Диссертация (1173455), страница 14
Текст из файла (страница 14)
80.64предписанное апостолами: «Жены, повинуйтесь своим мужьям, как Господу»(Ефес. 5:22). То же смиренное повиновение супругу раскрывается во фразахмонолога: «Кому ли мя приказываеши? <…> Царю мой милый… како типослужу?» [ПЛДР; XIV– середина XV в.; 220].Экзистенциальный мотив осмысления смерти в монологе героини вториттеме текучести земной жизни, которая является сквозной и ведущей визлюбленной на Руси «Книге Екклесиаста»: «И оглянулся я на все дела мои,которые сделали руки мои, и на труд, которым трудился я, делая их: и вот, все –суета и томление духа» (Еккл.
2:11). «Где, господине, чьсть и слава твоя, гдегосподьство твое? Господинъ всей земли Руской былъ еси – нынѣ же мертвълежиши, никим же владѣеши!» [Там же].Типичен для назидательной литературы финал плача: молитва, полнаянадежды, венчает безутешное горе, ропот сменяется смирением: «Великый мойБоже, царь царемь, заступникь ми буди! Пречистаа госпоже Богородице, неостави мене, въ время печали моеа не забуди мене!» [Там же].На фоне схематично изображенных женских персонажей XV векапространный монолог княгини Евдокии выделяется образностью, однако он неявляется речевой характеристикой героини.
Как справедливо замечает Д.С.Лихачев, «все психологические состояния, которыми так щедро наделяетчеловека житийная литература конца XIV – начала XV века, – это только внешниенаслоения на основной, несложной внутренней сущности человека, доброй илизлой… Все психологические состояния – это как бы одежда, которая может бытьсброшена или принята на себя»134.Действительно,аллегорическогокнягиняизображенияЕвдокияперсонажа–«добраяявляетсяжена».Элементомнаделенностьгероиниразвитыми, гипертрофированными чувствами, не имеющими, однако, отношенияк ее «характеру» (который еще не открыт в литературе XV века). Княгиняприсутствует в единственной сцене и проявляет себя в длинном монологе какриторически-изощренный философ.
Этот персонаж выполняет единственную134Лихачев Д.С. Человек в литературе Древней Руси. М., 1970. С. 73.65функцию: оплакивание супруга с его восхвалением и прославлением. Такимобразом, ее монолог лишь встраивается в общую панегирическую картину,выписываемую автором, целью которого является прославление князя. Д.С.Лихачев тонко замечает типичность данного приема для литературы XIV–XVвеков: «Экспрессивность действий подчеркивается длинными речами, которыепроизносят действующие лица… Они при этом отнюдь не индивидуальны,лишены характерности, изображают чувства абстрактно, с точки зрения автора, ане произносящего их лица»135. Отметим также идеализацию, абстрагирование визображенииперсонажа,статичностьиполноеотсутствиедвижения,идеологическую укорененность в православной вере, традиционныедлясхематического изображения женского персонажа XV века.Под влиянием «Слова о житии великого князя Дмитрия Иоанновича» в XVIIвеке была написана «Повесть о житии царя Федора Ивановича», в которойзнаменитый плач княгини Евдокии воспроизведен практически дословно.
Авторповести, патриарх Иов удлиняет плач княгини Ирины группой сходныхриторических вопросов, что делает монолог более объемным и затянутым. Так, вXVII веке проявляется отмеченная Д.С. Лихачевым тяга к монументальности,которая в противовес домонгольскому периоду достигается не масштабностьютематики, а «величиной… произведений, длиной похвал, многочисленностьюповторений,сложностьюстиля»136.Следуетотметитьвозрастающуюэмоциональность героини: «По сем же царьское тѣло, опрятовше, вложиша вогроб. Благоверная же царица и великая княгиня Ирина Федоровна скорбию велиюснедашеся и утробою разпалашеся, яко от великого ея сердечнаго захлипания инепрестанно в перси бьение кровию уста ея обагришеся, мало же ей в велицей тойжалости и самой живота не гонзнути» [ПЛДР; кон. XVI – нач.
XVII в.; 122].Образу княгини Евдокии также близок образ царицы Анастасии, героини«Казанской истории» XVI века [ПЛДР; середина XVI в.; 300–565], для стилякоторой («Казанской истории») тоже «характерна установка на «украшенность» и135136Лихачев Д.С. Человек в литературе Древней Руси. М., 1970. С. 80.Лихачев Д.С. Развитие русской литературы X–XVII веков. Эпохи и стили. Л.: Наука, 1973. С. 135.66словесную пышность»137. Кроме эпитетов, традиционно сопровождающихсхематичное описание «доброй жены»: «благовѣрная», «христолюбивая», – вповествовании присутствуют образные сравнения: «аки свѣтлая звѣзда темнымоблаком, скорбию и тоскою припокрывся в полатѣ своей» [ПЛДР; середина XVIв.; 452], «яко печалная горлица, супруга своего видѣвъ давно разлучившимся отсебе и паки прелетѣвшу к первому подружию своему» [Там же; с.
552]. Финалречигероинитакжевенчаеттрадиционнаяпросительнаямолитва:«Овсемилостивый Господи, Боже мой, призри на мое смирение и услыши молитвурабы твоея, и вонми рыдания моя и слезы, и даруй ми слышати супруга моегоцаря преславно побѣдивша враги своя» [Там же; 452].Гиперболичные страдания супругов, восторг встречи создают картинуидиллического брака Анастасии и Иоанна IV. Описывая сцену прощания, авторуглубляется в изображение душевных переживаний и чувств женского персонажа:«Аз же, свѣте мой драгий, како стерплю на долго время разлучение твое от мене,или хто ми утолитъ мою горкую печаль? Или кая птица во един час прилѣтит идолготу путя того и возвѣстит ми слаткую въсть здравия твоего» [Там же; 452].«Лирическая приподнятость», торжественность, «преображение жизни» довысокого идеала, поэзии сопутствуют аллегорическому способу изображенияженского персонажа XV–XVI веков.К интересным наблюдениям приводит сопоставление образов княгиниЕвдокии и княгини Елены, героини «Повести о болезни и смерти Василия III»XVI века, поскольку в основе сюжетов данных произведений лежат сходныесобытия – смерть великих князей и оплакивание их близкими.
Способизображения женских персонажей различается: в «Слове» мы описывализарождающийся аллегоризм, в «Повести» наблюдаем схематизм. Рассматриваемаяредакция «Повести о болезни и смерти Василия III» является спискомНовгородского летописного свода 1539 года, известного своей литературнойобработкой [Демкова Н.С. ПЛДР; середина XVI в.; 569–571].137Ранчин А.М. Казанская история. Электронная энциклопедия.
[Электронный ресурс]. Режим доступа:http://knowledge.su/k/kazanskaya-istoriya67В то время как княгиня Евдокия выражает скорбь в пространномвысокопарном плаче, княгиня Елена участвует в последовательно изображенныхсюжетных событиях. Княгиню вводят к больному, описываются присутствующиепри этом люди. Риторический вопрос княгини Евдокии в «Слове»: «Кому ли мяприказываеши?», помещенный в ряду других риторических вопросов: «Ужели мяеси забыл? Что ради не възриши на мене и на дѣти свои, чему имъ отвѣта недаси?» [ПЛДР; XIV – середина XV в.; 220], превращается в «Повести» в вопрос,требующий ответа.
Княгиня Елена действительно спрашивает князя: «Государькнязь велики! На кого меня оставляеши, и кому, государь, дѣти приказываеши?»[ПЛДР; середина XVI в.; 36]. Князь Василий поясняет жене юридическую сторонудела: «Благословил есми сына своего Ивана государьством – великимкняжениемъ, а тобѣ есми написал въ духовной своей грамотѣ, какъ в прежнихдуховных грамотех отець наших и прародителѣй, по достоянию, как прежнимъвеликимъ княгинямъ» [Там же; 36–38]. Княгиня бьет челом умирающему князю облагословении их младшего сына и справляется о его наследстве. Послеразрешения спорных вопросов супруга хочет остаться при муже, но он отсылаетее, отдав последнее целование.Такого рода повествование И.П. Еремин называет «прозой достоверногофакта»138, отказываясь видеть в нем элементы реализма.
Образ женщины здесьпредстает безусловно схематичным: «когда древнерусский автор изображалжизнь, какая она есть, с протокольной точностью воспроизводя факты ипреследуя в первую очередь информационные цели, человек в его рассказе незанимал большого места, он растворялся в калейдоскопе событий»139.Различие способов изображения женского персонажа в рассмотренныхтекстах может объясняться разной жанровой принадлежностью произведений:«Слово» относится к жанру похвалы умершим князьям, «Повесть», по-видимому,составлялась как подготовительный материал к житию Василия III [Демкова Н.С.ПЛДР; середина XVI века; 569–571].
Кроме того, их авторы принадлежат к138139Еремин И.П. Литература Древней Руси. Этюды и характеристики. М.; Л.: Наука, 1966. С. 250.Там же.68разным мировоззренческим парадигмам: А.Н. Ужанков убедительно описываетотличие мировоззрения человека Древней Руси на стадии миропонимания второйполовины XIV – 90-х годов XV века и стадии миропостижения 90-х XV – 40-хгодов XVII века140. Отметим факт сосуществования аллегорического исхематическогоспособов,избираемыхавторамисоответственноцелям,установкам и стилю произведения.В «Житии Сергия Радонежского», памятнике эмоционально-экспрессивногостиля Древней Руси, аллегорически изображен супружеский союз родителейсвятого. Автор с трепетным почтением описывает брак Кирилла и Марии.«Доброродны»,«благовѣрны»супругивозвеличиваютсявитиеватымириторическими восклицаниями: «О блаженная върсто! О предобраа супруга»[ПЛДР; XIV – середина XV в.; 282], «Оле вѣры добрыа!» [Там же; 268].Идеализация супругов соответствует намерению книжника создать статичную«икону брака», которой чужды реалистические подробности и не свойственныизменения.
Автор сообщает о необходимости не объективно изобразить, а«почтити» и «похвалити» родителей святого, поскольку «от сего яко нѣкоеприложение похвалы и почьсти ему будет» [Там же; 264].Супруги самоотверженно стремятся к духовному совершенству. Кирилл иМария посвятили сына служению Богу: «Аще будет ражаемое мужьскъ полъ,обѣщаевѣся принести его въ церковь и дати его благодетелю всѣх Богу» [Там же;268], за что Мария удостаивается сравнения с библейской Анной, матерьюСамуила-пророка. Они сведущи в области духовного чтения: «Отець же его имати разумь имуща Святого писаниа не худѣ», чтят странников и нуждающихся,почему отрок Варфоломей находит возможным пригласить в дом встреченногомонаха без спроса родителей, говоря: «Родители мои зѣло любят таковыя, якожеты, отче» [Там же].Как и вышеописанные женские персонажи Мария наделяется молитвеннойречью: «Господи! Спаси мя, съблюди мя, убогую си рабу свою, и сего младенца140Ужанков А.Н.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
