Диссертация (1173455), страница 11
Текст из файла (страница 11)
Автор «Повести о благочестивом рабе», произведенияXV века, вкладывает традиционное оправдание женского порока дьявольскимипроказами в уста самого героя: «Господи, отпусти госпоже моей беззаконие сие,яко соблазнъ диявола есть и прелесть его!» [Русская бытовая повесть XV–XVIIвв.; 136].Примечателенпреступлениинеизвестного114в этом ключедушевнемидревнерусскогоопереводранах,книжникас польского«Приклада оуязвляющихдушинаXVII–XVIIIрубежечеловеческия»веков115.Ужанков А.Н. Стадиальное развитие русской литературы XI – первой трети XVIII века.
Теория литературныхформаций. М., 2008. С. 344.115См. Дроздова М.А. «Злая жена» в древнерусской словесности // Русская речь. 2016. № 4. М.: Наука. С. 67–74.50Переписчик«ввелхарактеристикуболеежены,традиционнуюкотораяизменяетдлямужудревнерусскойнеиз-залитературысклонностик«чужеложству», как говорилось в западном источнике», а «по действу диаволю»,под влиянием «волхования»116: «По дѣйству диаволю без него впаде въ блуд снѣкоимъ жидовиномъ. Той же жидовинъ, исполненъ въсякого волхования,сотвори, еже не любити ей мужа своего Григория не хотя и имени слышати»[ПЛДР; XVII (I); 95].Переводные повести XVII века лишены мотива оправдания поведенияженщины влиянием нечистой силы, если этот мотив не привносится при переводедревнерусским книжником. В «Повести о Бове королевиче» королевна Милитрисаубивает мужа и покушается на жизнь сына своей волей. О влиянии высших сил,добра и зла, которые направляют действия персонажей, в повести не говорится.Второй типологической чертой может считаться отсутствие у «злойжены» индивидуальных особенностей, эти отрицательные женские персонажи непредставляют самостоятельного характера.
Об этом свойстве типа писал А.Ф.Лосев:«Когдамыговорим опредставителяхданноготипа,тоэтихпредставителей может быть очень много, и даже бесконечное количество. Онимало чем отличаются друг от друга; и если они чем-нибудь отличаются, тоотличаются весьма несущественно, так что эти несущественные признакиотдельных индивидуальностей легко отбросить и тем самым легко получить иобобщающий тип»117.Так,героиня«ПовестиоСаввеГрудцыне»лишьолицетворяетгрехопадение, искушение героя. Она исчезает из поля зрения автора, когда геройпокидает ее.
Автор не считает необходимым описать последствия измены «злойжены»: объяснение с мужем, покаяние или продолжение греховной жизни. «Злаяжена» лишь исполняет свою единственную функцию – вносит соблазн, грех вжизнь героя, и устраняется из сюжета.116Ромодановская Е.К. Комментарий к «Повести о купце Григории» // Памятники литературы Древней Руси, XVIIвек. Книга первая.
М.: Художественная литература, 1988. С. 612.117Лосев А.Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. М., 1995. С. 132.51В «Повести о благочестивом рабе» госпожа-прелюбодейка клевещет наблагочестивого раба, что становится причиной покушения на жизнь этогоположительного персонажа. Когда же отрок божественным произволениемспасается от смерти и герои «всем миром» восхваляют Господа, остаетсянеизвестным, как сложилась судьба госпожи, обвинившей невинного, хотяименно этот мотив требует своего завершения. Но древнерусский книжникобращается к судьбе юноши и теряет интерес к персонажу, который внес зло в егожизнь, тем самым обусловив основной конфликт произведения.Однако некоторые повести XVII века рисуют заслуженные последствиязлодеяний отрицательного персонажа.
В «Повести о купце Григории» авторописывает печальный конец «злой жены», изменившей мужу с «жидовином» «подѣйству диаволю» [ПЛДР; XVII (I); 95]. Григорий, обличив ее измену ипокушение на мужа, предал жену городскому суду, который «много мучиша ея ипредаша горкой смерти» [Там же; 97]. Та же участь постигает жену-изменницуКлеопатру в «Повести об Иване Пономаревиче», трижды покушавшуюся на мужа:«И поимаша салтана и приведоша на королевский дворъ, и по совету князей ибояръ, Клеопатру с турскимъ салтаномъ сожгоша в струбе» [Русская бытоваяповесть XV–XVII вв.; 255].Судьба княгини Улиты в «Сказании об убиении Даниила Суздальского и оначале Москвы», по мнению автора, является зеркальным отражением жестокогоповедения героини: «И взяв княгиню Улиту, и казня всякими мукамиразноличными, и предаде ея смерти лютое, что она, злая, таковаго безтутства,дѣтеля Бога не убояшася, … мужа своего злой смерти предала, и сама ту жезлую смерть прия» [ПЛДР; XVII (I); 126].
Венчанные супруги воспринимаютсядревнерусским книжником вслед за евангельским текстом как единое целое:«Посему оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей, и будут дваодною плотью, так что они уже не двое, но одна плоть. Итак, что Бог сочетал,того человек да не разлучает» (Мф.
19:5–6). Именно поэтому кончина княгинипреподносится как естественное следствие произошедшего. Убив мужа, Улитатем самым убивает и себя.52Третья черта типа «злой жены» взаимосвязана с предыдущей. Это фактотсутствия не только самостоятельного характера, но и имени у «злой жены»,если та не является историческим лицом. Автор «Повести о Савве Грудцыне»представляет героиню как супругу Бажена, обращаясь к ней указательными ипритяжательными местоимениями: «жену его», «той жены», «женою оною»[ПЛДР; XVII (I); 40].
Жена купца в «Повести о купце Григории» и злая госпожа в«Повести о благочестивом рабе» также не имеют имен. Занимательно, чтосупруга Потифара (Быт. 39:1–20), соблазнительница Иосифа, тоже безымянная,хотя и ветхозаветная героиня. Книжники словно уберегают святых, именакоторых носят отрицательные персонажи, от поругания. Древнерусские писателинередко рассуждали о значении человеческого имени: «Его же, окаяннаго итреклятаго, по его злому делу не достоит его во имя Стратилата, но во имя Пилатаназвати, или во имя преподобного, но во имя неподобного… И по словущемуреклу его такоже не достоит его по имени святого назвати» [ПЛДР; конец XVI –начало XVII в.; 50].Итак, «злая жена» – это бесчувственное, нерассуждающее существо,которое движимо единственной овладевшей им страстью.
В мирской повестиXVII века самым распространенным мотивом действий этого образа являетсяпохоть. Похотливость «злой жены» – четвертая черта этого типа. Книжникииспользуют яркие метафоры в описании этого порока: «Несытно распалиласьпохотию блуда» [ПЛДР; XVII (I); 41], «возлюби скверность блудную, похотьчреву, несытость» [Там же; 126], «въ бесовскомъ возжделением, сотонинымзаконом связавшися, удручая тѣло свое блудною любовною похотию, скверня впрелюбодѣвствии» [Там же; 125]. В «Казанской истории» автор пишет о влечениицарицы Сююмбике к царевичу Кощаку.
Повторимся, персонаж царицы болеесложен, чем тип «злой жены», но некоторые черты этого типа присущи образуСююмбике. Она готова избавиться от своего сына ради связи с Кощаком: «Ещеже и злѣе того – мысляше с нею царевича младаго убити… Таково бо женскоеестество полско ко грѣху! И никий же бо лютый звѣрь убиваетъ щенцы свои, и нилукавая змиа пожирает изчадий своих!» [ПЛДР; сер. XVI в.; 404].53Греховную любовь молодых героев «Повести о Савве Грудцыне» авторусугубляет деталью, в которой проявляется целомудрие и религиознаяорганизация жизни книжника Древней Руси. Автор пеняет на то, что героипредались греху безраздельно.
Они забыли о необходимости воздержания в днивоскресные и церковные праздники. Символично, что центральный христианскийпраздник Воскресения Господня становится переломным моментом в отношенияхгероя со «злой женой». Отказ Саввы от блудодеяния в эту святую ночь, посколькуон «стрелою страха Божьего уязвлен бысть» [ПЛДР; XVII (I); 41], и яростьгероини: «яко лютая змия востонавше» [Там же], – разделяет их, давая тем самымгерою надежду на воскрешение118.Страстную натуру «злой жены» обусловливает ее возраст119. Пятойтипологическойчертойявляетсямолодостьотрицательногоженскогоперсонажа.
Однако древнерусский книжник не наделяет героиню внешнейкрасотой: авторы умалчивают о привлекательности жены Бажена, княгини Улиты,безымянной госпожи из «Повести о благочестивом рабе». Редкое упоминаниеоблика«злойжены»интерпретируетсядревнерусскимавторомкакнесоответствие внешнего мира внутреннему: «Извыкли бо жены… лицапомазовати, и вѣжда свои возвышати… и многимъ себѣ уряжением украшати…украшают бо телеса своя, а не душу» [Там же; 488], – пишет автор «Беседы отца ссыном о женской злобе».
Лишь в «Повести о купце Григории» книжникупоминает, что безымянная жена «красна, младостию цвѣтуще» [Там же; 95].Однако эта повесть – переделка с польского «приклада о преступлении душевнеми о ранах, уязвляющих души человеческия».В древнерусской словесности внешний облик героини неотделим от еенравственнойсущности.Прекрасныминазывалисьисключительноположительные женские персонажи, в то время как в переводной повести XVIIвека эпитет «прекрасная» используется и в отношении отрицательной героини. В118О женских образах «Повести о Савве Грудцыне» см., в частности: Дроздова М.А.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
