А.Н. Чанышев - Философия Древнего мира (1999) (1116266), страница 177
Текст из файла (страница 177)
Что же касается остальных, то стоит им испустить дух, чтобы «не стало о них и помину», Что же такое вечная слава? — сущая суета» (1У, 33). И в этом всепожирающем беспредельном потоке жизни нет и не будет ничего нового; «...наши потомки не увидят ничего нового» (Х1, 1), ведь «человек, достигший сорока лет, если он обладает хоть каким-нибудь разумом, в силу общего единообразия некоторым образом уже видел все прошедшее и все имеющее быть» (Х1, 1). И в самом деле, позади настоящего для Марка Аврелия лежала большая и довольно однообразная история.
Император не находил в ней качественных перемен. Все одно и то же. «Окинь мысленным взором хотя бы времена Веспассиана, и ты увидишь все то же, что и теперь; люди вступают в браки, взращивают детей, болеют, умирают, ведут войны, справляют празднества, путешествуют, обрабатывают землю, льстят, предаются высокомерию, подозревают, злоумышляют, желают смерти других, ропщут на настоящее, любят, собирают сокровища, добиваются почетных должностей и трона. Что стало с их жизнью? Она сгинула.
Перенесись во времена Траяна: и опять все 'то же. Опочила и эта жизнь. Взгляни равным образом и на другие периоды в жизни целых народов и обрати внимание на то, сколько людей умерло вскоре по достижении заветной цели и разложилось на элементы» (1Ч, 32). Эти примеры личного и исторического пессимизма императора Марка Аврелия можно умножить. Они составляют наиболее яркие и живые строки в его записках, обращенных к самому себе. Разочарованность, усталость императора — это разочарованность и усталость самой Римской империи, будущее которой было действительно неведомо. Марк Аврелий не знал, что его неудачного и сомнительного сына— императора после него — убьют, что с его смертью прекратится династия Антонинов, что Римское государство вступает в смутные времена, когда в середине 1П в.
оно фактически распадется. В каком-то смысле Ренан был прав, когда вызывающе озаглавил свою книгу о Марке Аврелии так: «Марк Аврелий и конец античного мира». Античный мир действительно кончается в его времена. Смутное время породило Плотина. Диоклетиан собрал империю. Но зто была совсем другая империя. Принципат сменился доминатом.
Это откровенный, а не эпизодический, как было во времена Ранней империи, восточный 640 деспотизм. Вскоре после своего возрождения римская империя примет христианство. И начнется новая эпоха — эпоха окончательного заката античной культуры и эпоха расцвета христианской культуры. Но было бы неправильным, односторонним сводить мировоззрение Марка Аврелия только к негативной его стороне, хотя и самой сильной и выразительной. Дело в том, что из его пессимизма, из его острого осознания кратковременности и самой жизни человека, и памяти о нем, и славы не следует того, что мы обычно находим у таких же разочарованных людей — проповеди или бездействия, или того, что, если все так зыбко, то остается только предаться доступным человеку наслаждениям, а там пусть будет то, что будет.
У Марка Аврелия есть совокупность несомненных для него нравственных ценностей. Он говорит о том, что лучшее в жизни «справедливость, истина, благоразумие, мужество» (П1, 6). Да, все — «сущая суета» (1Ч, 33), но все-таки есть в жизни то, к чему следует относиться серьезно. Это «праведное помышление, общеполезная деятельность, речь, неспособная ко лжи, и душевное настроение, с радостью приемлющее все происходящее как необходимое, как предусмотренное, как проистекающее из общего начала и источника (1П, 33). Здесь необходимо отметить такую ценность, как «общеполезная деятельность», Марк Аврелий называет это также «гражданственностью» (1П, 6) и ставит ее наравне с разумом.
Эти истинные ценности император противопоставляет таким мнимым ценностям, как «одобрение толпы, власть, богатство, жизнь, полная наслаждений» (П1, 6), У Марка Аврелия есть положительный идеал человека. Это суше- ство «мужественное, зрелое, преданное интересам государства». Это римлянин. Это существо, облеченное властью, которое чувствует себя на посту и которое «с легким сердцем ждет вызова оставить жизнь» (1П, 5).
Это существо, которое видит «мудрость исключительно в справедливой деятельности» (1Ч, 37), Такова раздвоенность человека в его жизни: он и кратковременное, живущее лишь настоящим мимолетное существо, и существо, преследующее долговременные и прочные цели. Марк Аврелий осуждает того, кто все время в делах, но свои дела не сообразовывает с какой-то одной целью, подчиняя ей всецело все свои стремления и представления (см. П, 7). Надо служить благу государства (в котором, однако, нет ничего нового, все надоело и опостылело). Такая развоенность у Марка Аврелия в какой-то степени объясняется его внутренней раздвоенностью на ипостаси философа-стоика и высшего правителя громадной и сложной империи.
Но у императора есть и философское обоснование для второго взгляда на жизнь. С убежденностью в текучести всего поразительным образом уживается мысль, что все есть некое одно большое Целое, в котором все связано. И этим Целым управляет разум этого Целого, его Логос. Туда же Марк Аврелий помещает каким-то мало понятным образом и богов. Ф .о ««»се «»»р 641 Это Целое динамично, оно подчинено Промыслу. В Целом все предопределено, поэтому выше и говорилась: принимай все как «предусмотренное, проистекающее из общего начала и источника» (111, 33). Люди как разумные сушества едины в своем разуме, у всех у них единая душа и единый разум (см.
ЪЧ, 29). В разуме люди сходятся друг с другом. А говоря точнее, человек в понимании Марка Аврелия тройственен: у него есть (1) тело — оно бренно, (2) душа или, что не совсем то же, «проявление жизненной силы» и (3) руководяшее начало, знаменитый стоический гегемоникон, то, что Марк Аврелий называет разумом в человеке, его гением, его божеством. Человек должен пестовать его в себе, не оскорблять ничем низшим, «не осквернять живущего в... груди гения» (П1, 16).
А это значит никогда не считать для себя полезным то, что «когда-либо побудит тебя преступить обещание, забыть стьщ, ненавидеть кого-нибудь, подозревать, клясть, лицемерить, пожелать чего-нибудь такого, что прячут за стенами и замками. Ведь тот, кто отдал предпочтение своему духу, гению и служению его добродетели, не надевает трагической маски, не издает стенаний, не нуждается ни в уединении, ни в многолюдстве.
Он будет жить — и зто самое главное— ничего не преследуя и ничего не избегая. Его совершенно не беспокоит, в течение большего или меньшего времени его душа будет пребывать в телесной оболочке, и когда придет момент расставания с жизнью, он уйдет с таким же легким сердцем, с каким он стал бы приводить в исполнение что-нибудь другое из того, что может быть сделано с достоинством и честью. Ведь всю свою жизнь он только и думает о том, чтобы не дать своей душе опуститься до состояния, недостойного разумного и призванного к гражданственности существа» (П1,7). Здесь говорится о душе, но неясно, будет ли зта душа жить после смерти, или же она сольется с мировой душой.
Интересно, что Марк Аврелий допускает на миг возможность полной смерти, ведь надо быть готовым ко всему: «Душе, готовой ко всему, не трудно будет, если понадобится, расстаться с телом, все равно ждет ли ее угашение, рассеяние или новая жизнь» (Х1, 3). Он допускает, что нет богов и промысла [«если нет богов и промысла» (11, 11)1, но туг же, как бы испугавшись, отбрасывает зто предположение, говоря: «Если же богов не сушествует, или им нет дела до людей, то что за смысл мне жить в мире, где нет богов или нет промысла?» (11, 11).
Нет, возражает сам себе император, «боги существуют и проявляют заботливость по отношению к людям», Но как сочетать тогда промысел богов и свободу человека? Фаталист ли Марк Аврелий? Иногда кажется, что он фаталист. Разве он не говорил о том, что надо с легким сердцем принимать все то, что предусмотрено? Но вместе с тем в его несистематизированных «разноцветных» заметках мы находим и мысль о свободе человека по воле богов: «Они устроили так, что всецело от самого человека зависит, 64з впасть или не впасть в истинное зло» (П, 11). Марк Аврелий приводит слова Эпиктета: «Нет насилия, которое могло бы лишить нас свободы выбора» (Х1, 36). Но вместе с тем император не призывает к активной борьбе со злом. Все-таки надо принимать и жизнь, и смерть так, как они происходят.
Жить надо так, как если бы каждый день был последним и каждое дело, которое ты делаешь, — последнее в твоей жизни дело. «Итак, проведи этот момент времени в согласии с природой (а жить в согласии с природой означает для Марка Аврелия «блюсти правду во всех речах и поступках» (Я„51). — А. Ч), а затем расстанься с жизнью так же легко, как падает созревшая слива: славословя природу, ее породившую, и с благодарностью к произведшему ее древу» (Я, 48).
Таков правильный пугь, по которому должен идти человек. Но как на него выйти? В этом нам может помочь только философия. «Философствовать же значит оберегать внутреннего гения от поношения и изъяна, добиваться того, чтобы он стоял выше наслаждений и страданий, чтобы не было в его действиях ни безрассудства, ни обмана, ни лицемерия, чтобы не касалось его, делает или не делает чего-либо его ближний, чтобы на все происходящее и данное ему в удел он смотрел„ квк на проистекающее отгула, откуда изошел и он сам, а самое главное,— чтобы он безропотно ждал смерти, как простого разложения тех элементов, из которых слагается каждое живое существо.
Но если для самих элементов нет ничего страшного в их постоянном переходе друг в друга, то где основания бояться кому-либо их обратного изменения и разложения? Ведь последнее согласно с природой, а то, что согласно с природой, не может быть дурным» (1, 17). ПИФАГОРЕЙСКИЕ ПЛАТОНИКИ Во времена Ранней Римской империи происходит вторичная конвергенция пифагореизма и платонизма. Для классического пифагореизма характерен мировоззренческий дуализм, когда за начало всего сущего принимается не одно какое-нибудь начало, а два: предел (перас) и беспредельное, или неопределенное (апейрон). Не все с этим согласны. Ф. Корнфорд, английский философ-классик (т. е. занимающийся античной, «классической», философией) утверждал, что «первоначальный пифагореизм монистичен».
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
