Диссертация (1137551), страница 36
Текст из файла (страница 36)
Поэтомутрансгрессия должна переживаться не как преодоление неких внешних,внеположенных нам границ, а как внутренний опыт, преодоление границвнутренних. Трансгрессия – это всегда опыт самопреодоления: «В такихчувствах (тревоги и ужаса перед запретом) нет ничего болезненного, они длячеловека то же самое, что куколка по отношению к бабочке. Внутреннийопыт дается человеку в тот миг, когда, разрывая куколку, он сознает, чтоотрывается от себя самого, а не от внешнего сопротивления. С этимпереворотом как раз и связано преодоление объективного сознания, котороеограничивали стенки кокона»230.Прояснив механизм трансгрессии и запрета, Батай переходит крассмотрению соотношения эротического опыта с религиозным.
Мы не будемостанавливаться на конкретных подробностях этого анализа и коснемся лишь230Ibid. P. 42. (Там же. С. 514).181методологической стороны познания эротического и религиозного опытов.Эротический и религиозный опыты даны нам в нарушении запрета, поскольку,по мысли Батая, они неразрывно связаны с преодолением границ субъектностии взаимодействием с яростным гетерогенным (сакральным), в котором человекуоткрывается подлинное бытие вне ограниченной перспективы отдельногосубъекта. Следовательно, необходим некий метод восприятия, который не былбы основан на наличии запрета, поскольку такое восприятие распадается, кактолько запрет оказывается нарушен. Подходящим методом оказываетсявнутреннийопыт,субъективныйопыттрансгрессиизапрета.Описаввнутренний опыт как специфический метод познания на примере анализарелигиозных и эротических переживаний, Батай идет дальше, намечаяперспективы использования этого метода для выражения совокупности всехчеловеческих возможностей, всех возможных опытов.Проводя аналогию с запретом и трансгрессией, которые упорядочиваютдействие человека, мы могли бы сказать, что внутренний опыт развертывается вдискурсе Батая как трансгрессия мышления, то есть как намеренное иосознанное нарушение правил рационального мышления.
Для понимания того,что собой, согласно Батаю, представляет трансгрессия мышления, вернемся кзапрету.Запрет делает возможным беспрецедентные по своему масштабупроявления ярости в сознательно продуманной трансгрессии, которой является,к примеру, война. Животное не имеет опыта отложенной во времени ярости,ярость природы дана ему всегда здесь и сейчас, в текущем моменте.
В отличиеот него, человек благодаря запрету получил возможность откладыватьнепосредственную реализацию внутренне присущих ему разрушительныхимпульсов. Миру запрета, гомогенному миру соответствует философия какдисциплина, основанная на упорядоченном, логически непротиворечивоммышлении, которое позволяет выстраивать ограниченные и завершенныесистемы мысли.
В силу этого, в философии мысль никогда не достигает высшей182степени интенсивности, ярость мысли сдерживается строгими правиламимышления. В более привычных терминах это означает, что философия, будучиспособна лишь на понятийное познание, схватывает бытие абстрактно иформально, упуская тот многогранный смысл, который оно имеет длявключенных в него людей. Батай пишет, что философия «не является тойсуммой возможностей, рассматриваемой как операция синтеза, которая кажетсямне изначальной. Она не является суммой возможностей, суммой возможныхопытов, она лишь сумма некоторых определенных опытов, цель которых впознании»231. К синтезу всех возможных человеческих опытов нас можетподвести лишь трансгрессия мышления, но такая трансгрессия будетэффективна только при условии предварительного соблюдения запрета, аименно, использования всех тех возможностей, которые предоставляет намразум.Безусловно, в «Эротике», Батай не отрицает разум как таковой, но еготекст наполнен моментами, в которых язык сводится к безмолвию, которое, поБатаю, является единственным верным способом выражения полноты бытия:«Не хотелось бы заканчивать шутовством, но я стремился говорить на языке,равном нулю, на языке, который был бы эквивалентом ничто, на языке, которыйвозвращается к безмолвию»232.
Речь идет о том, что опыт наивысшейинтенсивности, наибольшей полноты бытия является запредельным для разума.Такую запредельность невозможно адекватно передать через рациональноерассуждение и логически точное описание. Остается лишь молчать илиизобрести парадоксальный язык тишины. Язык, который нарушает правиласмыслообразования, бессмысленен, то есть, по сути, не говорит ничего,являетсясемантическибезмолвным.Разумеется,имеетсяввидунебессмыслица как таковая, но лишь отсутствие смысла в гомогенном мире.
Такойязык вводится Батаем через подрыв привычных смысловых оппозиций. Батайпоказывает, что жизнь и смерть, радость и мучение в момент эротического231232Ibid. P. 252. (Там же. С. 691).Ibid. P. 257. (Там же. С. 695).183исступления или религиозного экстаза перестают означать различные вещи,парадоксальным образом объединяются в одно целое и обретают один и тот жеденотат. Эротическое влечение описывается им как влечение к смерти, ксамоутрате, когда дискретные границы личности рушатся, открывая опытнепрерывного существования: «На мой взгляд, переходы от прерывности кнепрерывности в эротике характеризуются познанием смерти, которым всознании человека разрыв дискретности — и плавный переход к возможнойнепрерывности — изначально связываются со смертью»233.
Такое описаниепредлагает нам рассматривать активность человека, ассоциирующуюся смаксимальной интенсивностью жизни, как нечто, имеющее глубинный смыслсмерти и умирания. В описании Батаем жертвоприношения жизнь и смертьтакже теряют свои отчетливые черты и объединяются в едином амбивалентномпереживании человека, участвующего в этом жестоком ритуале: «Обычноименно жертвоприношение согласует между собой жизнь и смерть, дает смертиобликбрызжущейчерезкрайжизни,ажизни—тяжесть,головокружительность и разверстость смерти. Жертвоприношение — этожизнь, смешанная со смертью, но одновременно смерть в нем является знакомжизни, открытостью к беспредельному»234.Последний пример, который мы упомянем здесь в связи с нарушениемБатаем смысловых оппозиций – это устранение дистанции между опытомбожественного, светлого сакрального и «низменным» эротическим опытом,который осмысливается Батаем как скверна, темное сакральное. Собственно,попытка установить связь между эротическим и мистическим опытамиявляется одним из основных мотивов «Эротики».
Батай стремится показать, чтопереживание божественного присуще человеку не только в привычных светлыхформах, но и в формах яростных и неуправляемых. Более того, зачастую нельзяпровести однозначную границу между светлым и темным сакральным: «Между233234Ibid. P. 104.
(Там же. С. 564).Ibid. P. 92. (Там же. С. 554-555).184системами эротического и мистического излияния имеются очевидные сходства,пожалуй, даже отношения эквивалентности и обмена»235.Основной смысл такого взгляда состоит в том, что специфическичеловеческаясексуальнаяактивность,несвязаннаясбиологическимсамовоспроизводством, – эротика – является не менее сокровенной, чемсостояния слияния с Богом, достигаемые мистиками, поскольку нарушениечеловеком фундаментального эротического запрета, дает человеку опыт, поинтенсивности не уступающий религиозному экстазу, так как и в мистике, и вэротике человек преодолевает индивидуальные границы, границы жизни исмерти, сообщаясь с беспредельным бытием. Следовательно, мы не должнызакрывать глаза на эротику как на что-то исключительно греховное илипредосудительное, ибо она является одной из самых сокровенных сторончеловека, образует сердцевину его бытия.Итак, согласно Батаю, философский язык соотносится с гомогеннойреальностью, в то время как внутренний опыт, будучи трансгрессиеймышления, предстает как гетерогенное (сакральное) письмо, которое призванопередать опыт ярости и интенсивного бытия читателю.
Как уже было сказано, в«Эротике» трансгрессия мышления перемежается со строгим философскимрассуждением. Такое чередование отражает последовательную смену запрета итрансгрессии.Ксхожимвыводамприходитизвестнаяфранцузскаяисследовательница Юлия Кристева, так описывающая концептуализациюлюбви в мысли Батая: «Эротический фантазм, совпадая с философскоймедитацией, доходит до того горнила, где возвышенное и гнусное, этооснование любви, сплавляются в единой “зарнице”. Ту зарницу, в которой “Я”возносится до параноидальных высот божественности, оставаясь при этом награни гнусного падения, на грани отвращения к себе. Или просто на граниумеренной версии этого: на грани одиночества.235Ibid. P. 222.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
