А.Н. Чанышев - Философия Древнего мира (1999) (1116266), страница 178
Текст из файла (страница 178)
Он думал, что пифагорейцы с самого начала принимали за первоначало всего сушего обожествляемое ими единое начало: монаду . Но многие ученые с этим не согласны. Например, Дж. Рэвин думал, что первоначальный пифагореизм дуалистичен и лишь позднее пифагорейцы ввели монаду в качестве высшего, примиряющего противоположности предела и беспредельного и содержащего их в себе самого первого начала. При этом Ф.
Корнфорд опирался на Александра Полигистора (о нем 21' 643 речь впереди), а Дж. Рэвин — на пифагорейскую таблицу противоположностей, сохраненную Аристотелем. В самом деле, Аристотель в «Метафизике» перечисляет, но никак не комментирует десять пар пифагорейских противоположностей; «...предел и беспредельное, нечетное и четное, единое и многое, правое и левое, мужское и женское, покоящееся и движущееся, прямое и кривое, свет и тьма, хорошее и дурное, квадратное и прямоугольное». На первый взгляд эти пары кажутся собранными вместе случайно. Мы видим какое-то странное сочетание мифологического сексуально- космического дуализма с дуализмом физико-математическим. Гегель назвал эту таблицу «смешением противоположностей представления и противоположностей понятия», но он ее, так же как и Аристотель, не анализирует.
На наш взгляд, здесь выражено типичное дуалистнческое мировоззрение мифологического происхождения. Именно для мифологического мировоззрения, подходящего к миру с дуальной социальной моделью (племя распадается на две фратрии, внутри каждой из которых устанавливаются только трудовые отношения, сексуально- биологические отношения возможны лишь между лицами, принадлежащими к разным фратриям), характерно то, что мы находим у первоначального пифагореизма — в протофилософии, еще тесно, органически связанной с мифологической профилософией.
При этом обычно, что один ряд явлений противопоставляется другому ряду, как хорошее дурному. Именно тем, что эти два ряда получают этическую оценку, и объясняется то, что в этой таблице мы находим такую пару противоположностей, как «хорошее и дурное». Но так как пифагорейцы думали, что зло состоит в беспредельном и неопределенном, а благо — в едином и определенном (предел, перас), о чем сказано у Аристотеля в его «Никомаховой этике» («„.рассуждение пифагорейцев, которые помещают единое (хен) в один ряд с благами...» (1.4.!096в)), то естественно, что наряду с добром мы находим единое и предел, а наряду со злом— беспредельное и многое. Далее, пифагорейцы исходили во многом из орфической теогонии, а согласно одной из версий орфизма Хронос порождает эфир-хаос, от которого происходит некое «мнровое яйцо», находящееся внугри хаоса, т.
е. надо думать, эфир собирается внутри пустоты как какое-то сгущение. Из него и образуется космос (мир-украшение, украшенный мнр). Мировое, предкосмическое яйцо — это нечто эфирное, а значит, светлое. Это также мужское. Окружающий «яйцо» хаос как зияние— темное и женское образование. Поэтому у орфиков мужское и светлое относится к одному ряду, а женское и темное — к другому. Пифагорейцы же отождествили живое «яйцо» орфиков с пределом, а окружающую это «яйцо» пустоту как темный хаос — с беспредельным, апейроном.
Это значит, что орфический, мифологический, секб44 суально-биологический дуализм был осмыслен пифагорейцами в категориях зарождающейся философии. Так сложились два ряда: А) предел, доброе, мужское, светлое и Б) беспредельное, злое, женское, темное. К первому ряду отнесли также и правое, потому что в мифологическом мировоззрении правое обычно связывается с благом, а левое — со злом.
Вдыхаемая «мировым яйцом» пустота, окружающая зарождающийся космос как хаос, делает возможным развитие из яйца зародыша, и в конце концов рождается орфический Фанес. А от него происходит все остальное, прежде всего — сам космос. Это биологическое развитие зародыша было осмыслено пифагорейцами абстрактно, как расчленение на части некоего первичноединого, что дает уже выход в геометрическую картину мира. «Яйцо» единое, пустота — многое.
Единое сосуществует со многим изначально. Итак, мы имеем два ряда: предел, единое, правое, мужское, светлое, доброе и беспредельное, многое, левое, женское, темное, злое. Пифагореййы думали, что нечетное ограничено, а четное безгранично. Сложение ряда нечетных чисел, начиная с единицы, понятых геометрически, давало квадрат, сложение четных чисел, начиная с двух,— прямоугольник, соотношение сторон которых было меняющимся, тогда как соотношение сторон в квадрате всегда постоянно и равно единице. Поэтому квадрат был отнесен к покоящемуся [на это толкало и то, что всякое «квадратное число» можно представить как сумму нечетных чисел: 4 = 1 + 3; 9 = 1 + 3+5 и так далее по формуле 1 + 3+ + ....... + (2п-1) = п~, а прямоугольник — к движущемуся [на это толкало и то, что «прямоугольное число» можно представить как сумму четных чисел 6 = 2 + 4; 12 = 2 + 4 + б и так далее по формуле: 2 + 4 +...
+ +2п = и (и + 1), из чего следует, что «прямоугольным» является не каждое состоящее из двух неравных множителей число, а только такое, которое можно представить как два множителя с разницей в одну единицу: 2 и 3, 3 и 4, 4 и 5, но не 8, т. е. 2х4. Поскольку 2/3, 3/4,4/5 не равны друг другу, то их соотношение разное, переменное, «движущееся»), По-видимому, позднее в пифагореизме на первое место выходит новая пара: единое и неопределенное (беспредельное), т. е. синтез первой и третьей аристотелевских пар пифагорейских противоположностей. С таким пифагореизмом стал сближаться поздний, «неклассический» платонизм.
Если «классический» платонизм учил, что первичны идеи, а числа лишь посредники между идеями и вещами, то «неклассический» платонизм стал учить, что сами идеи производны от чисел, а числа, в свою очередь, производны от единого (в чем этот платонизм был согласен с новым пифагореизмом) и «большого и малого», «двоицы». Аристотель говорит так: «Что единое есть сущность, а не что-то другое, что обозначается как единое (т. е. единое — субъект, а не предикат.
— А. Ч), это Платон утверждал подобно пифагорейцам, 645 и точно так же, как и они, что числа — причины сущности всего остального; отличительная же черта учения Платона — зто то, что он вместо беспредельного, или неопределенного как чего-то одного признавал двоицу и неопределенное выводил из большого и малого» (1, б, 987 в). Аристотель далее пытается объяснить, почему Платон заменил пифагорейское беспредельное как одно из начал, сделав его вторичным, на двоицу; «...а двоицу он объявил другой основой потому, что числа, за исключением первых, удобно выводить из нее как чего-то податливого». Итак, у пифагорейцев и Платона одно начало одинаковое— единое, а второе разное: у пифагорейцев беспредельное, или неопределенное (апейрон), а у Платана — диада, двоица, большое и малое, апейрон же вторичен по отношению к диаде, производен из нее. Разница небольшая, и Феофраст в своей «Метафизике» приписывает учение о диаде (двоице) равно и пифагорейцам, и Платону, объясняя диаду, двоицу как то, в чем заключается «беспредельность, беспорядочность и всякая, так сказать, бесформенность в себе» (Маковельский А.
Досократики. Ч. 3. Казань, 1919. С. 72). До сих пор «единое» выражалось в оригинале древнегреческим словом «хен» (Ьеп). Но позднее пифагорейцы стали заменять это единое другим единым, выражаемым в оригинале словом пюпаз (монас, отсюда монада). Впервые монада появляется, если этот фрагмент подлинный, уже у Филолая. Согласно Ямвлиху, Филолай думал, что начало всего монада. Это Ч в. до н.э. В 1Ч в. до н.э.
развитие пифагореизма и платонизма прерывается, если не считать платонизмом академический скептицизм Аркесилая и Карнеада с их последователями и если не принимать гипотезу шведского ученого Холгера Теслефа, утверждающего, что и в П1, и в !Ч вв. до н.э. в Южной Италии продолжала существовать замкнутая пифагорейская школа с центром в Таренте и с филиалами в Метапонте, Регин и в других южноиталийских городах. Эта гипотеза вызвала серьезную критику, например, со стороны голландской зллинистки Де Фогель, которая не признает литературу, принимаемую Х. Теслеф за пифагорейскую, видя в ней всего лишь эклектическую смесь платонизма, аристотелизма и стоицизма.
В обоснование своей гипотезы Х. Теслеф ссылается на археологические находки в Южной Италии монет, датируемых П! — П вв. до н.э., украшенных пентаграммой — якобы исключительно пифагорейским' символом. Однако та же Де Фогель напоминает, что пентаграмма (пятиконечная звезда) — символ здоровья, первоначально принадлежащий цивилизации Месопотамии и широко распространенный от Вавилонии, Финикии и Иудеи до Испании и Британии, где такие монеты имели хождение во П в. до н.э. Так что, по-видимому, верным будет думать, что и платонизм, и пифагореизм возрождаются почти одновременно в ! в. до н.э.
Это б46 неопифагореизм (или постпифагореизм), и это так называемый средний платонизм. Представителями первого в 1 в. до н.э. можно считать таких ученых, как римлянин Фигул и иудей Александр Полигистор, а второго— Евдор Александрийский, если не считать Антиоха Аскалонского, с которого также иногда ведут начало среднего платонизма.