Диссертация (1105895), страница 8
Текст из файла (страница 8)
Сенат подтвердил право евреев проживать в Каменца-Подольском, однако в следующем году киевский генерал-губернатор Беклешов снова предложил выслать их оттуда, после чего дело было передано уже на высочайшее рассмотрение203. Император Павел именным указом от 8 сентября 1797 года повелел "евреев из Каменец-Подольска не высылать, а оставить на том основании, как они и в других городах свободное пребывание имеют"204. Впрочем, это не помешало купцам-христианам в третий раз обратиться с просьбой о выселении евреев из города уже в 1801 году. Возможно, они рассчитывали на то, что новым императором дело будет рассмотрено по-другому; во всяком случае, их надежда имела под собой некоторые основания, поскольку беспорядок в делах центральных правительственных учреждений доходил до такой степени, что при разбирательстве этой жалобы департаменты Сената в ответ на официальные запросы генерал-прокурора отвечали, что о прежних спорах о выселении евреев (случившихся всего за четыре года до этого) им ничего не известно205, равно как не известно и о польских конституциях, запрещающих евреям селиться в Каменце-Подольском206. Эта неосведомленность Сената в вопросах государственного управления позволила решить дело в кратчайшие сроки: без длительных споров о коллизиях польского и российского законодательства евреям было разрешено дальнейшее проживание в городе.
Ковенский же спор рассматривался несколькими месяцами позднее, и на его разрешение не мог не повлиять подольский прецедент. Кроме того, мнения о необоснованности притязаний христианских обществ и нецелесообразности высылки евреев из городов были высказаны двумя литовскими губернаторами – Н.В. Репниным207 и Я.И. Булгановым208 (мнение последнего было одобрено генерал-прокурором Сената А.Б. Куракиным). Вследствие этого, императорским указом ковенским евреям было разрешено остаться в городе209. Это решение особенно примечательно, если учесть, что в записке губернатора Я.И. Булганова, освещающей историю этого вопроса, упоминаются многочисленные королевские привилегии XV-XVIII вв., а также декреты польского задворного суда210 1753, 1782 и 1790 гг., согласно которым всем евреям было велено выселиться из города211.
В 1801 году по аналогичной модели, то есть на основании жалобы христианских купцов, добивающихся реализации польских привилегий, был возбужден спор относительно выселения евреев из Киева. Согласно данным переписей, к концу XVIII века в Киеве насчитывалось всего несколько десятков евреев212, и большинство из них переселилось туда недавно; среди них было несколько богатых купцов, откупщиков и подрядчиков, остальные же были ремесленниками213. Жалоба была принесена от имени киевского магистрата, и в ней содержалась ссылка на грамоту короля Жигмунда (Сигизмунда) 1619 года, которой устанавливалось: «Чтобы ни один жид в городе Киеве и в части сего города под правом местным не жил, дворов для жительства не покупал и оных не строил, и чтобы ни одного жида никто в городе Киеве у себя не принимал, грунту или двора для жительства отнюдь не продавал, и квартирою стоять у себя жиду не позволял, и чтобы каждый жид, откуда-либо в Киеве приезжий, имел квартирование в гостином городском доме, и, не проживая здесь более одного дня, прочь из города выезжал». Поскольку именным указом от 16 сентября 1797 года было велено «общество граждан города Киева <…> сохранить ненарушимо при всех тех правах, вольностях, преимуществах городских, доходах и выгодах, каковые пожалованными от их величеств грамотами и привилегиями сему городу присвоены», магистрат полагал, что он может требовать выселения евреев из города. Против этого, однако, возражал киевский военный губернатор, ссылавшийся на то, что среди проживающих в городе мещан нет таких искусных мастеров, как среди евреев214. 13 февраля 1801 года генерал-прокурор П.Х. Обольянинов уведомил киевского губернатора о том, что император утвердил его мнение по этому поводу, подчеркнув при этом, что указом 1797 года Киеву были подтверждены только привилегии, ранее данные российскими государями215.
В 1809 году вопрос о недопущении евреев в Киев был поднят снова. В Сенат было подано прошение киевского магистрата о высылке евреев из Киева и запрете им селиться там впредь, «дабы, с одной стороны, сохранить прежние привилегии, которыми запрещалось им в сем городе записываться, жить и торговать, а с другой – прекратить происходящие от них беспорядки, многочисленные тяжбы и ссоры». Вопрос был передан на рассмотрение императору, который заметил, что, во-первых, евреи проживают в Киеве уже более пятнадцати лет, во-вторых, их переселение будет сопряжено для них с разорением, в-третьих, согласно Положению 1804 года, предусмотрена высылка евреев в города, но не из городов, в-четвертых, любые учиняемые евреями беспорядки должны пресекаться «бдительностью начальства и действием законов». В связи с этим прошение киевского магистрата именным указом от 22 января 1810 года было оставлено без удовлетворения216.
28 февраля 1812 года, спустя два года после начала строительства в городах Бобруйске и Динабурге крепостных укреплений217, евреям было запрещено держать внутри этих крепостей жилые и нежилые здания; при этом остальным горожанам запрещалось иметь в пределах крепостных стен только торговые лавки, строить там дома они могли. Это постановление, сближаясь по внешней форме с упомянутыми выше запретами евреям, все же не может считаться применением правила de non tolerantis judaeis, поскольку селиться на форштадте, то есть снаружи крепостных укреплений, им разрешалось. Кроме того, этот запрет не имел исторических оснований и не восходил к старинным городским привилегиям, поскольку к тому времени евреи жили в Динабурге уже на протяжении нескольких веков, не встречая сопротивления властей218. В указе от 28 февраля 1812 года, вопреки законодательной традиции того периода, не приводится аргументов, побудивших к его принятию. Однако можно предположить, что мотивом для введения такой меры была необходимость физически освободить центр города, чтобы обычная активность жителей не мешала строительным работам. Тот факт, что запрет распространялся преимущественно на евреев, объяснялся, вероятно, их количественным преобладанием в городе – так, в 1801 году евреи-ремесленники составляли более 70% членов динабургских цехов, а в 1810 году инженер Е.Ф. Гекель, руководивший возведением крепости, в своем докладе охарактеризовал Динабург как «маленькое еврейское местечко», где из-за тесноты нельзя разместить достаточно солдат219. Таким образом, в ситуации с наложением запрета на проживание евреев в динабургской крепости нарушение их интересов нужно признать вынужденным и оправданным военными интересами.
Однако одновременно с этим Положение 1804 года, подтверждая право евреев заниматься ремеслом, оговаривало одно исключение – ремесленникам было разрешено записываться в цехи, «если то не будет противно привилегиям, особенно некоторым городам присвоенным» (ст. 23). Таким образом, несмотря на то, что в частных случаях правительство обычно становилось на сторону евреев в спорах об их праве на проживание в отдельных городах, в общем на законодательном уровне подтверждалось действие традиционных польских привилегий de non tolerantis judaeis. В дальнейшем, несколько десятилетий спустя, это не помешает принятию решений о выселении евреев из отдельных городов, например, из Ялты, Москвы, Таганрога и Ростова; более того, киевское городское общество также добилось своей цели в 1827 году, когда евреи были выселены и из этого города, причем соответствующий указ был мотивирован в т.ч. ссылками на польские привилегии220. Кроме того, в момент принятия указа от 22 января 1810 года продолжал действовать принятый годом ранее указ о полном запрете евреям селиться во вновь учрежденном в Черниговской губернии городе Новозыбкове221. Следовательно, в рассматриваемый период не произошло полного отказа от представлений о праве городов не допускать жительства в них евреев222. Это был далеко не единственный пример того, как российские власти в конце XVIII – начале XIX вв. нем смогли или не захотели пойти на эмансипацию еврейских подданных, однако в данном случае они руководствовались при этом не практическими мотивами, а исключительно формальной приверженностью средневековому, по сути своей, порядку.
-
Особые правила о проживании евреев в Лифляндии и Курляндии.
В 1561 году, когда Лифляндия была присоединена к Речи Посполитой, евреи не получили там права жительства223. Эта норма была затем неоднократно подтверждена польскими королями, а после вхождения Лифляндии в состав Швеции в 1621 году – также и шведским королем. В 1710 году, когда в ходе Северной войны Рига была захвачена русскими войсками, город согласился на капитуляцию только при условии сохранения всех ранее полученных привилегий224, что по умолчанию предполагало и сохранение статуса non tolerantis judaeis. Указом от 8 февраля 1766 года было уточнено, что евреям разрешено находиться в городе по торговым делам не долее 6 недель и только при условии, что они будут останавливаться на определенном постоялом дворе225. Впоследствии евреи ходатайствовали хотя бы об отмене последнего условия, которое вынуждало их терпеть неудобства и тесноту; позднее Сенат указом от 22 мая 1788 года потребовал от рижского наместнического правления назначить достаточное число дополнительных постоялых дворов, где могли бы селиться приезжающие в город евреи, однако этот указ не был исполнен226.
Не позднее 60-х гг. XVIII века нескольким еврейским семьям, которые назывались «покровительствуемыми евреями» - Schutzjuden, было персонально разрешено проживать в Риге постоянно227. Правовые основания этого разрешения не вполне ясны, но учитывая указание на некое «покровительство», а также тот факт, что историки цитируют предписание о защите прав Schutzjuden, адресованное в 1771 году из Riga Schloss (т.е. Рижского замка, резиденции генерал-губернатора Рижского наместничества и присутственного места наместнического правления) к einem wohledlen Rath (т.е. «высокоблагородному совету», под которым имелся в виду городской магистрат)228, можно предположить, что допущение в город таких евреев явилось сознательным единичным нарушением закона, допущенным по распоряжению лифляндской администрации. Вероятно, сыграло свою роль то, что в соседней Пруссии институт Schutzjuden, которым разрешалось проживать в недоступных для остальных масс еврейства городах при условии следования некоторым ограничениям, был повсеместно распространен (правда, в отличие от Российской империи, там их статус был закреплен законодательно)229. Устройство жизни рижских «покровительствуемых евреев» также подвергалось строжайшему полицейскому надзору и регламентации, вплоть до закрепления платы за арендуемое ими жилье и запрета держать религиозные книги за пределами синагоги230; при этом для наложения таких ограничений не имелось никаких законных оснований (точнее говоря, по закону евреи в Риге не должны были быть терпимы вне зависимости от выполнения ими каких бы то ни было условий). Число Schutzjuden было невелико: в документе 1770 года упоминаются главы четырех семей231, а в 1798 году о г. Рига сообщалось, что там проживает семь семейств евреев232.
Особый статус Schutzjuden не распространялся на всех остальных евреев. В 1784 году, когда президент Коммерц-коллегии граф А.Р. Воронцов инспектировал Остзейский край для расследования причин крестьянских волнений, к нему обратились шесть курляндских купцов-евреев, которые ходатайствовали о приписке к российскому купечеству. Их прошение было удовлетворено (при том, что Курляндия в то время еще не была присоединена к России, т.е. эти купцы были иностранцами)233. Спустя некоторое время А.Р. Воронцов получил еще одно прошение от четырех других митавских купцов, которые сообщали, что, «будучи из Митавы в отлучке», не успели присоединиться к предыдущему прошению, но теперь также просят приписать их к рижскому городскому обществу. При этом из текста ходатайства очевидно, что просители не намеревались постоянно жить в Риге, а хотели только расширить географию своих деловых интересов: они обязались вносить в рижскую казенную палату причитающиеся взносы с купеческих капиталов, но поясняли, что собираются получить паспорта для поездок по торговым делам в Митаву и во все российские города234. Это прошение также было удовлетворено: указом от 4 февраля 1785 года было разрешено российским вольным людям и иностранцам без различия закона и народа селиться в посаде Шлоке (безуездном городе в 30 вестах от Риги), а также во всех уездных городах Рижской и Ревельской губерний235.
В тот же день по тому же поводу был дан второй именный указ, адресованный рижскому и ревельскому генерал-губернатору Ю.Ю. Броуну, где объяснялось, что поводом для такого разрешения стало соответствующее прошение лифляндских евреев, поданное сенаторам Воронцову и Долгорукову во время их ревизии присутственных мест Риги, а мотивом для удовлетворения этого прошения – желание обеспечить еврейским подданным все права, дарованные мещанству и купечеству. Нетрудно заметить лукавство последнего аргумента – похвальные либеральные устремления императрицы были сильно ограничены географически и распространялись только на мелкие уездные города, но не на саму Ригу, которая, будучи крупным портом, явно гораздо сильнее интересовала еврейских купцов. Соответственно, в 1786 году указом «Об ограждении прав евреев в России касательно их подсудности, торговли и промышленности» евреям было отказано в записи в оклад Рижского форштата.
В следующий раз вопрос о жительстве в Риге был поднят в 1797 году в прошении евреев о записи их в рижское городское общество236. Это прошение было препровождено для разрешения начальнику остзейских провинций графу П.А. фон дер Палену. Он пояснил, что удовлетворить эту просьбу было бы невозможно «без нарушения Остзейским провинциям от славно царствующего ныне государя императора всемилостивейше пожалованных прав и привилегий». Вместе с тем, по его мнению, евреи в Риге «не притеснены», поскольку им не воспрещалось вести там оптовую торговлю, с каковой целью приезжать туда на время, продолжительность которого определяется «по мере знатности и рода торговли их» 237.
При разрешении этого вопроса проявились все типичные черты российского законодательства XVIII века в отношении евреев – половинчатость мер, провозглашение нереализуемых просветительских лозунгов, рассогласованность законодательства и правоприменительной практики.
Как это неоднократно случалось, местная администрация довольно скоро попыталась воспользоваться такой неопределенностью положения евреев. В 1811 году рижский губернатор Д.И. Лобанов-Ростовский доносил Сенату, что, поскольку в Положении 1804 года Лифляндия не поименована в числе губерний, где дозволено жительствовать евреям, он считает нужным в кратчайшие сроки выслать всех «покровительствуемых» евреев из Риги в Шлок. Обстоятельства, однако, сложились таким образом, что было предпринято прямо противоположное: в 1812 году в связи с трудностями военного времени шлокские евреи переселились в Ригу, где вместе с «покровительствуемыми» евреями составили единую общину, имевшую синагогу и кагал238. В 1813 году по распоряжению губернатора такое положение было узаконено (Д.И. Лобанова-Ростовского на этой должности к тому времени сменил Ф.О. Паулуччи, и, возможно, субъективный фактор сыграл некоторую роль в перемене позиции рижской администрации): всем евреям, находившимся в городе на момент издания этого распоряжения, было разрешено продолжить там жительство239. Вместе с тем, для всех иногородних евреев, вновь прибывающих в Ригу, сохранялись прежние, введенные еще в 1766 году ограничения – все они состояли под надзором местной полиции, должны были проживать в специально определенных для них гостиницах, причем остаться в Риге на постоянное жительство и приписаться к местному обществу они не имели права240.
Несколько иным было положение курляндских евреев. Герцогство Курляндское было присоединено к Российской империи в 1795 году в ходе третьего раздела Речи Посполитой. Евреи селились в Курляндии с XVI века, но в правление герцогской династии Кетлеров не считались подданными, были значительно ограничены в правах и даже ежегодный налог в 400 рейхсталеров с общины вносили не как подать, а как плату за право пребывания в государстве (т.е. наказанием за неуплату этого налога должны были бы стать не обычные для подданных санкции, а высылка за границу)241. На протяжении всего XVIII века власти Курляндии неоднократно предпринимали попытки выслать всех евреев из герцогства, однако эти попытки не приводили к сколько-нибудь заметному результату242 - когда по третьему разделу Речи Посполитой Курляндия вошла в состав Российской империи, там проживало около 13 тысяч евреев243. Уже в 1795 году, сразу после третьего раздела Речи Посполитой, евреи обратились к российским властям с прошением «сделать прочное постановление» о них, но тогда ответа не последовало. Однако вскоре неопределенность правового положения евреев стала предметом недовольства местной администрации. В 1798 году гражданский губернатор Курляндии М.И. Ламздорф обратился в Сенат с представлением, в котором ссылался на трудности собирания рекрутских денег с евреев, которые, «хотя по временному (курсив мой – Е.А.) их там жительству в ревизских сказках и показаны», однако пользуются полной свободой передвижения, ограничить которую нельзя и в соответствии с местными законами (поскольку запрещено «закреплять их за кем», т.е. закрепощать, и записывать в городские сословия во всех городах губернии, кроме Газенпота), и «по пронырству их» 244. Рассмотрев это представление, Сенат потребовал у губернского правления сведения о курляндских законах, касающихся евреев, и правление ответило, что «они там никогда законным образом терпимы не были <…>, но всегда почитались за вкравшихся, каковыми их и теперь почесть можно, поелику прежние об них законы никакими указами не отменены». При этом евреи не платили податей, кроме рекрутских денег, поскольку после присоединения Курляндии к Российской империи не было сделано никаких специальных распоряжений, касавшихся обложения их налогами; впрочем, как отмечалось, даже если подати для них и были бы установлены, собирать их все равно было бы крайне затруднительно, поскольку «нет ни одного общества, которое бы за них ответствовать могло» - большинство евреев рассеяно по мызам, они не имеют собственного самоуправления, а также не могут приписываться к общим городским обществам, кроме города Газенпота, где им это разрешено по древней привилегии. По мнению правления, евреи по крайней бедности, проистекающей из «отвращения к ремеслам», не могли быть полезны государству, и потому действующие законы целесообразно было бы подтвердить, а евреев из губернии окончательно изгнать245.