Диссертация (1145153), страница 102
Текст из файла (страница 102)
Однако дажееслипопервоначальномузамыслу«образцовыйроман»долженбылсоответствовать всем требованиям жанра, то в своем исходном варианте онзначительно поколебал традиционные представления о жанровых рамкахвизантийского романа. Дело в том, что заглавные персонажи из участниковсобытий по ходу повествования постепенно превращаются в очевидцев или дажепросто слушателей различных историй, происшедших с другими героями.
Такимобразом, линия странствий Персилеса и Сихизмунды становится не столькосюжетной, сколько структурной составляющей романа, связующей нитью, котораяобеспечивает его композиционное единство.488Говоря о стилистических особенностях «Персилеса и Сихизмунды», можновыделить следующие черты. Во-первых, язык персонажей лишен того колорита,который мы наблюдаем в «Дон Кихоте».
Речь персонажа, к какому бы сословиюон ни принадлежал, практически не отличается от авторской речи. Во-вторых,языку этого романа свойственна нарочитая архаизация. Испанский филологРафаэльЛапеса,авследзанимотечественнаяисследовательницаЭ.
Ф. Бубновская связывают архаизирующие тенденции языка «Персилеса иСихизмунды» со стилистикой жанра, видя в них средства передачи сказочнойатмосферы «северной фантазии», подробнее об этом см. [Бубновская 1988]. Крометого, обе указанные особенности согласуются с той концепцией беллетристики,которую выработал и которой придерживался Сервантес, устами Дон Кихотапровозгласивший: el arte no se aventaja a la naturaleza, sino perfeciónala (DonQuijote, p. 655) («искусство не может превзойти природу, оно может лишьусовершенствовать ее»). Изменив художественный хронотоп, отказавшись отизображенияузнаваемойгеографическойи,современникомразумеется,языковой,реальности:Сервантесисторической,принялсяее«совершенствовать», делая это посредством языка (унифицируя различные егостили и сглаживая шероховатости). Таковой представляется история создания«образцового романа».Не следует, однако, думать, что в стилистике этого произведения не оставилследа творческий опыт автора, прежде всего опыт «Дон Кихота».
(Темуидеологических соответствий мы оставляем в стороне; об этом см. [Балашов 1969:38-53].) Стилистический анализ «Персилеса и Сихизмунды», даже самыйповерхностный, свидетельствует о том, что идея множественности стилейСервантеса, проповедуемая со времен М. Менендеса и Пелайо и Р. МенендесаПидаля (см. [Menéndez Pidal 1978: 157]), не имеет под собой глубокого основания.Несмотря на то, что стилистика жанра диктует разные приемы построенияхудожественного образа: гротеск в случае «Дон Кихота» и аллегория в«ПерсилесеиСихизмунде»,вмодальномпланекомизмидраматизм489соответственно, что определяет разные языковые средства стилистическогорешения этих произведений, их объединяет очень важная стилевая чертаязыкового плана, определяемая общностью авторской идеологии.
Речь идет отакой характеристике модальной структуры, как внутренняя диалогичность, илисмена перспектив, точек зрения, которая достигается различными средствами. В«Дон Кихоте», в силу его жанровой специфики, Сервантес прибег к самомуширокому набору приемов (к примеру, к диалогу языков персонажей, к плавнымпереходам от прямой речи к несобственно-прямой и косвенной или подложномуавтору), которым не нашел применения в «Персилесе и Сихизмунде». Здесь авторвоспользовался более тонкими средствами смены точки зрения.
Так, если в «ДонКихоте» реальное и воображаемое разделяет пропасть, а их конфликт комичен, тов «Персилесе и Сихизмунде» герои, ведомые воображением, оказываются вдраматическойситуации.Ср.рассказПерсилеса-Периандрооморскомприключении из главы XIII, книги II:Ligera volaba mi nave por donde el viento quería llevarla, sin que se le opusiese asu camino la voluntad de ninguno de los que íbamos en ella, dejando todos en elalbedrío de la fortuna nuestro viaje, cuando desde lo alto de la gavia vimos caer a unmarinero, que, antes que llegase a la cubierta del navío, quedó suspenso de un cordelque traía anudado a la garganta.
Llegué con priesa y cortésele, con que estorbé no se leacortase la vida. Quedó como muerto, y estuvo fuera de sí casi dos horas, al cabo de lascuales volvió en sí, y preguntándole la causa de su desesperación, dijo: “Dos hijostengo, el uno de tres y el otro de cuatro años, cuya madre no pasa de los veinte y dos ycuya pobreza pasa de lo posible, pues sólo se sustentaba del trabajo de estas manos; y,estando yo agora encima de aquella gavia, volví los ojos al lugar donde los dejaba, y,casi como si alcanzara a verlos, los vi hincados de rodillas, las manos levantadas alcielo, rogando a Dios por la vida de su padre, y llamándome con palabras tiernas; viansimismo llorar a su madre, dándome nombres de cruel sobre todos los hombres.
Estoimaginé con tan gran vehemencia que me fuerza a decir que lo vi, para no poner dudaen ello. Y el ver que esta nave vuela y me aparta dellos, y que no sé dónde vamos, y lapoca o ninguna obligación que me obligó a entrar en ella, me trastornó el sentido, y ladesesperación me puso este cordel en las manos, y yo le di a mi garganta, por acabar enun punto los siglos de pena que me amenazaba”. (Persiles y Sigismunda, p. 366)Возможность вести повествование на грани реального и воображаемогообеспечивается использованием разных языковых модальностей, выражаемых490глаголом зрительной перцепции ver («видеть»), который в данном фрагментевыступает в значениях ментальных модусов воображения, т.
е. ирреальности: volvílos ojos al lugar donde los dejaba ... casi como si alcanzara a verlos («повернув глазак месту, где я их оставил, … я почти что смог их увидеть»); vi («увидел»); vi(«увидел»); esto imaginé («я это вообразил»), а также дедукции, т. е. реальности: elver («понимание»). Еще раз отметим, что мнимое (субъективное) видение,выражаемое глаголом ver, представляет собой эпический прием испанскойсловесности, известный со времен «Песни о моем Сиде» и существующий по сейдень в прозе Г. Гарсиа Маркеса (см.
п. 2.3 настоящей главы, а также п. 2.3 главы2).В заключение выскажем наше мнение относительно того общего места,которым принято определять сущность художественной системы писателя:Сервантес – величайший эпический поэт в прозе. Более всего это напоминаетизящный штамп, который, однако, можно трактовать как безусловное признаниетого, что, подобно Гомеру, Мигель де Сервантес Сааведра – ключевая фигурамирового литературного процесса, гениальность которой безошибочно угадалдругой литературный гений, Ф.
М. Достоевский, находившийся под влияниемиспанского автора, которое в частности выявляется при сопоставлении образовкнязя Мышкина и Дон Кихота (о философском измерении образа Дон Кихота см.[Тетрерян 1988]).7. Стилистические тенденции в литературе испанского барокко иимплицитность ее языкаГосподство стиля барокко в испанской литературе XVII в.
приходится напериод ее высшего расцвета: последующие века не оставят в испанскойсловесности ничего сопоставимого с наследием ее Золотого века. Барочнуюэстетикутрадиционнорассматриваютвсопоставлении,точнее,противопоставлении эстетике и идеологии Возрождения. Причем, что касается491идеологии барокко как таковой, то ее существование ставится под сомнение:«Барокко вообще не создало крупных идеологических деклараций, какие былисозданы гуманистами. Барокко ограничилось стилистическими теориями»[Лихачев 1987: 465]. Действительно, идеологические основы барокко (в частностисвязь с идеями Контрреформации, с доктриной иезуитов и др.) в том виде, вкотором они представлены в критической литературе по истории искусства, –результат позднейших исследований к. XIX – н. ХХ вв. (см.
[Hatzfeld 1973: 1251]), тогда как моральные проблемы в их слиянии с эстетико-стилистическимичертами рельефно выступают в любом произведении, относящемся к данномутечению.Для описания стилистических тенденций барочной прозы едва ли нуженглубокий культурологический экскурс. На наш взгляд, можно ограничитьсяуказанием двух важнейших характеристик барочного стиля в литературе, тесносвязанных с языком. Во-первых, для эпохи барокко, по единодушному мнениюисследователей, характерно заметное усиление в литературном процессеиндивидуального авторского начала.
Во-вторых, важнейшая типическая чертабарочного стиля состоит в его исторической глубине: по словам А. В. Михайлова,«он заостряет именно стилистические тенденции прошлых веков» [Михайлов1997: 477]. Этому ученому принадлежит весьма удачное определение данногоявления. «Барокко – это совокупность стилевых систем, каждая из которыхдифференцируетопределенномутрадиционноепределу.Одинриторическоеизпределовсловоиподводитегок[эстетико-риторический]–энциклопедизация традиционного языка риторической образности, заостряемая вэмблематике. Другой предел [гносеологический] – это ...
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
