Диссертация (1137497), страница 15
Текст из файла (страница 15)
1840. Т.38, 39)». Исследователи уточнили авторство Солоницына на основании данных, изложенных в письме Иринарха Введенского, который в конце февраля1841 г. сообщал своему соученику по Московской духовной академии П. С.Билярскому. «Единственные знатоки из его (Сенковского – НС) сотрудников— Солоницын (он перевел Николая Никльби) и я. Несмотря что каждый раз68говорю я Сенковскому, что прескверно знаю английский язык и навру пропасть, он просто насильно мне навязывает, и я должен был перетащить коекак две-три статьи с этого языка» [Истрин, 1906, с. 127].
Исследователи сравнивают домашние очерки Гончарова и Солоницына, полные аллюзии на дачный быт семьи Майковых. В Солоницынском очерке есть автопортрет - изображение «друга семейства» наполнено диккенсовской иронией. Вообще Солоницын воспринимался окружающими, как джентльмен, сошедший со страницанглийских романов воспитания, человек «диккенсовского склада» [Гродецкая, 2001].«Английское» присутствие в романе «Обыкновенная история» такжесвязано со спецификой гончаровской иронии. Критики и читатели почувствовали ее и в ранних повестях, и в «Обыкновенной истории».
Разнообразныетолкования этой составляющей гончаровского повествования наметились и урецензентов-современников. Те, кто обсуждает природу юмора Гончарова, отмечают его мягкость, добродушную неоднозначность, а его ирония близкаДиккенсу. Она контрастна: может быть сочувственной по отношению к предмету описания, а может быть, жесткой, трезвой и холодной.Мы в данном разделе не будем обсуждать отдельную тему, связанную свыяснением природы гончаровской иронии, пародии, самопародирования. Обэтом написано немало [Отрадин, 1992; Балакшина, 1999 и др].
Значимо, чторазностильность, взаимное проникновение разных стилистических регистровво многом происходило благодаря иронии. Этому соответствует и взаимноепроникновение жанров. Ирония, юмор снимает жанровые границы и способствует взаимодействию жанров. Не случайно среди тех, кто изучает творчество Гончарова, нет единой точки зрения, к какому жанру отнести повесть«Счастливая ошибка», правомерно ли считать ее светской повестью или пародией (как и с физиологическим очерком «Иван Савич Поджабрин» не единогомнения, написан ли он всерьез или является пародией на физиологию).
Автоиронично слово в очерках путешествия «Фрегат Паллада» (хроникальнаячасть) [Энгельгардт, 1995].69Диккенсовское начало присутствует в «Обыкновенной истории» и науровне стиля, и на уровне организации повествования.При сравнении романа Диккенса ««Жизнь и приключения английскогоджентльмена мистера Николая Никльби» и романа «Обыкновенная история»И.А. Гончарова можно проследить сходство как в деталях сюжета, так и вфункциях главных героев.Напомним, что оба романа начинаются с писем о смерти брата дядямглавного героя.
Написанные овдовевшими невестками, оба письма содержатпросьбу позаботиться о молодом племяннике. Ральф, дядя Николая Никльби,и Петр Иванович Адуев представляют собой более успешную линию семейного древа, в отличие от обедневших братьев. И Ральф, и Петр Ивановичпроживают в столице и с саркастической пренебрежительностью встречаютпросьбу взять под свою опеку юного племянника. В начале романа оба потенциальные опекуна описаны как состоятельные представители среднегокласса. Так, про дядю Николаса говорится, что «мудрено сказать чемон[Ральф] там [в Лондоне] занимался… Однако ж, по всем признакам, он делала какие-то дела…Не подлежало сомнению, что у Ральфа куча денег.”[Диккенс, 1840, с.
120 – 121]. В то время, занятия и положение Петра Ивановича Адуева Гончаров описывает следующим образом: «В Петербурге он[Петр Иванович Адуев] слыл за человека с деньгами, и, может быть, не безпричины; служил при каком-то важном лице чиновником особых порученийи носил несколько ленточек в петлице фрака…» [Гончаров, 1997, с. 193].Несмотря на то, что матери Александра Адуева как персонажу отведено в романе меньше места, чем миссис Никльби, обе героини схожи в общих чертах: их объединяет горячая любовь к сыновьям и уверенность в том,что дядя обязательно наставит их сыновей на правильный путь и поможет имдобиться успеха. Схожая ироничная интонация и в целом авторская ирониясопутствует этим описаниям.70При первой встрече дяди с главным героем, которая следует незамедлительно после получения письма, читатели впервые узнают главных героев: они ровесники, им 20 лет, когда они приезжают в Петербург. НиколайНикльби, как его зовут в русском переводе романа, ставит своей целью вЛондоне обеспечить мать и сестру, Александр же приезжает, чтобы сделатькарьеру.
Тем не менее, оба главных героя – молодые и полные надеждюноши. Первые секунды встречи дяди и племянника совпадают в романах:Александр «было бросился на шею к дяде, но тот, пожимая мощной рукойего нежную, юношескую руку, держал его в некотором отдалении от себя,как будто для того, чтобы наглядеться на него, а более, кажется, затем, чтобыостановить этот порыв и ограничиться пожатием» [Гончаров, 1997, с. 201].Николай, в свою очередь, «кинулся навстречу Ральфу и приветствовал егоименем дядюшки» [Диккенс, 1840, с.
129].Оба дяди в романах пытаются устроить женитьбу своих подопечных,подыскивая им богатую невесту. Но если дядя Александра, придерживающийся точки зрения, что жениться надо «не по расчету, а с расчетом», пытается оказать этим помощь племяннику, то дядя Николая предлагает помочьодному из своих кредиторов жениться на Магдалине Брей, так как ей полагается большое наследство, о котором она не знает. Этой свадьбой Ральф хочети получить «свою долю», и «сделать зло» племяннику, который влюблен вМагдалину [Диккенс, 1840, с. 72].В обоих романах также присутствуют помощники главного героя,близкие к дяде, которые стараются способствовать главному герою и не даютему сойти с правильного пути. В романе Диккенса таким является секретарьРальфа, который подслушивает планы дяди и помогает Николаю избежатьловушки, утешает и многое объясняет Николаю, а в романе Гончарова похожую, немного редуцированную роль играет жена Петра Ивановича Адуева,которая утешает Александра и не дает полностью разочароваться в жизни.71В дальнейшем главных героев ожидает различный карьерный путь(главной составляющей романа Диккенса является всё же не стремление Николая Никльби к славе и титулам, а, во многом, противостояние кознямдяди), но, тем не менее, оба героя в определенный момент занимаются литературным творчеством.
Николай отправляется с театральной труппой вПортсмут и занимается переписыванием и постановкой французских пьес, атакже сам играет на сцене ( на наш взгляд, прямая отсылка к «Годам странствия Вильгельма Мейстера»), а Александр переводит немецкие статьи осельском хозяйстве и безуспешно пытается найти свой путь в литературе.В романе Диккенса также присутствуют две сцены самоубийства: комичная попытка одного из кредиторов Ральфа отравиться и самоубийствоРальфа в конце романа.
И если попытки господина Манталини отравиться«уже в четвертый раз, чтобы выманить деньги» [Диккенс, 1840, с. 47] усвоей жены, представлена как фарсовое театральное представление, то последняя сцена романа, где одинокий и разорившийся Ральф вешается на простыне в своей комнате, представляется самой мрачной сценой в романе Диккенса:«Он устремил глаза на вершину стропил, долго смотрел туда неподвижно,потом встал, перетащил на середину комнату сундук, который стоял в стороне, поставил на него стул, взлес и начал обоими руками ощупыватькровлю.
Скоро ему попался толстый железный крюк, крепко всаженный встропила. Ральф несколько минут держал его в кулаке, потому спустилсяопять на пол и сел на сундук. Раздался унылый звон колокола на городскойбашне. Час! « - Звони, медный язык! Закричал Никльби: показывай людямвремя их болезненного рождения, их жалких забав, их тяжелых трудов и мучительной смерти. Для меня уже нет времени!..
О! Если бы я мог в эту минуту отравить воздух, которым они дышат!» С отчаянием и бешенствомРальф оглянулся вокруг, поднял руки, затряс ими словно в безумии и вскочил….» [Диккенс, 1840, с. 140]72Вспомним, что сцена самоубийства, в данном случае не воплощенногодо конца, присутствует и романе «Обыкновенная история», тем самым, даваяеще один повод к сближению романов:«Зачем я живу? — громко сказал он, — отвратительная убийственнаяжизнь! А я, я... нет! если у меня недостало твердости устоять против обольщения... то достанет духу прекратить это бесполезное, позорное существование...» Он скорыми шагами подошел к речке. Она была черна. По волнам перебегали какие-то длинные, фантастические, уродливые тени. Берег, где стоялАлександр, был мелок.— Тут и умереть нельзя! — сказал он презрительно и пошел на мост, бывший оттуда во ста шагах..
Александр облокотился на перила посредине мостаи стал вглядываться в воду. Он мысленно прощался с жизнию, посылал вздохик матери, благословлял тетку, даже простил Наденьку. Слезы умиления теклиу него по щекам... Он закрыл лицо руками... Неизвестно, что бы он сделал, каквдруг мост заколебался у него под ногами; он оглянулся: боже мой! он на краюпропасти: перед ним зияет могила: половина моста отделилась и отплываетпрочь... проходят барки; еще минута — и прощай! Он собрал все силы и сделалотчаянный прыжок...
на ту сторону. Там он остановился, перевел дух и схватился за сердце» [Гончаров, 1997, с. 408].Мы не наставиваем, что этих параллелей достаточно, чтобы обосновать гипотетическую рецепцию романа Диккенса в «Обыкновенной истории», тем неменее его «неназванное» напрямую, косвенное присутствие в тех ироничныхповоротах стиля, словесных нюансировках, влияющих на повествование и организацию сюжета, подтверждают гончаровскую чувствительность к викторианскому роману воспитания.Вторая «английская» ипостась романа воспитания, о которой мы говорили выше, может быть намечена в пересечениях Гончарова и Теккерея.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
