Диссертация (1173461), страница 37

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 37)

Ох, тяпнет он их сейчас, ох,тяпнет. Не знаю ещё – каким способом, но так тяпнет…Бей их! Этого голенастого взять сейчас повыше сапога за подколенное сухожилие… Р-рр…»Филипп Филиппович, стукнув, снял трубку с телефона и сказал в неё так:– Пожалуйста… Да… Благодарю вас. Петра Александровича попросите, пожалуйста.Профессор Преображенский. Пётр Александрович? Очень рад, что вас застал. Благодарю вас,здоров. Пётр Александрович, ваша операция отменяется. Что? Совсем отменяется.

Равно, как ивсе остальные операции.Вот почему: я прекращаю работу в Москве и вообще в России… Сейчас ко мне вошличетверо, из них одна женщина, переодетая мужчиной, и двое вооружённых револьверами итерроризировали меня в квартире с целью отнять часть её.– Позвольте, профессор, – начал Швондер, меняясь в лице.– Извините… У меня нет возможности повторить всё, что они говорили. Я не охотник добессмыслиц. Достаточно сказать, что они предложили мне отказаться от моей смотровой,другими словами, поставили меня в необходимость оперировать вас там, где я до сих пор резалкроликов.

В таких условиях я не только не могу, но и не имею права работать. Поэтому япрекращаю деятельность, закрываю квартиру и уезжаю в Сочи. Ключи могу передатьШвондеру. Пусть он оперирует.Четверо застыли. Снег таял у них на сапогах.– Что же делать… Мне самому очень неприятно… Как? О, нет, Пётр Александрович! Онет. Больше я так не согласен. Терпение моё лопнуло. Это уже второй случай с августа месяца.Как? Гм… Как угодно. Хотя бы. Но только одно условие: кем угодно, когда угодно, что угодно,но чтобы это была такая бумажка, при наличии которой ни Швондер, ни кто-либо другой не могбы даже подойти к двери моей квартиры. Окончательная бумажка.

Фактическая. Настоящая!Броня. Чтобы моё имя даже не упоминалось. Кончено. Я для них умер. Да, да. Пожалуйста.Кем? Ага… Ну, это другое дело. Ага… Хорошо. Сейчас передаю трубку. Будьте любезны, –змеиным голосом обратился Филипп Филиппович к Швондеру, – сейчас с вами будут говорить.– Позвольте, профессор, – сказал Швондер, то вспыхивая, то угасая, вы извратили нашислова.– Попрошу вас не употреблять таких выражений.183Швондер растерянно взял трубку и молвил:– Я слушаю. Да… Председатель домкома… Мы же действовали по правилам… Так упрофессора и так совершенно исключительное положение…Мы знаем об его работах… Целых пять комнат хотели оставить ему… Ну, хорошо… Разтак… Хорошо…Совершенно красный, он повесил трубку и повернулся.«Как оплевал! Ну и парень!» – восхищённо подумал пёс, – «что он, слово, что ли, такоезнает? Ну теперь можете меня бить – как хотите, а я отсюда не уйду».Трое, открыв рты, смотрели на оплёванного Швондера.– Это какой-то позор! – несмело вымолвил тот.– Если бы сейчас была дискуссия, – начала женщина, волнуясь и загораясь румянцем, – ябы доказала Петру Александровичу…– Виноват, вы не сию минуту хотите открыть эту дискуссию? – вежливо спросил ФилиппФилиппович.Глаза женщины загорелись.– Я понимаю вашу иронию, профессор, мы сейчас уйдём… Только я, как заведующийкультотделом дома…– За-ве-дующая, – поправил её Филипп Филиппович.– Хочу предложить вам, – тут женщина из-за пазухи вытащила несколько ярких и мокрыхот снега журналов, – взять несколько журналов в пользу детей Германии.

По полтиннику штука.– Нет, не возьму, – кратко ответил Филипп Филиппович, покосившись на журналы.Совершенное изумление выразилось на лицах, а женщина покрылась клюквеннымналётом.– Почему же вы отказываетесь?– Не хочу.– Вы не сочувствуете детям Германии?– Сочувствую.– Жалеете по полтиннику?– Нет.– Так почему же?– Не хочу.Помолчали.– Знаете ли, профессор, – заговорила девушка, тяжело вздохнув, – если бы вы не былиевропейским светилом, и за вас не заступались бы самым возмутительным образом (блондиндёрнул её за край куртки, но она отмахнулась) лица, которых, я уверена, мы ещё разъясним, васследовало бы арестовать.– А за что? – с любопытством спросил Филипп Филиппович.– Вы ненавистник пролетариата! – гордо сказала женщина.– Да, я не люблю пролетариата, – печально согласился Филипп Филиппович и нажалкнопку.

Где-то прозвенело. Открылась дверь в коридор.– Зина, – крикнул Филипп Филиппович, – подавай обед. Вы позволите, господа?Четверо молча вышли из кабинета, молча прошли приёмную, молча переднюю и слышнобыло, как за ними закрылась тяжело и звучно парадная дверь.Пёс встал на задние лапы и сотворил перед Филиппом Филипповичем какой-то намаз».(М.А. Булгаков «Собачье сердце»)3) Спор между Макмёрфи и медицинской сестрой«Макмерфи перезнакомил ее со всеми, и она каждому подавала руку.

Когда дошла доБилли, еще раз поблагодарила егоза свист. Из поста с улыбкой выскользнула старшая сестра испросила Макмерфи, как он собирается поместить всех десятерых в одну машину, а он спросил,184нельзя ли ему одолжить больничную машину и самому отвезти половину команды, но сестра,как мы и думали, сослалась на какой-то запрет. Она сказала, что если нет второго водителя,который распишется за нас в отпускном листе, половина людей должна остаться.

Макмерфисказал, что это станет ему в полсотни – придется вернуть деньги тем, кто не поехал.– В таком случае, – сказала сестра, – может быть, вообще отменить поездку и вернутьвсе деньги?– Я уже арендовал катер: мои семьдесят долларов у него уже в кармане!– Семьдесят долларов? Вот как, мистер Макмерфи? Кажется, вы сказали пациентам, чтовам надо собрать на поездку сто долларов, помимо десяти ваших.– А на заправку машин туда и обратно?– Но тридцать долларов на это не уйдет, правда?Она ласково улыбнулась ему и ждала ответа.

Он вскинул руки, поднял глаза к потолку.– Да, вы своего шанса не упустите, госпожа следовательница. Правильно – что осталось,взял себе. Думаю, наши на другое и не рассчитывали. Я решил немного вознаградить себя захлопоты…– Но ваш план не удался, – сказала она. Она еще улыбалась ему с большим сочувствием.– Не все ваши маленькие финансовые спекуляции должны удаваться, Рэндл, и вообще я считаю,что вам и так слишком долго везло. – Она как бы задумалась об этом, и я понял, что мы ещеуслышим продолжение. – Да, каждый из острых больных в нашем отделении дал вам долговуюрасписку в то или иное время по случаю того или иного вашего «мероприятия», и не кажется ливам, что одна небольшая неудача вас не разорит?»(К. Кизи «Пролетая над гнездом кукушки)Приложение ВСтратегия убеждения оппонента1) Спор между Обломовым и Штольцем«Хотя было уже не рано, но они успели заехать куда-то по делам, потом Штольцзахватил с собой обедать одного золотопромышленника, потом поехали к этому последнему надачу пить чай, застали большое общество, и Обломов из совершенного уединения вдругочутился в толпе людей.

Воротились они домой к поздней ночи.На другой, на третий день опять, и целая неделя промелькнула незаметно. Обломовпротестовал, жаловался, спорил, но был увлекаем и сопутствовал другу своему всюду.Однажды, возвратясь откуда-то поздно, он особенно восстал против этой суеты.– Целые дни, – ворчал Обломов, надевая халат, — не снимаешь сапог: ноги так и зудят!Не нравится мне эта ваша петербургская жизнь! – продолжал он, ложась на диван.– Какая же тебе нравится? – спросил Штольц.– Не такая, как здесь.– Что ж здесь именно так не понравилось?– Всё, вечная беготня взапуски, вечная игра дрянных страстишек, особенно жадности,перебиванья друг у друга дороги, сплетни, пересуды, щелчки друг другу, это оглядыванье с ногдо головы; послушаешь, о чем говорят, так голова закружится, одуреешь. Кажется, люди навзгляд такие умные, с таким достоинством на лице, только и слышишь: «Этому дали то, тотполучил аренду».

– «Помилуйте, за что?» – кричит кто-нибудь. «Этот проигрался вчера в клубе;тот берет триста тысяч!» Скука, скука, скука!.. Где же тут человек? Где его целость? Куда онскрылся, как разменялся на всякую мелочь?185– Что-нибудь да должно же занимать свет и общество, – сказал Штольц, – у всякого своиинтересы. На то жизнь...– Свет, общество! Ты, верно, нарочно, Андрей, посылаешь меня в этот свет и общество,чтоб отбить больше охоту быть там. Жизнь: хороша жизнь! Чего там искать? интересов ума,сердца? Ты посмотри, где центр, около которого вращается всё это: нет его, нет ничегоглубокого, задевающего за живое.

Всё это мертвецы, спящие люди, хуже меня, эти члены светаи общества! Что водит их в жизни? Вот они не лежат, а снуют каждый день, как мухи, взад ивперед, а что толку? Войдешь в залу и не налюбуешься, как симметрически рассажены гости,как смирно и глубокомысленно сидят – за картами. Нечего сказать, славная задача жизни!Отличный пример для ищущего движения ума! Разве это не мертвецы? Разве не спят они всюжизнь сидя? Чем я виноватее их, лежа у себя дома и не заражая головы тройками и валетами?<…>– Знаешь что, Илья? – сказал Штольц. – Ты рассуждаешь, точно древний: в старыхкнигах вот так всё писали.

А впрочем, и то хорошо: по крайней мере рассуждаешь, не спишь.Ну, что еще? Продолжай.– Что продолжать-то? Ты посмотри: ни на ком здесь нет свежего, здорового лица.– Климат такой, – перебил Штольц. – Вон и у тебя лицо измято, а ты и не бегаешь, всёлежишь.– Ни у кого ясного, покойного взгляда, — продолжал Обломов, — все заражаются другот друга какой-нибудь мучительной заботой, тоской, болезненно чего-то ищут. И добро быистины, блага себе и другим – нет, они бледнеют от успеха товарища. У одного забота: завтра вприсутственное место зайти, дело пятый год тянется, противная сторона одолевает, и он пятьлет носит одну мысль в голове, одно желание: сбить с ног другого и на его падении выстроитьздание своего благосостояния. Пять лет ходить, сидеть и вздыхать в приемной – вот идеал ицель жизни! Другой мучится, что осужден ходить каждый день на службу и сидеть до пятичасов, а тот вздыхает тяжко, что нет ему такой благодати...– Ты философ, Илья! – сказал Штольц.

Характеристики

Список файлов диссертации