Раймон Арон - Этапы развития социологической мысли (1158956), страница 102

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 102)

553

характере мотиваций, вызывающих повиновение. Рациональ­ное господство основывается на вере в обязательность легаль­ного установления и в легальность носителей власти, осущест­вляющих господство. Традиционное господство основано на вере в священный характер старых традиций и в легитимность тех, кто в силу традиций призван осуществлять власть. Хариз­матическое господство предполагает выходящую за рамки обыденной личную преданность, вызванную наличием священ­ного дара или доблести у какого-то человека, и доверие к най­денному или установленному им порядку.

Примеров этих трех типов господства предостаточно. Фи­нансовый инспектор добивается от нас повиновения, потому что мы верим в легальность его служебного положения, кото­рое позволяет ему представлять нам налоговые документы, и таким образом он осуществляет рациональное господство. Грубо говоря, совокупность административного управления в современных обществах, идет ли речь о правилах уличного движения, о порядке проведения университетских экзаменов или о налоговой системе, предполагает господство одних лю­дей над другими в том виде, в каком повинующиеся подчиня­ются легально установленным правилам или тем, кто их симво­лизирует, а не индивидам. Найти иллюстрацию традиционного господства в современных обществах не так легко, но если бы королева Англии еще продолжала осуществлять былую реаль­ную и активную королевскую власть, то обоснование этого господства уходило бы в далекое прошлое и заключалось бы в вере в легитимность власти, существовавшую на протяжении веков. Сегодня же существуют только атрибуты этого господ­ства. Люди продолжают отдавать дань уважения держателю традиционной власти, но фактически они почти не имеют по­вода для повиновения ей. Законы издаются от имени короле­вы, но не она определяет их содержание. В наше время *в странах, сохранивших монархию, традиционное господство су­ществует символически.

Зато наше время предлагает многочисленные примеры ха­ризматического господства. Ленин в течение нескольких лет осуществлял власть, которую можно назвать харизматическим господством, поскольку эта власть основывалась не на легаль­ности, не на длительных традициях, а на личной преданности людей, убежденных в необыкновенном даре человека, кото­рый взялся перевернуть социальный порядок. Гитлер и гене­рал де Голль были и остаются, по определению Вебера, хариз­матическими вождями, как бы они при этом ни отличались друг от друга. Сам генерал де Голль подчеркнул харизматиче-

554

ский характер своей власти в следующей обстановке: выбирая между заявлениями о своих правах как результате законных выборов или как следствии событий 18 июня 1940 г., он предпочел второе. В апреле 1961 г., требуя повиновения от мятежных генералов в Алжире, он надел форму бригадного генерала 1940 г. и обратился к офицерам и солдатам не как президент Республики, избранный коллегией избирателей, а как генерал де Голль, который в течение 20 лет был носите­лем национальной легитимности. Когда один человек заявляет о том, что в течение 20 лет является воплощением националь­ной законности, господство не относится ни к рациональному порядку, ни к порядку традиционному (генерал де Голль не был выходцем из царствующей семьи), оно относится к хариз­матическому господству. Вождь выходит за рамки повседнев­ного, внеповседневна и преданность людей этой незаурядной, исключительной личности¹⁹.

Естественно, определения этих трех типов господства отно­сятся к упрощенной классификации. Вебер уточняет, что дей­ствительность всегда предлагает нам крайне смешанные и за­путанные комбинации этих трех чистых типов. Тем не менее такого рода анализ ставит перед нами несколько вопросов.

Вебер выделяет четыре типа поведения и только три типа господства. Почему между типологизацией социального пове­дения и типологизацией господства нет соответствия?

Три типа господства приблизительно соответствуют трем из четырех типов поведения. Однако один из этих четырех ти­пов не представлен типом господства. Между целерациональ-ным поведением и легальным господством имеется полное со­ответствие. Между аффективным поведением и харизматиче­ским господством соответствие можно по крайней мере легко доказать. Традиционное поведение и традиционное господство даже обозначены одним и тем же термином. Не следует ли в таком случае признать, что классификация типов поведения ошибочна? Не существует ли в действительности только три основных типа мотиваций, а следовательно, только три типа социального поведения и три типа господства? Разум, эмоция и чувство объясняют рациональность, эффективность и тради­ционность поведения и тем самым рациональное, харизматиче­ское и традиционное господство.

Такая интерпретация возможна, однако проблема мне ка­жется более тонкой. Классификация типов господства соотно­сится с мотивациями повинующихся, но эти мотивации имеют сущностный, а не психологический характер. Гражданин, по­лучающий налоговую декларацию, оплатит ту сумму, которую

555

у него требует финансовый инспектор, чаще всего не потому, что он подумал о законности фискальной системы, ни даже из страха перед судебным исполнителем, а просто по привычке подчиняться. Психологическая аффективная мотивация не обязательно совпадает с абстрактным типом мотивации, свя­занным с типом господства. В случае рационального господст­ва обуславливать повиновение может привычка, а не разум. Если верно, что различение типов господства исходит из клас­сификации мотиваций, то также верно, что мотивации в обыч­ном смысле этого слова не всегда соответствуют тем, какими мы их себе представляем.

Лучшее доказательство тому — то, что Вебер дает не­сколько различных типологий мотиваций подчинения. В пер­вой главе «Хозяйства и общества» после определения поня­тия «легитимный порядок» он задается вопросом о мотива­циях, обуславливающих легитимность того или иного поряд­ка, и предлагает классификацию из двух и четырех терминов. Легитимность порядка может гарантироваться внутренне (innerlich) в силу тех чувств, которые испытывают подчиняющиеся ему индивиды. В таком случае возможны три варианта этого явления, соотносимые с тремя типами по­ведения: аффективным, ценностно-рациональным и религиоз­ным, который в данном случае проявляется как традицион­ный. Легитимный порядок, если он не имеет внутренних обоснований, может быть также гарантирован ожиданием внешних последствий совершенного поступка; это ожидание определяет поведение тех, кто подчиняется. В этом случае типология мотиваций подчинения отражена четырьмя терми­нами и не воспроизводит точно типологии видов господства, отраженной лишь тремя терминами. В другом отрывке той же первой главы, который касается мотивов легитимизации того или иного порядка, Вебер вновь применяет четыре тер» мина, которые на этот раз точно соответствуют четырем ви­дам поведения. Он считает, что имеется четыре формы леги­тимности: традиционная, аффективная, ценностно-рациональ­ная и четвертая легитимность — в силу веры в обязатель­ность легального порядка.

Итак, Макс Вебер колеблется между различными класси­фикациями. Он постоянно возвращается к формулировке це-лерационального поведения, которое оказывается идеальным типом экономического или политического поведения. Оно оп­ределяется легальным порядком и обусловлено ориентацией на возможные последствия поведения, соображениями инте­реса или согласием. Эмоциональное поведение также всегда

556

присутствует в классификациях Вебера. В мире политики ему соответствует харизматический, или пророческий, тип. Два других типа поведения получают, однако, два различных на­именования, которые то возникают, то вновь исчезают из тек­ста. Традиционное поведение именуется иногда религиозным. В каком-то смысле религия — лишь одна из разновидностей традиции, но в другом смысле она выступает как изначальная и основополагающая форма традиции. Между тем понятие ценностно-рационального поведения иногда фигурирует как одно из оснований легитимности (например, честь), но не при­сутствует в типологии видов господства, поскольку оно не яв­ляется абстрактным типом.

Эти трудности типологизации связаны с тем, что Вебер не делает различия между чисто аналитическими и полуисториче­скими понятиями. Три типа господства должны были бы рас­сматриваться как чистые и простые аналитические понятия, но Вебер дает им одновременно и историческое смысловое зна­чение.

Но как бы то ни было, такая типология позволяет ему под­ступиться к концептуальной казуистике типов господства. Ос­новываясь на понятии рационального господства, он анализи­рует характерные признаки бюрократической организации. Исходя из понятия традиционного господства, он прослежива­ет его развитие и последовательную дифференциацию: герон-тократическое, патриархальное и патримониальное господст­во. Он стремится показать, как на основе упрощенного опре­деления типа господства можно путем прогрессивного услож­нения, т.е. различения их отдельных видов, выявить бесконечное множество наблюдаемых с исторической точки зрения институтов. Таким образом, историческое многообра­зие становится понятно объяснимым, поскольку оно перестает представляться нам произвольным.

С тех пор как люди задумались о социальных институтах, сразу же возникло первое изумление относительно существо­вания чего-то иного, отличного. Мы живем в каком-то обще­стве, а оказывается, что есть и другие. Какой-то политический или религиозный порядок нам кажется бесспорным и священ­ным, но есть и другие порядки. На это открытие можно реаги­ровать либо агрессивным, либо тревожным утверждением об абсолютной законности порядка или одновременным стремле­нием обесценить порядки других. Социология же начинает с признания этого многообразия и стремления осмыслить его; это вовсе не значит, что все разновидности должны быть рав­ноценны, но все они должны быть понятны, потому что выра-

557

жают ту же человеческую и социальную природу. «Политика» Аристотеля сделала понятным многообразие форм политиче­ского строя греческих городов-республик, а политическая со­циология Вебера предпринимает аналогичную попытку в рам­ках всеобщей истории. Аристотель пишет о трудностях, с ко­торыми сталкивался каждый политический строй, и о шансах на его выживание и процветание. Вебер тоже задается вопро­сом о вероятности, возможности или необходимости эволю­ции того или иного типа господства.

Анализ видоизменений харизматического господства весь­ма показателен. Эта форма господства в основе своей заклю­чает нечто внеповседневное (ausseralltäglich). Оно несет в се­бе, таким образом, что-то преходящее, поскольку люди не мо­гут жить продолжительно вне повседневности и все внеобы-денное неизбежно кончается. Как следствие этого, феномена происходит процесс, тесно связанный с харизматическим гос­подством, — возвращение харизматической власти к повсе­дневности (Veralltäglichung des Charismas). Может ди господст­во, основанное на исключительных качествах одного челове­ка, существовать и после его смерти? Любой политический строй, в основе которого лежит харизматическое начало вер­ховного обладателя власти, не может не столкнуться с пробле­мой выживания и наследования. В этой связи Вебер разрабо­тал типологию методов решения главной проблемы харизмати­ческого господства, проблемы преемственности.

Одним из них могут быть поиски очередного обладателя ха­ризмы, как это практикуется в тибетской традиционной теокра­тии. Обращение к оракулам или к суду Божьему — еще один из методов решения проблемы, который может создать условия для назначения внеобыденного наследника, Харизматический обладатель власти сам может выбрать себе наследника, но при этом нужно, чтобы последний был принят сообществом предан­ных ему людей. Наследник может быть также выбран личным* «штабом» управления харизматического властителя, а затем признан сообществом. Харизма может быть связана родством по крови и стать наследственной (Erbcharisma). Харизматиче­ское господство превращается в таком случае в господство тра­диционное. Личный дар, которым был наделен один человек, становится обладанием семьи. И наконец, харизма может быть передана путем использования некоторых форм магической или религиозной практики. Коронование королей Франции бы­ло одной из форм передачи дарования благодати, которая таким способом становилась принадлежностью семьи, а не одной лич­ности.

558

Этот простой пример наглядно показывает методологию и систему анализа Макса Вебера. Цель его всегда одна: выявить логику человеческих институтов, понять их индивидуальные особенности, не отказываясь при этом от применения обобща­ющих понятий. Речь идет о том, чтобы разработать гибкую си­стематизацию, которая позволила бы одновременно найти ме­сто различным явлениям в рамках единой концепции и не ут­ратить того, что составляет уникальность каждого политиче­ского режима и каждого общества.

Такая форма концептуальной систематизации заставляет Вебера^ поставить вопрос о влиянии того или иного типа гос­подства на организацию и рационализацию экономики, о связи между типом хозяйства и типом права. Другими сло­вами, цель концептуализации не только в более или менее систематическом осмыслении, но и в рассмотрении проблем причинных связей и взаимного воздействия различных сфер социального космоса. Доминирует в этом каузальном анализе понятие «шанс», что означает «воздействие» и «вероятность». Определенный тип хозяйства воздействует на правовое по­ложение в определенном направлении; определенный тип господства, вероятно, найдет выражение в управлении и в правовом положении в определенном виде. Нет и не может быть односторонней причинной связи между какими-то инс­титутами частного характера и обществом в целом. В этом смысле можно критиковать методологию Вебера или восхи­щаться ею, ибо она плодит многочисленные единичные час­тные связи и не привносит того, что философы называют сегодня обобщением. В социологических исследованиях ре­лигий Вебер старался реконструировать целостность, исходя из двух отдельных факторов: образа жизни и мировосприя­тия. Он не мог не знать о необходимости рассмотрения каж­дого отдельного элемента бытия и существования общества в целостной совокупности. Но в «Хозяйстве и обществе» он проводит анализ связей между отдельными сферами и тем самым сосредотачивает внимание на частных связях, не ре­конструируя целого. Вебер вполне мог бы, как мне кажется, оправдаться, утверждая, что он не исключал иной методоло­гии и что на том уровне концептуального обобщения, кото­рый представляет его исследование, невозможно вычленить причинные связи, носящие характер строгой необходимости, как невозможно и реконструировать отдельно взятое обще­ство в его целостности или единичный политический режим, ибо объектом исследования была понимающая концептуаль­ная интерпретация различных аспектов этих тотальностей.

559

Политическая социология Макса Вебера неотделима от по­литической ситуации, в которой он жил²⁰. С политической точ­ки зрения в Германии Вильгельма он был национал-либералом, но либералом не в американском смысле этого слова; собствен­но говоря, он не был даже демократом в том смысле, какой придавали или придают этому термину французы, англичане и американцы. Величие нации и мощь государства он ставил пре­выше всего. Конечно, он был предан идеалам свободы, к кото­рой стремились либералы старого континента. Без минимума прав человека, писал он, мы не сможем больше жить. Однако он не верил ни во всеобщую волю, ни в право народов распоря­жаться собой, ни в демократическую идеологию. И если он же­лал «парламентаризации» германского политического режима, то, судя по тому, что он писал, он исходил скорее из стремле­ния сделать лучшими правителей, чем из принципов. Он принад­лежал к тому поколению, жившему после Бисмарка, которое главной своей задачей считало сохранение наследия создателя Германской империи; вторую задачу оно видело в том, чтобы добиться доступа Германии в мировую политику (Weltpolitik). Он был не из тех социологов, которые, как Дюркгейм, считали, что военные функции государства принадлежат прошлому и вскоре исчезнут. Он был уверен в постоянстве конфликтов между великими державами и желал, чтобы единая Германия занимала значительное место на мировой арене. Злободневные социальные вопросы, к которым он проявлял интерес, как, на­пример, положение польских крестьян в Восточной Германии, он рассматривал только под углом зрения основной задачи, ко­торую ставил превыше всего, — способствовать величию Им­перии. Макс Вебер был ярым противником Вильгельма II, кото­рому приписывал главную ответственность за несчастья, по­стигшие его родину в войне 1914 г. Он подготовил проект ре­форм политических институтов, целью которых была «парламентаризация» германского режима. Посредственность дипломатии Второго рейха он объяснял способом подбора ми­нистров и отсутствием парламентской жизни.

Характеристики

Список файлов книги