Диссертация (1148769), страница 15
Текст из файла (страница 15)
Необходимость упрощения приводитк отказу от «человеческого», в известном смысле – к «дегуманизации» медицины,без которой невозможна «позитивная наука».Изгнание«человеческого»,процессдегуманизации,начинаетсяспоявлением первого госпиталя, начала социализации медицины и последующеймедикализацией – широкого внедрения медицины в практическую жизнь.Постепенно медицина начинает выступать с позиции интересов граждан,экономически обеспечивающих ее существование. Это приводит к принуждению117Фуко М. Рождение клиники. Пер. с фр. - М.: Академический Проект, 2010. С.
236.73со стороны медицинских институтов прохождения определенных медицинскихпрактик, медосмотров, вакцинации и проч. ввиду того, что состояние здоровьяиндивида начинает рассматриваться как общественное достояние.Как уже говорилось выше, с появлением госпитализации медицинаполучает власть, выстраивает свою практическую деятельность и диагностику всоответствии с новыми задачами – работой с пациентом в условии клиник, то естьв условиях большого скопления больных. Новые диагностические практики,также формируются путем длительных упражнений в условиях госпиталя.Примером такой практики является стетоскопия, для освоения которой требуютсямногочисленные выслушивания работы различных органов с целью «настройки»врачебного слуха.
С другой стороны, процессу дегуманизации способствуетсужение поля лабораторного исследования: в качестве объекта выступает всеболеелокальнаяобластьвущербцелостностивосприятия.Объектомисследования становится не человек, а частица органической ткани, животнаяклетка. По мере развития науки медицина теряет свое «человеческое» лицо игуманистическуюнаправленностьибольшейчастьюперемещаетсявлаборатории.В XIX веке все чаще слышны голоса об иллюзорности преграды,отделяющей человека (субъекта) от природы. Начиная с учения Дарвина опроисхождении видов, человек рассматривает себя в общей парадигмеестественнонаучного знания.
Открытие клетки в качестве элемента животногоорганизма излагается в труде Теодора Шванна «Микроскопические исследованияотносительно единообразия в структуре и росте животных и растений»118,подтверждая интуицию Ламетри, изложенную в «Человек-растение». Примернотогда же выходит сравнительная анатомия Жоржа Кювье, на основании которойделаются выводы о единообразии строения живых организмов 119. Теория Дарвинао том, что все живущие в настоящее время виды произошли от менее развитых врезультате естественного отбора вследствие «борьбы за существование» подводит118119См.
Мейер-Штейнег Т. Медицина XVII – XIX веков. - М.: Вузовская книга, 2007. С. 82-83.Там же.74к мысли, что на эмбриональной стадии развития все живые существа должныпройти весь путь развития своих предшественников. Эту теорию разрабатываетЭрнст Гаккель в середине XIX века и в рамках медицинского дискурсаоформляется наука эмбриология120.Значения сближения медицины с биологией трудно переоценить, но физикатакже много дала медицине в русле развития ее как естественной науки.
Физикисделали попытку обосновать теорию «витализма» («жизненной силы») череззакон сохранения энергии и открыли такие методы диагностики и лечения,которые мы называем «физиотерапией». Значительно продвинулась общаяпатология в химических лабораториях и, как уже говорилось, в лабораториюпереместилась патологическая анатомия.Общая патология как наука становится возможной, не в философском, аименно естественнонаучном смысле к середине XIX века по мере накопленияопытных естественнонаучных данных. Философские спекуляции на тему общихзаконов происхождения заболеваний теряют авторитет по мере изучения«тонких» и ранее не описанных материй. Патологическая анатомия изучаетнервные ганглии, различные здоровые и пораженные болезнью ткани, клеткиголовного мозга, ткани опухолей, т.е.
то, что можно наблюдать только намикроскопическом уровне.Однако нельзя сказать, что медицинский дискурс в это время, известноеопорой на лабораторные исследования, полностью исключает философскиепритязания. В 1858 году патологоанатом Рудольф Вирхов издает труд«Циллюлярная патология, обоснованная на физиологическом и патологическомучении о ткани», где рассматривает «всякое животное как сумму жизненныхединиц, из которых каждая обладает всеми свойствами жизни.
Характер иединство жизни нельзя сосредоточить в одном каком-либо определенном пунктевысшейорганизации,как,например,вчеловеческоммозгу;жизньконцентрируется в определенной, постоянно повторяющейся организации,которую несет в себя всякий отдельный элемент. Из этого следует, что большой120Там же. С. 83.75организм постоянно представляет собой род общественной организации; этаорганизация – социальная, в ней масса отдельных существований связана друг сдругом, но так, что всякий элемент обладает своей деятельностью и, воспринимаяпобуждения для нее от других частей, он все-таки сам в состоянии руководитьсвоими действиями» 121.
Здесь очевидно влияние, как виталистических идей, так ипретензия на освобождения от них. Почти через три десятка лет, уже в конце XIXвека, Вирхов предлагает новое определение болезни: болезнь – это «измененнаячасть тела или, принципиально выражаясь, как измененная часть клеток иизмененный орган»122.Принципиальная разница этих двух текстов одного автора состоит визменении взгляда исследователя: видно как со временем уходит соблазн найтиуниверсальную причину болезни иррационального порядка.
Оптика взглядасужается, от болезни как таковой (универсальной болезни) до болезниопределенной части тела, упрощается язык под влиянием естественнонаучных ипозитивистских идей.Микробиологическиеисследования,завершившиесяоткрытиемвозбудителей заболеваний, приводят к тому, что В. В. Коновалов называет«микробиологической эйфорией», которая «сформировала на десятилетия иопределенный стиль мышления как организаторов здравоохранения, так идеятелей медицинской науки, практических врачей, а также большинствацелителей» 123. «Микробиологическая эйфория» окончательно закрепляет замедициной статус науки, сближая медицинские и научные дискурсивныепрактики и «изгоняет» философский дискурс из медицины достаточно надолго.Новоевропейская культура уже не первый раз испытывает «эйфорию»благодаря достижениям науки: так было в эпоху Просвещения, так происходит вXIX веке.
Отступают болезни, ранее казавшиеся неизлечимыми, с введениеманестезии и расширении практики обезболивания отступает физическая боль,Цит. По: Там же. С. 92.Там же.123Коновалов В. В. Совсем другая медицина. Электронный ресурс: http://www.ligis.ru//librari//2796.htm. Датаобращения 15.16.2013 г.12112276претерпевание которой ранее считалось неизбежным модусом человеческогосуществования. При гуманистической направленности медицины и оправданномоптимизмепомногимпоказателямпроцессдегуманизациикажетсяпарадоксальным.Традиционно считается, что в центре новоевропейского культурногопространства стоит действующий, мыслящий субъект, противопоставляющийсебя природе. Декартовское cogito фиксирует «опорное» положение субъекта,делающего ресурсы природы объектом своего изучения и вожделения.
Тем неменее, появление иррационалистических философских концепций наряду спредставлениями о человеческом существе, укоренившимся в научном дискурсе,каксуществебиологическом,номыслящемивсесильном,кажетсяпарадоксальным и чуждым общей картине культурной ситуации. В контекстегносеологического оптимизма, пессимизм Шопенгауэровской философии обессмысленности существования выглядит болезненным и инородным, но силаегопоследователейпессимистическойуказываютиррациональности.насимптоматичностьПарадоксальныйпоявлениястрадальческий«оптимизм» Ницше продолжает линию Шопенгауэра переоценкой традиционныхценностей, утверждая за человеком характерную для всего живого «волю кмощи», которая в человеческом измерении принимает вид универсальной инепрекращающийся борьбы за власть.Философия Ницше фиксирует иллюзорную «опорность» или, точнее,«предлагает» новую точку опоры, взамен старой, которую давало христианство.Б.
Г. Соколов пишет: «… Новоевропейский субъект сущностно безопорен.Движение его самоудостоверения есть движение властного удостоверения,именно поэтому Фр. Ницше можно рассматривать как того мыслителя, которыйпроявил в динамике воли власти сущностные основания всей европейскойтрадиции. Само движение властного утверждения протекает именно потому, чтосубъект по сути своей бессилен и безопорен. Субъективизм европейскойтрадиции внутри себя самой несет зародыш своего отрицания, поскольку субъект,сколько бы он не осуществлял процесс самоудостоверения, никогда его не77завершит» 124.
Таким образом, человек, утверждая себя в качестве субъекта ивыделяя из природы, будучи частью природы и всего бытия, себя же отрицает,разрушая онтологические связи. «Воля к власти» – является следствиемпровозглашенной«смертиБога»,некогдасуществовавшей«фигуры»,«центрирующей» представление человека о мире и себе самом, компенсаторныммоментом, попыткой обретения равновесия, но равновесие не индивида,личности, а субъекта, имеющего в себе универсальную для всего животного мирасилу.Европейское Просвещение, например, в лице Ламетри указывает набиологическое, поведенческое, анатомическое сходство человека с животным(или с растительным миром), акцентируя внимание на наличии разума, каксвидетельства исключительности человеческого существа.
Иррационалисты XIXвека, напротив, в первую очередь указывают на глубинное сродство всего живогоиррационального характера. Разум в таком контексте рассматривается в качествеодного из проявлений универсальной силы («воли к мощи» или «мировой воле»),имеющий специфически человеческий характер. В любом случае, все проявления,не исходящие из этих сил или навязанные культурой, постулируются как несвойственные человеку как таковому, и как «слишком человеческие» внегативном смысле.Медицинская теория френология (от греч. φρήν — ум, рассудок и греч.λογος — слово, наука) решается дать объяснение формирования характера ванатомическом аспекте 125.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
