А.Н. Чанышев - Философия Древнего мира (1999) (1116266), страница 165
Текст из файла (страница 165)
Начала, образуя многообразные сочетания, образуют и все мнопюбразие вещей: «...всякую вещь образует семян сочетанье» (11, 687), так что ...хотя супиств)ет и множсспю общих Первоначал у вещей, тем не менее очень различны Могут они меж собой сстажпъся во всем своем целом; Так что мы вправе сказать, что различный состав образует Племя людское, хлеба невинные и рощи густме (П, 695 — 699). Иначе говоря, ...материи все измененья— Встречи, движения, строй, положенье ее и фигуры— Необходимо влекут за собой и в вешах перемены (и,! 020 — 1022).
Разные сочетания, встречи, движения, строй, положение разнофигурных и разноформенных первотел образуют небо и землю, потоки и моря, деревья и животных. Рассматривая огонь как тело, т. е. разделяя со всеми древними ошибочное понимание огня, Лукреций как бы принимает мысль Гераклита, что огонь может превращаться в другие предметы, но дает этому свое объяснение, исходя из учения о вещах и телах как о системах первотел. Возникшие из огня тела не остаются, в сущности, огнем, как думал Гераклит, просто: ...тела существуют, которых Встречи, движенья, строй, положения их и фигуры Могут огонь порождать, а меняя порвлок, меняют Также природу, и нет ни с огнем у них сходства...
(1, 684 — 087). Имеет значение, какие первотела войдут с какими в сцепление, в каком они положении, каковы их движения. Через всю поэму проходит сравнение первоначал с буквами, а вещей — со словами. Даже и в наших стихах постоянно, как можешь заметить, Множество слов состоит из множества букв однородных, Но и стихи, и слова, как ты непременно признаешь, Разнятся между собой и по смыслу, а также по звуку. Видишь, как буквы сильны лишь одним нзмененьсм порядка.
Что же до первоначал, то они еще больше имеют Средств лля того, чтоб из них возникли различные вещи (1, 823 — 829). Образуя тела, первоначала не слипаются, они всегда разделены пустотой. Правда, между ними могут быть сцепления, но только при их соответствующих формах и фигурах. При столкновении одни первотела отлегают далеко, а другие — на «ничтожные лищь расстояния» (11, 101), «сложностью самых фигур своих спутаны будучи цепко» (П, 102). Таковы все твердые тела: алмаз, кремень, железо, медь.
Напротив, воздух и солнечный свет состоят из таких частиц, которые не сцеплены между собой, а потому, сталкиваясь, разлетаются на значительные расстояния. Но и будучи сцепленными, первоначала продолжают находиться в движении, они никогда не застывают на одном месте, не находятся в покое, только эти движения совершаются «потаенно и скрыто от взора» (П, 128). Лукреций говорит здесь фактически о молекулярном движении, которым наполнено, казалось бы, самое спокойное и холодное тело. Далее, текучие и жидкие тела состоят из гладких и круглых частичек, а дым, туман и пламя — из острых и, 597 разумеется, не сцепленных между собой. Морская вода отличается от пресной воды тем, что в ней к гладким частицам примешаны шершавые. Гладкие и шершавые частицы можно разделить, говорит Лукреций, таким образом положительно отвечая на вопрос о возможности опреснения морской воды — важная проблема нашего времени.
Однако возможности сочетания первотел не беспредельны. Иначе возникали бы чудовища, аналогичные бессмысленным сочетаниям букв. Взаимоиревращаемоеть без развития. В природе происходит постоянный круговорот первотел, в ней ничего не пропадает, но и ничего не возникает из ничего, потому что «природа всегда возрождает одно из другого» (1, 263).
Распадаясь на первоначала или изменяя свой состав, когда одни первотела приходят, а другие уходят, или изменяя свои внутренние движения и т. д., тела превращаются в другие качественно от них отличные тела, так что «все возникает одно из другого» (П, 874), например, «в скот переходят ручьи, и листья, и тучные пастьбы» (П, 875). В этом смысле «весь мир обновляется вечно» (П, 75), однако «перемен никаких не бывает.
А все неизменно» (1, 588). Это, конечно, метафизическая мысль, исключаюшая возможность развития, в частности образования новых, дотоле не сушествуюших тел, например новых видов животных, исключающая биологическую, прежде всего, эволюцию. Также не вяжется с этим в общем признаваемый Лукрецием культурный прогресс человечества, когда люди, создавая искусственную среду обитания, создают новые, дотоле не сушествуюшие веши. Лукреций обрашает внимание лишь на одну сторону — вос~роизводимость во времени все-тех же видов живой природы, на наследственность, которую он объясняет неизменностью первоначал, не вьшеляя здесь, конечно, ибо уровень знаний того времени это не позволял, особые, несущие в себе наследственную информацию первоначвла — гены.
Однако Лукреций не знает того, что наследственность не исключает изменчивости, а потому абсолютизирует первое: если бы первоначала изменялись, говорит мыслитель, то «не могли б столько раз повторяться в отдельных породах/Свойства природные, нрав и быт, и движения предков» (1, 597 — 598). Но наряду с этим у Лукреция есть предваряюшая учение Менделя догадка о том, что первоначала, несущие, как мы бы сейчас сказали, в себе наследственность, реализуются не все сразу в следующем поколении, они могут присутствовать в ближайшем поколении, никак не проявляясь, и проявляться в следующих поколениях, отчего дети могут быть похожи не на своих родителей, а на своих дедов и даже на более отдаленных предков.
Это, говорит буквально Лукреций, происходит потому, что '«отцы в своем собственном теле скрывают множество первоначал в смешении многообразном, из роду в род от отцов к отцам по наследству идущих; так производит детей жеребьевкой Венера, и предков волосы, голос, лицо возрождает она у потомков» (Ч1, 1220 — 1224). Эта «жеребьевка Венеры» замечательна! Здесь фактически говорится о том, что в сочетаниях наследственных 598 черт есть элемент случайности, благодаря которому все особи одного и того же вида отличаются друг от друга при обшей, конечно, их существенной схожести друг с другом и при отсутствии уродств (которые, конечно, бывают как результат изъянов в наследственном коде).
Но это несчастный случай. Лукреций, однако, не доходит до мысли, что «жеребьевка Венеры» может давать такие изменения у потомства, которые приводят к тому, что один вид порождает другой, качественно от него отличный, к идее изменчивости самих видов. Первячяые и вторичные качества. Таких терминов у Лукреция нет, это терминология философии Нового времени (Галилей говорил о «первичных качествах», а Локк также и о «вторичных качествах»), Но по сути своей проблема первичных и вторичных качеств была поставлена уже Демокритом.
Эпикур и Лукреций развивали и детализировали решение этой проблемы, данное Демокритом, который думал, что атомам присущи только форма, величина, положение, перемещение в пространстве, т. е. то, что потом стали называть «первичными качествами», но у них нет ни запаха, ни цвета, ни вкуса, т. е. того, что вместе со звуком и осязательностью стали позднее называть «вторичными качествами», однако вторичные качества связаны с первичными причинно: вторичные качества являются следствием первичных, но причиняются они только при воздействии первичных качеств на субъект, на органы чувств субьекта.
Зта мысль была подхвачена всеми древними атомистами. Согласно Лукрецию, изначальные тела лишены цвета, вкуса, запаха, но, различаясь по формам и фигурам, способны, воздействуя на те или иные органы чувств, вызывать различные ощущения, которые мы ошибочно приписываем самим телам, но на самом деле «у тел основных никакой не бывает окраски» (11, 737). Доказательством тому является хотя бы то, что без света нет цвета, а если так, то цвета — не свойства, а явления (согласно терминологии Лукреция), так что первичные качества можно, пожалуй, сблизить со «свойствами», а вторичные качества — с «явлениями». Конечно, различием форм и фигур первотел легче всего можно объяснить различие в осязании и во вкусе (это чувство наиболее близко к осязанию), поэтому Лукреций, доказывая субъективность вторичных качеств, начинает именно с этого: ...и мед и молочная влага На языке и во рту ошушаются нами пршпно; Наоборот же, полынь своей горечью или же дикий Тысячелистник уста нам кривят отвратительным вкусом.
Так что легко заключить, что из гладких и круглых частичек То состоит, что давать ошушенье приятное может; Наоборот, то, что нам представляется горьким и терпким, Из крючковатых часпш образуется, тесно сплетенных, А потому и пути к нашим чувспюм оно раздирает, Проникновеньем своим нанося поранения телу (и, 398 — 407). От вкуса Лукреций переходит к звуку и цвету.
Он думает, что звук так же порождается в нашем органе слуха, как и вкус в языке, что звук состоит из частиц, и он различает «визг от нилы» и звуки кифары, последний состоит из гладких элементов, первый из таких частиц состоять не может: Нс полагай и того, что от сходных семян происхолят Краски, которые азор своим цветом прекрасным ласкают. Так же, как тс, что нам режут глаза, эх«галлия слезиться. Или жс видом своим возбуждают у нас отарашенье (П, 418 — 421). Также зловоние и благовоние вызываются различными по форме частицами, первотелами, элементами. Общий вывод такою ...асс то, что для нас н отрадно, и чуастау приятно, Должно а себе содержать изначальную некую гладкость; Наоборот, что для чувств и несносно и кажется жестким, То несомненно а себе заключает шершаяос нечто (П, 422 — 425). Лукреций, конечно, облегчает себе задачу, доказывая субъективность вторичных качеств, ставя во главу угла такие явно субъективные критерии, как приятное и неприятное.
Необходимо отметить также, что он не только объясняет разность ощущений разностью форм первичных тел, атомов, но и, совершая круг в доказательстве, через различия в ощущениях доказывает различие форм атомов: «...должны далеко не похожие формы быль у начал, раз они вызывают различные чувства» (11, 442 — 443). Необходимо, далее, добавить, что Лукреций не ограничивается объяснением разницы в ощущениях различиями только в формах самих атомов, но придает значение и их сочетаниям. Цвет, конечно, субъективен, но он, говорит Лукреций, меняется не от субъекта, а от объекта, от сочетания первоначал, завися от того, какие первоначала в какое вступают сочетание и как они взаимно двигаются, поэтому тело может как бы внезапно менять свою окраску, продолжая оставаться состоящим из тех же элементов: Так, если буря начнет яздымшь водяные раанины, Мраморно-белмми туг станояатся волны морские. [Так и) предмет, прсдстздяяяшийся черным, Если смешалась его материя и изменился В ней раслйиа)ея начал, и ушло, и прибааилось нечто, Может на наших глазах оказаться блсстюцим и белым (П, 746 — 772).