывал на твою догадливость, можно же связать эти вещи?
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
