Диссертация (1168616), страница 6
Текст из файла (страница 6)
Историки и историографы традиционно говорят об исторической памяти какфеномене, связанном с хранением и отображением информации о событиях прошлого. Так,Ж.Т. Тощенко определяет историческую память как «определенным образом сфокусированноесознание, которое отражает особую значимость и актуальность информации о прошлом втесной связи с настоящим и будущим.
Историческая память, по сути дела, являетсявыражением процесса организации, сохранения и воспроизводства прошлого опыта народа,страны, государства для возможного его использования в деятельности людей или длявозвращения его влияния в сферу общественного сознания» [Тощенко 2000: 3].Исследователи, занимающиеся изучением исторической памяти, ее источников,структуры и механизмов формирования, отмечают значимость данного феномена в жизниобщества. В частности, Л.Н. Мазур утверждает: «историческая память составляет основу,ментальное ядро общественного сознания, обеспечивая возможность идентификации исамоидентификации отдельной личности и общества в целом» [Мазур 2013: 243].В.Н.
БадмаевиЗ.А. Хутызрассматриваютисторическуюпамятькак«некоеинтеллигибельное пространство, наделяющее человеческое бытие конкретными смыслами,символами и ориентирами» [Бадмаев, Хутыз 2009: 76], таким образом, делая акцент наважнейшем свойстве исторической памяти – ее способности детерминировать общественноесознание, поощряя определенные настроения и устремления масс.Историческую память отмечают также преемственность и изменчивость: информацияоб исторических событиях передается от поколения к поколению, однако со временем видениепрошлого меняется, и передаваемая информация подвергается корректировке с учетом новойинтерпретациисобытий,принятойвсоответствующуюисторическуюэпоху.Такаякорректировка имеет преднамеренный характер, в связи с чем можно говорить оконструировании исторической памяти как процессе создания исторического мифа в интересахкакой-либо правящей группы.
В наше время практика создания определенного образадействительности, выгодного некоторым кругам, получила широкое распространение всредствахмассовойинформации,широкоприменяющихразличныемеханизмыконструирования исторической памяти [Друговейко 2014].Историческая память не только изменчива, но и избирательна. Традиционно фиксацииподвергались только социально значимые события, связанные в первую очередь, с жизнью исмертью правителей, захватом власти, военными походами, победами и поражениями.Историческая память социальных общностей, пишет А.Н. Юркин, включает в себя«совокупность исторических сообщений, мифов, культурных памятников, воспоминаний о23некоторых явлениях, событиях, являющихся носителями идентичности и судьбы данныхгрупп» [Юркин 2014: 272].
Таким образом, формы существования исторической памяти можноусловно разделить на материальные (например, памятники, предметы старины, произведенияискусства) и нематериальные (мифы, легенды, сказания), получившие языковое воплощение. Кчислу последних Е.А. Мельникова относит генеалогии и различные по жанру памятникисловесности, например, героический эпос, а также пословицы [Мельникова 2014]. Тем неменее, большинство исследователей едины во мнении относительно вербального воплощенияисторической памяти, считая нарратив основной формой языкового представления прошлого.Так, например, Г.А. Антипов называет нарратив «“ячейкой” исторической памяти» [Антипов2014: 137].Очевидно, что в ранние эпохи историческая информация транслировалась в устнойформе, традиция письменной фиксации событий прошлого появилась позднее.
Первыеисторические нарративы не всегда отличались последовательностью и линейностью визложении событий, а могли включать в себя несколько дискретных блоков, объединенныхобщими местом действия и главными действующими лицами. Такая структура историческойпамяти, как отмечает Е.А. Мельникова, во многом обусловлена ее тематическим содержанием[Мельникова 2014].Историческая память неразрывно связана с культурой.
Историческая информация частофиксируется и преобразуется в образы, которыми оперируют литература и искусство. Наряду систорической наукой и личным опытом литература и искусство относятся к основнымисточникам исторической информации [Мазур 2013]. Художественные произведения, обладаявысоким потенциалом эмоционального воздействия на читателя или зрителя, являются частьюпроцесса конструирования исторической памяти и манипуляции общественным сознанием.Таким образом, как отмечает М.В.
Шистеров, по мере дальнейшей разработки тематики,связанной с социальной, коллективной и культурной природой памяти, для исследователейстановился очевидным тот факт, что в рамках данной парадигмы история стала восприниматьсякак «специализированная, конвенциально закрепленная и нарративно обработанная формакультурной памяти» [Шистеров 2014].Показательно, что интерес к «нарративной обработке» памяти, то есть к языковымформам трансляции мнемического содержания в историческом и культурном контекстеобострился во второй половине прошлого столетия в результате так называемого«лингвистического поворота» гуманитарных наук, имевшего место под влиянием лингвистикии литературоведения и вызвавшего резкую критику со стороны отдельных историков.
Так,например, В.И. Меньковский, К. Уль и М.А. Шабасова упрекают многих современныхотечественных исследователей советского периода в том, что они «переключили внимание с24социальной истории на культурологические аспекты и изучали скорее дискурсы, чемсоциальную реальность» [Меньковский и др.
2013: 170]. Под влиянием тенденции к«филологизации» исторического анализа в качестве носителей информации о прошлом вфокусе исследователей нередко оказывались не реальные исторические документы идостоверные источники, а личные истории участников событий, индивидуальные биографии,мемуары и дневники. Переключение историков с «больших нарративов» на малые нарративныеформы часто приводит к тому, что от внимания исследователей ускользает социальноисторический контекст, благодаря которому и стало возможно появление новых жанровыхразновидностей.Тем не менее, именно в рамках «лингвистического поворота», по словам С.
Глебова,М. Могильнер и А. Семенова, была «серьезно поставлена проблема нарратива в ремеслеисторика» [Глебов и др. 2003]. Как отмечают исследователи, «текст, язык и историческаясемантика становятся самостоятельными агентами исторического опыта, формируют, а нетолько и не столько отражают сам исторический контекст» [Глебов и др. 2003].Обращение к нарративу как к доминирующей форме объективации памяти характерноне только для исторической науки, но и для всей гуманитаристики, что вполне естественно, таккак «лингвистический поворот» середины ХХ века затронул не только историю иисториографию, но и оказал существенное влияние на все социально-гуманитарноепространство. Индивидуальные и коллективные воспоминания в форме больших и малыхнарративов становились также материалом и предметом философских, социологических икультурологических исследований, посвященных проблематике памяти (см., например, [Avelin2010]).Между тем современная наука стремится к постоянному обновлению методологическойбазы, поискам нового методологического инструментария и новых путей решения «вечных»проблем.
Так, основываясь на новых принципах исследования памяти, все больше ученыхобращается к изучению «устных историй» наряду с письменными нарративами (см., например,[Avelin 2009; Stögner 2009; Черепанова 2010; Грiнченко 2008] и др. А.В. Марущак предлагаетрассматривать устную традицию как вид социальной памяти и определяет последнюю как«воспроизводимые на уровне отдельных индивидов воспоминания, которые функциональнослужат для обеспечения стойкой идентичности определенного сообщества и под воздействиемдругих способов репрезентации опыта могут подвергаться деконструкции» [Марущак 2014:132].Устная история как формат трансляции мнемического содержания отличается отписьменного повествования не только по способу воспроизведения материала, но и по рядудругих признаков, в том числе, по способу структурирования и организации излагаемого25материала,повозникающимтактикамприистратегиям,нарративизации.применяемымОбратимсядлярассказчиком,наглядностипокпроблемам,исследованиюЕ.
Рождественской, в котором обсуждаются особенности языкового оформления личноготравматического опыта остарбайтеров с целью документации опыта военного поколения[Рождественская 2010]. В ходе анализа собранных биографий остарбайтеров среди прочих быливыявлены следующие специфические особенности вербализации травматического опыта:отчуждение катастрофического опыта путем ухода в формы группового нарратива,фрагментации рассказа или путем замалчивания; лакуны рассказа, обусловленные пережитойтравматизацией; дехронологизация [Рождественская 2010]. Эмпирически установленныеЕ.
Рождественскойстратегии,используемыеинформантамиврассказахопрошлом,специфичны для жанра нарративного интервью как разновидности устной истории и не моглибы быть реализованы в письменном повествовании.Таким образом, в современном гуманитарном дискурсе память видится, в первуюочередь, как явление надындивидуального уровня, участвующее в формировании образа жизни,видения мира и национального менталитета.Отметим, что в лингвокультурологических исследованиях в фокусе вниманияязыковедов также оказывается не индивидуальная память как когнитивная система организацииличного опыта, а надындивидуальное построение, этно- и социокультурная специфика которогополучает языковое воплощение.
Лингвокультурный подход в исследованиях памяти связан, впервую очередь, с языковым воплощением этно- и социокультурной специфики национальныхпредставлений об этом феномене. В рамках данного подхода память интерпретируется не какиндивидуальное свойство личности, когнитивная функция или элемент психической системы, акак явление более высокого порядка, надындивидуальное образование, свойственноенациональному коллективу, объединенному общей культурой и историей.Исследование языковых явлений с позиций лингвокультурологического подходапредполагает, в первую очередь, обращение к национальному фразеологическому фонду, таккак в конечном итоге лингвокультурологический аспект исследования, по словам В.Н. Телия,сводится к «выявлению и описанию синергетической по своей сути корреляции между«языком» культуры и семантикой фразеологизмов» [Телия 2004: 19].