Jizn_po_sluxam_odna (522851), страница 21

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 21)

Он разозлился всерьез, чего почти никогда не бывало. Особенно на этой поганой работе.

Он разозлился, словно директриса Хелен, штрафовавшая его на десять баксов всякий раз, когда он говорил словечки вроде «поганый», и утверждавшая, что это есть непечатное ругательство, на самом деле была обычной женщиной, на которую на самом деле можно всерьез обижаться!

Владик выскочил из лимузина, обошел его, вежливо плечом подвинул ливрейного швейцара, потрусившего открывать заднюю дверцу, сам распахнул ее и принял специальную лакейскую позу – чуть наклонившись вперед – и губы сложил в сладкую улыбку.

…Да пошло оно все к чертовой матери!..

– Перестаньте паясничать! – прошипела Хелен. – Сейчас же перестаньте!

– Не слышу, Елена Николавна! – колючим, но сладким, как замороженная газировка, голосом прокричал Владик. – Шумно!

И подал ей руку. Она его руку оттолкнула.

– Вернитесь в машину.

– Что вы сказали?

– Я прошу вас вернуться в машину.

Если бы она просто повторила приказание, без этого самого «прошу», он ни за что бы не вернулся. Но она совершенно отчетливо сказала «прошу», он помедлил – и сел на свое место.

Ливрейный наблюдал за его перемещениями с некоторым удивлением.

– Вот что, – сказала Хелен, не глядя на него, как только он захлопнул дверцу, и шум улицы сразу отдалился, оставив их наедине. – Ты должен пообещать мне, что никому не расскажешь… про Димку. Никому, слышишь?

– Опять двадцать пять! – Она так его раздражала, что он не мог на нее смотреть. Жесткой ладонью он стряхивал какую‑то пыль с приборной панели лимузина и в зеркало заднего вида не взглянул ни разу. – Я вам обещаю, Елена Николавна, что никто и никогда, даже под страхом смертной казни, не выпытает у меня вашей страшной тайны. Не волнуйтесь.

– Если кто‑нибудь… если он узнает, меня выгонят с работы, а у меня мама и ребенок маленький.

– Кто… он, Елена Николавна?

– Никас, – тихо и твердо сказала Хелен. – Когда он брал меня на работу, десять раз спросил, нет ли у меня детей, и даже взял расписку, что, пока я на него работаю, никаких детей у меня не будет.

– Зачем?!

Теперь Владик смотрел на нее во все глаза. Она вяло пожала плечами.

– Ну, он говорит, что терпеть не может детей и беременных баб тоже. Он говорит, что дети – это гадость, и баба, у которой они есть, не работник. Что баба тогда все время думает о том, что ей нужно кормить детей, бежать домой, и что… вообще женщина, у которой дети, – не человек, а скотина и в голове у нее только одни пеленки, постирушки и какашки.

– Что у нее в голове?!

Хелен опять вяло пожала плечами.

Владик непочтительно фыркнул и покрутил головой.

– Постойте, то есть вы хотите сказать, что по доброй воле подписали бумагу, в которой говорится, что детей у вас нет и не будет, потому что это не нравится Никасу?!

– А что тут такого?!

– Как что?! А если, ну, я не знаю, вы замуж вышли и у вас ребеночек получился, что тогда делать?

– Я не могу выйти замуж. Об этом в расписке тоже говорится. Если я выхожу замуж, меня выгоняют с работы в двадцать четыре часа и последнюю зарплату удерживают. Я должна сначала уволиться, а потом выходить замуж и рожать детей.

– Да это анекдот какой‑то! Так не бывает!

– Бывает. Помните, группу «Ну‑ну»?

– Смутно, – честно признался Владик Щербатов.

– Вот у них продюсер тоже требовал, чтобы они не женились! Там пели четыре мальчишки, и продюсер считал, что у холостых больше поклонниц. Хочешь жениться – уходи из группы. А группа на всю страну гремела, денежки они получали хорошие, славы было много, куда же уходить‑то?

– Так у них хоть славы было много, а у вас что?!

– А у меня зарплата, – жестко сказала Хелен, – которая в моем родном городе никому и не снилась! И Димку я летом в Турцию отправлю с мамой. Загорать и в море купаться. И в школу хорошую отдам. И преподавателя найду по английскому языку. И книжек куплю самых лучших. И самой лучшей еды. – Она перечисляла, будто заклинание творила. – И когда‑нибудь я накоплю на квартиру и уйду с этой поганой работы. И тогда мы с Димкой поедем на рыбалку, и я научу его ставить донки!..

Владик Щербатов, если бы не сидел в кресле, не упирался ладонью в щиток, непременно упал бы замертво – от изумления.

Он не знал, что сказать, и поэтому сказал первое, что пришло в голову:

– Вы… рыбалку любите?

– Люблю.

– И я люблю.

– Хорошо.

Они помолчали. Ливрейный, устав стоять возле лимузина, отошел и занял позицию возле высоченных дверей, сиявших на солнце начищенными медными ручками.

Откуда оно вдруг взялось, балтийское тусклое осеннее солнце? Непонятно. Но оно вылезло откуда‑то и теперь сияло в вымытых окнах, в полированных боках машин, в золоте исаакиевского купола.

– И спасибо за помощь. Никто мне не помог, а вы моментально все устроили.

Владик пожал плечами.

– Нет‑нет, на самом деле!.. Вы же не обязаны, тем более что мы с вами все время ссоримся.

Владик опять пожал плечами. Он не знал, как разговаривать с этой Хелен, которая мечтала поехать с сыном ставить донки и называла свою работу поганой!..

– И телефон у мамы не работает! Что с ним могло случиться? Утром я уезжала, все работало!

– Дмитрий Евгеньевич просил ему в пять позвонить. Вы позвоните, и все узнаете. А пока вам все равно никто ничего не скажет.

– Это верно, – печально согласилась Хелен. – Только с телефоном как‑то спокойней.

Они помолчали.

– И этот наш сейчас прилетит!.. – с сердцем добавила Хелен. – Пойдемте, Владислав, посмотрим ботфорты, что ли!..

Владику не хотелось выходить из машины. Он знал совершенно точно – как только они войдут в сверкающие двери, как только их примет вестибюль знаменитой гостиницы, выдержанный во вкусе начала прошлого века, как только улыбчивые портье в строгих формах «вручат» им ключи от номеров, вернется все ненавистное: ругань, тяжелое бешенство, унизительные разговоры и желание повеситься немедленно, прямо в скверике напротив Исаакиевского собора!..

Чтобы немножко продлить это состояние, в котором они с Хелен были заодно, по одну сторону баррикад, и в котором она показалась ему обычной женщиной, даже довольно симпатичной, он сказал с некоторой натужной веселостью:

– Да! С вас десять баксов, Елена Николавна!

– А?!

– Десять баксов с вас, – повторил Владик ухарским тоном. – За непарламентские выражения!

– За… какие выражения?!

– А вот за «поганую работу»! Гоните денежки!

Если бы час назад, когда он скучал в зале ожидания Пулкова, кто‑нибудь сказал ему, что он окажется посвященным в страшную директрисину тайну, станет требовать десять баксов и даже как бы заигрывать с ней, делая пальцами «козу», он, пожалуй, от души хохотал бы до самого вечера.

Так не бывает.

Владик Щербатов всегда точно знал, что бывает, а чего не бывает и быть не может. Его, Владика Щербатова, на мякине не проведешь!..

Хелен некоторое время посидела молча, словно прикидывая, как поступить.

Умный Владик, которого на мякине не проведешь, ждал результатов.

Она полезла в сумку, щелкнул замок.

– Сто рублей, – сказала она тоненьким голосом, – больше нет.

И сунула ему в руку бумажку.

Владик принял бумажку и засунул в нагрудный карман.

– За вами будет.

После чего обоим стало так неловко, что они разом полезли из машины, как нашкодившие коты с хозяйской кровати, когда в двери начинает возиться ключ.

Хелен получила ключи от своего номера и (по договоренности) от номера Никаса – и сразу проследовала в люкс на шестом этаже обозревать ботфорты, а Владик задержался. Какая‑то путаница произошла с ключами, завис компьютер, портье улыбались напряженными улыбками. Владик торчал возле полированной стойки, занимая очень много места. За ним толпились японцы, человек десять, сверкали очками, стрекотали на своем непонятном языке, и Владик подумал, что, пожалуй, представляет, как чувствовал себя Гулливер в стране лилипутов.

Не слишком хорошо он себя чувствовал, понял Владик.

– Я в баре посижу, – устав быть Гулливером, сказал он портье. – Вы меня позовете?

Получив заверения, что, как только компьютер возьмется за ум и опять начнет кодировать ключи, ему тут же все принесут, Владик стал осторожно отступать, стараясь не зашибить «лилипутов», и тут на него налетела какая‑то ополоумевшая растрепанная девица.

Налетев, она покачнулась, чуть не упала, и Владик ее поддержал.

– Осторожней!

Девица на него даже не взглянула, вырвала руку и ринулась к стойке. «Лилипуты» шарахнулись в разные стороны – она тоже была Гулливершей.

– Мне нужен Глеб Звоницкий, – выпалила она в лицо портье, и Владик замер, не успев отойти. – Срочно! Как мне его найти?

– Мы можем вас соединить с его номером. Вы только не волнуйтесь, девушка!..

Вытянувшись в струнку, двумя руками вцепившись в нелепый потертый портфельчик, она стояла возле стойки, и даже настырные японцы подались назад – все вокруг нее потрескивало и искрило от напряжения.

– Номер не отвечает, – объявил портье. – Должно быть, Глеб Петрович уже уехал.

Заполошная девица шевельнулась, как будто тетива у нее внутри ослабла, и пробормотала умоляюще:

– Но он мне очень нужен! Правда, очень!..

– Девушка, в номере его нет, – повторил портье очень настойчиво. Владику показалось, что он раздумывает, не вызвать ли охрану. – Или он не берет трубку. Вы можете его подождать или позвонить ему на мобильный. Если располагаете номером.

– Но… как же так?

Глаза у заполошной налились слезами, и Владик понял, что портье сейчас точно вызовет охрану.

– Разрешите вас на минутку?

Жесткими пальцами он взял ее под руку и повлек от стойки в сторону круглого диванчика. Почему‑то он был уверен, что девица станет сопротивляться, но она пошла, только поминутно оглядывалась на стойку, словно порывалась вернуться и умолять портье из‑под земли достать Глеба Звоницкого!..

Владик довел ее почти до диванчика, и тут только она сообразила, что ее куда‑то ведут.

Сообразив, она отшатнулась и костлявыми ручонками прижала к хилой груди портфельчик.

– Вы кто?! Куда вы меня тащите?!

– Тише, тише, девушка!

– Я никуда с вами не пойду! Что вам нужно?!

– Никуда со мной идти не нужно, – успокоительно сказал Владик Щербатов. – Звоницкий Глеб Петрович из Белоярска, да?

– Откуда вы знаете?!

– Начальником охраны Мухина Анатолия Васильевича был?!

Заполошная встала как вкопанная.

– Вы кто?! Откуда знаете?!

– Тише, тише!.. – еще раз попросил Владик и быстро оглянулся на лифты. Ему не хотелось, чтобы Хелен или, боже сохрани, кто‑нибудь из свиты певца Никаса увидел его в холле с незнакомой девицей. Неприятностей потом не оберешься. – Давайте вот здесь сядем и поговорим тихонечко. Да вы не бойтесь, девушка! – И добавил скороговоркой: – Я тоже из Белоярска, а Звоницкий фамилия редкая, да еще и Глеб Петрович, все совпадает! Я думаю, может, это мой старый товарищ?

– Господи, какой товарищ?! Кто вы?!

– Меня зовут Владислав Щербатов. С Глебом мы когда‑то вместе служили в Белоярске. А Мухин Анатолий Васильевич, если вы не знаете, тогда был губернатором.

– Мухин Анатолий Васильевич – мой отец.

– Так, – сказал Владик. – Понятно.

Ничего было непонятно.

…Или, может, она ненормальная?..

Она шарила по его лицу темными глазищами, словно пыталась на взгляд определить, врет он или не врет. От ее рассматриваний у Владика зачесались щеки. А может, от того, что он сегодня утром не побрился.

– Вы тоже были в охране?

– У Мухина? Никогда не был.

– Откуда вы знаете Глеба Петровича?

– А его из губернаторской охраны к нам перевели, в управление. В звании повысили и перевели.

– Никто его не переводил, – мрачно сказала заполошная. – Он сам ушел. Я это хорошо помню. Моя мама тогда была очень расстроена и говорила, что Глеб ушел с работы.

– Ну, таких тонкостей я не знаю, а только мы вместе служили. Потом мой шеф в Москву уехал и меня с собой забрал, а Звоницкий, кажется, в Белоярске остался. Я его сто лет не видел.

– Я позавчера вечером видела его в этом самом баре. И он мне срочно нужен. Прямо сейчас.

– Он в Питере, что ли, теперь работает?

Она нетерпеливо дернула плечом.

– Он работает у Ястребова. Вы знаете Ястребова? Он стал губернатором, когда папу убили. А вчера убили мою подругу. Почти сестру, понимаете? – Губы у нее задрожали, лицо повело, но она справилась с собой. – И я точно знаю, что ее убили вместо меня. Это я виновата, что ее убили, понимаете? И я должна срочно рассказать об этом Глебу Петровичу. Мне больше некому рассказать, понимаете?

– Понимаю, – согласился Владик, который понимал все меньше и меньше.

Единственное, в чем он был совершенно уверен, – она не врет. Она может быть сумасшедшей, истеричкой, но не врет. Она твердо верит в то, что говорит.

Характеристики

Список файлов книги