Диссертация (1137558), страница 15

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 15)

Функция Священной истории в конструкции «Новой науки» может на первый взгляд показаться противоречивой. С одной стороны, мир наций, как его изображает Вико, т. е. мир, подчиненный единообразным законам – corsi/ricorsi – не допускает привилегированного положения историй отдельных народов. В этом Вико напоминает критикуемого им Бодена с его идеей принципиально децентрированной и гомогенной истории. Именно этот принцип заставляет Вико осудить претензии различных народов – прежде всего, египтян, халдеев и китайцев – на чрезмерную древность их истории (sformata antichità). В этой претензии Вико усматривает проявление одного из двух основных пороков, препятствующих созданию рациональной науки о мире человеческих наций, – «тщеславия наций» (boria delle nazioni). С другой стороны, по крайней мере, история одного народа, а именно – народа евреев, очевидным образом выбивается из общего ряда.

Первая из «частных» аксиом «Новой науки», аксиома XXIII, называет Священную историю самой древней и наиболее достоверной из всех человеческих историй²⁵⁷. Характеризуя историю евреев, Вико пишет буквально следующее: han conservato tanto spiegamente le loro memorie fin dal principio del mondo²⁵⁸ (в пер. А. А. Губера - «сохранили исключительно подробные воспоминания с самого начала мира»). В этом еврейский народ уникален – начала его истории даны ему непосредственно; для избранного народа не встает проблема памяти и достоверности традиции. Любой перевод этого места, в том числе и приведенный нами, неизбежно неудачен потому, что скрывает связь tanto spiegamente («наиболее явным образом») с важнейшей викианской категорией ragione spiegata – «явленным разумом», т. е. разумом, достигшим своего акме. Другие фрагменты «Новой науки» еще сильнее подчеркивают контраст священной и светской истории. Так, аксиома XXIV утверждает, что «Еврейская религия была основана истинным Богом на запрещении предсказаний, а из них возникли все языческие нации» ²⁵⁹. Далее, само антропологическое устройство евреев радикально отличает их от язычников: если первые сохранили после Всемирного Потопа нормальное телосложение, то вторые вследствие своего звериного образа жизни превратились в гигантов. Еще сильнее подчеркивает различие между евреями и окружающими их народами ветхозаветный институт очистительных обрядов. Характерно соседство в третьей аксиоме двух «золотых мест»: важнейшего для Вико высказывания Диодора Сицилийского о том, что каждая нация стремится представить свою историю как можно более древней, и свидетельства Иосифа Флавия об изоляции еврейского народа от всех других²⁶⁰. Топография «Новой науки», не допускающая произвольных соположений²⁶¹, этим соседством недвусмысленно указывает на значимость исключения: именно избранный народ был избавлен от этого универсального свойства человеческих наций. При этом, однако, в тексте трактата Вико мы можем обнаружить примеры реализации обратного принципа, а именно – стремления представить священную историю одной из многих и равноправных между собой историй языческих народов. Так, положение, согласно которому поэзия была древнейшим языком человечества, распространяется и на еврейский народ²⁶². В этом можно, разумеется, видеть влияние неаполитанских гебраистов, таких, как Раффаэле Раббеньо²⁶³, но указание на источник влияния не может объяснить методологического противоречия между исключительностью еврейского народа и равноправием его с другими «нациями». Кроме того, священная история наряду с восемью другими включена в хронологическую таблицу – а еще со времен первооткрывателя хронологических таблиц Жана Бодена включение в таблицу рассматривалось как способ уравнять в правах и подчинить единым принципам кажущиеся разнородными и несходными между собой истории отдельных народов. Кажущуюся непоследовательность и противоречивость позиции Вико в вопросе о священной истории исследователи пытались объяснить разными способами.

Одну из возможных точек зрения на эту проблему артикулировал еще в XVIII в. доминиканец Хермано Федериго Финетти, выступивший с критикой Вико в памфлете «Защита авторитета Священного Писания от Дж. Вико» (Difesa dell’autorità della Sacra Scriptura contro G. B. Vico), а также в трактате «О началах естественного права и права народов» (De principiis juris naturae et gentium). По мнению Финетти, «Новая наука» Вико – это своего рода завуалированная версия «Богословско-политического трактата», а критика гомеровских поэм в третьей книге «Новой науки» имеет целью разработать инструментарий для критического исследования Моисеева Пятикнижия и других книг Священного Писания. Как афористически формулирует Финетти, если Гомер – не автор своих поэм, то Давид – не автор псалмов²⁶⁴. Финетти обвиняет Вико в экзегетической недобросовестности и вольном обращении с библейским текстом, апеллируя к принципу буквальной истинности Писания²⁶⁵.

Против этой точки зрения можно выдвинуть целый ряд аргументов. Прежде всего, филолого-критическая задача никогда не была для Вико самоцелью: погружение в исторический материал ради установления той или иной частной, эмпирической истины – способ действия ученых-эрудитов, которых неаполитанский философ критикует с не меньшей энергией, чем сам Декарт. Разумеется, история рецепции может явить нам и другой образ Вико. Третья книга «Новой науки» - «Открытие истинного Гомера», а также ряд открытий в области римских древностей стяжали Вико славу одного из основоположников «гомеровского вопроса», а равно и новоевропейского антиковедения в его скептическом, «нибуровском» изводе. У истоков этого представления стоит Маркс с его знаменитым письмом Лассалю («у Вико содержится в зародыше Нибур и Вольф» ²⁶⁶). Следуя этой же логике, Вико вместе с его современником Перизонием, автором «Исторических наблюдений» (Animadversiones historicae, 1685), прочат в авторы «песенной теории», активно дискутировавшейся среди антиковедов XIX столетия. Фридрих Август Вольф в «Пролегоменах к Гомеру» (1795 г.), действительно, признал приоритет Вико в «открытии» гомеровского вопроса. Однако ассоциация Вико с Вольфом (как и с Нибуром) представляется несколько натянутой. Главное различие между Вико и Вольфом заключается в тех целях, с которыми каждый из них обращался к текстам великого слепца: в противоположность дискутантам «гомеровского вопроса», Вико интересует не филологическое очищение поэм Гомера и не установление действительного авторства этих произведений. Главная задача Вико – изъять Гомера из ведения «рациональной метафизики», игнорирующей социальное измерение conditio humana. Филологическая критика и историко-культурная контекстуализация гомеровских поэм служит лишь средством реконструкции первобытного состояния мышления – каковое, в свою очередь, раскрывает для нас устройство способности воображения²⁶⁷. Наука о древней литературе есть в то же время и наука о познавательных способностях человека – а именно тех из них, которые незаслуженно игнорируются адептами картезианской критики. «Открытие истинного Гомера» не случайно оказывается фундаментом «новой науки» ²⁶⁸. В этом отношении показательно, что лишенный права на историческое существование Гомер и такой вполне реальный исторический персонаж, как Данте Алигьери, характеризуются Вико примерно одинаково (о Данте он говорит, что тот был «Гомером, или Эннием, подходящим для нашей христианской религии»). Основание аналогии между Гомером, точнее – «Гомером “Илиады”» ²⁶⁹, и Данте (и тот, и другой суть поэтические характеры эпохи героического варварства, один – древнего, другой – возвратившегося) для Вико является более существенным, чем разделяющая их историческая дистанция. Аналогия рассуждений о Данте и Гомере почти совершенная: его «Комедию» Вико предлагает читать с тех же позиций, что и гомеровские поэмы (разумеется, с поправкой на национальность автора) - «как историю варварских времен Италии, как источник прекраснейшего тосканского языка, как образец возвышенной поэзии». Набросок восстановленной Вико истории гомеровской Греции мы можем видеть в главке «О веке Гомера»; очищение поэмы Данте от обвинений в языковом эклектизме соотносится с апологией единства гомеровского языка, наконец, о Гомере как неподражаемом образце возвышенного поэта мы уже говорили. И Гомер, и Данте (так же, как, скажем, Гермес Трисмегист или Юпитер) – исторические характеры, imagines agentes викианской науки – в «науке» Вико представляют собой своеобразные эквиваленты логических универсалий рациональной метафизики. В связи с этим примечательно, что даже различие Древней и Новой комедии объясняется у Вико через оппозицию истории и метафизики: так как простонародные зрители были не способны воспринимать нравственное содержание древних комедий в форме абстрактных максим, сюжеты этих комедий представляют собой реальные истории, почерпнутые из героических времен, а сюжеты комедий новых изображают личные судьбы, частный характер которых не дает зрителям догадаться, что перед ними вымысел²⁷⁰.

Таким образом, «новое критическое искусство» Вико кардинально отличается от библейской критики образца Спинозы, а амбивалентность статуса Священной Истории в конструкции «новой науки» вряд ли может быть объяснена балансированием благоразумного и осторожного автора между католической ортодоксией и критическим импульсом. Однако противоречие может быть разрешено, если мы примем, что в действительности Священная История по Вико – не история вовсе. По выражению французского исследователя философии Вико Пьера Жирара, Священная История у неаполитанского мыслителя функционирует как «контр-модель» «новой науки» ²⁷¹. Главная задача викианской науки – погружение в «темные и грубые» начала мира наций – на материале библейской истории не может быть реализована. Моменты эпифании священной истории в истории светской – например, Всемирный Потоп – полагают границы рациональной науке о гражданском мире. Однако попытка непосредственной, механической экстраполяции Священной истории на историю гражданскую рождает тот самый эпистемологический дефект, который делает построение рациональной науки о мире наций невозможной, - а именно: тщеславие наций. Египтяне, китайцы, скифы, пытаясь мыслить свою историю по модели истории избранного народа, потеряли свою подлинную историю и достойны лишь насмешек (так, китайцы до сих пор пользуются иероглифами, а претендуют на то, чтобы быть древнейшей нацией!). Но каково же назначение этой контр-модели? Для ответа на этот вопрос следует понять, каков для Вико статус теологии и как он понимает истинную религию в перспективе тех принципов, которые сформулированы в «Новой науке». В IX части знаменитой речи «О способе преподавания и изучения наук в наше время» (De nostri temporis studiorum ratione, 1709) Вико подробно объясняет, почему он не включил теологию в свой обзор состояния дисциплин, в то время как нашел в нем место даже для издательского дела. Причина же состоит в том, что начала гражданского устройства, которым занимаются человеческие (т. е. не божественные) науки, генетически и логически восходят к «многочисленным, разнообразным и в высшей степени недостоверным мнениям о природе богов» ²⁷² у «первых политических народов», ибо именно гражданская религия – в том виде, в каком она была у римлян и у греков – является основанием политического существования. Однако «новая наука» Вико именно этими недостоверными мнениями и занимается, в противоположность теологии, точнее, основанному на Писании догматическому богословию (тоже, кстати, именуемому nova scientia), предмет которого в высшей степени достоверен и истинен.²⁷³ Между этими двумя «новыми науками» - догматическим богословием и рациональной теологией человеческих наций - существует принципиальная несоизмеримость; однако, как кажется, одна из них является для другой conditio sine qua non. Если вспомнить теперь X аксиому «Новой науки» ²⁷⁴, то станет ясно, что христианская религия осуществляет во всей полноте идеал scienza nuova, объединяя провиденциальную мудрость с мудростью рациональной, а эрудицию филологов – с учением философов.²⁷⁵ На наш взгляд, можно усмотреть аналогию между функцией Священной Истории в «Новой науке» и геометрического разума – в разделе «Об истинном и созданном» более раннего трактата Вико, «О наидревнейшей мудрости италийцев, извлеченной из оснований латинского языка» (De antiquissima italorum sapientia, ex linguae latinae originibus eruenda, 1710). Критика геометрического разума, т. е. определение границ его конститутивного применения, является необходимой предпосыкой познания социально-исторического мира²⁷⁶. Рассуждение о «началах общей природы наций» без развития геометрического разума невозможно: в противном случае единство философии и филологии будет нарушено, и мы сможем увидеть в человеческой истории лишь хаос единичных событий и фактов. Более того, без геометрического разума не появилось бы гражданское устройство, ибо не мог бы появиться язык. Но ведь Священная История функционирует так же: будучи моделью совершенного единства философии и филологии и, тем самым, собственным предметом ragione spiegata, являя нам непосредственное действие Провидения, она служит условием возможности рациональной истории языческих наций, каковой и призвана быть «новая наука».

§ 2. Естественное состояние между экзегетической гипотезой, мысленным экспериментом и предельным понятием

В XVII столетии вопрос о начале человеческой истории превращается в подлинный топос политической литературы. Это событие было инициировано, разумеется, концепцией естественного состояния Гоббса, однако концепция эта не была единственной. В 1655 г. анонимно вышел в свет трактат Исаака ла Пейрера (1594-1676) «Система теологии, основанная на гипотезе о существовании людей до Адама» (Systema theologicum ex hypothesi preadamitica)²⁷⁷. Исаак де ла Пейрер был родом из Бордо, вырос в кальвинистской семье. Прибыл в Париж в 1630 г. и сделался секретарем Принца Конде; был близок с Мерсенном и Гассенди, знаком с Гоббсом. По-видимому, в 1630-е гг. Ла Пейрер и Гоббс, оба состоявшие в свите Принца Конде и принадлежавшие к одному интеллектуальному кругу, интенсивно общались друг с другом, однако достоверно степень их взаимного влияния установить невозможно²⁷⁸. «Преадамиты» - текст в своем роде уникальный по своей Wirkungsgeschichte: против него были написаны теологами десятки трактатов и памфлетов, его упоминает в «Новой науке» Вико, в библиотеке Спинозы был экземпляр этого трактата. Сочинение Ла Пейрера представляет собой развернутый комментарий на знаменитое место из Послания к Римлянам апостола Павла (Рим 5:12-14), где речь идет о том, как грех через Адама вошел в мир. Главное открытие, которое приписывает себе Ла Пейрер, – доказательство существования людей до Адама. По Ла Пейреру, Адам был сотворен в 4004 г. до н. э., но до этого момента прошло неопределенное количество времени. То событие, которое в Библии описывается как сотворение первого человека, на самом деле было не чем иным, как заключением первого завета или договора (foedus, pactus) с Богом, в результате которого человечество оказалось под властью «закона законов, закона как такового» (lex legum, lex simpliciter). В противоположность традиционному богословскому мнению, Ла Пейрер полагает, что закон (а, следовательно, и грех как нарушение закона) начинается именно с Адама, а не с Моисея. В частности, Ла Пейрер находит в библейском тексте доказательства того, что Адаму были даны заповеди о соблюдении субботы, отделении чистого от нечистого, обрезании и ряд других.

Любопытно, что заключение первого завета человечества с Богом имеет ряд сходных черт с гоббсовым общественным договором. Бог, верховный Синдик и защитник всех людей, даровал им закон в обмен на гарантию безопасности, как и гоббсов суверен²⁷⁹. Заключение завета с Богом и переход от естественного порядка к природному описывается Ла Пейрером при помощи характерного выражения - transitus ad ingenium (под этим термином подразумевается переход к закону, постигаемому только мыслительной способностью). По Ла Пейреру, закон или завет, заключенный между Богом и Адамом, является не чем иным, как фикцией (fictio). Нарушение или соблюдение этого завета не влечет за собой никаких «реальных» следствий (в частности, биологическая смерть, по Ла Пейреру, есть следствие не грехопадения, а смертной и испорченной природы человека, в то время как первородный грех повлек за собой лишь «легальную» смерть). Нарушение естественного закона для Пейрера, как и для Гоббса, не есть грех, т. к. грех появляется только вместе с законом (nullibi autem scriptum est, peccatum fuisse imputatum omni generi humano, propter leges illas violatas, sive naturales, sive gentium, aut civiles). Ла Пейрер верит, что человек был сотворен дважды. Первый раз - «из дурной материи» (creatio ex prava materia), и это был дурной человек, обуреваемый гнусными страстями. Поэтому оказалось необходимым повторное творение (recreatio), то есть собственно сотворение Адама, которое обозначает не что иное, как переход от природного состояния к легальному.²⁸⁰ Преадамитов Ла Пейрер сравнивает с мексиканцами, открытыми Колумбом, - подобно тому как Гоббс и Локк находят в Новом Свете своих «людей в естественном состоянии».

Характеристики

Список файлов диссертации