Диссертация (Жанровая специфика художественного пространства (полифонический роман Ф.М. Достоевского)), страница 10

В достоевистике естьнемало работ, рассматривающих взаимоотношение биографического автора игероя. С самим подходом толкования текста, заключающемся исключительно всоотнесении жизни биографического автора и его героя, мы согласиться неможем; но вместе с тем разделяем позицию тех ученых (в частности,К.А. Степаняна), которые пишут о значимом изменении, смысловой дистанциимежду биографическим автором и героем146.Бахтин писал, что «…полифонический подход не имеет ничего общего срелятивизмом»147, поскольку тогда «всякий подлинный диалог» становится ненужным. В защиту полифонической концепции Н.Д. Тамарченко говорит о том,что истина, по Бахтину, диалогична и в сократическом диалоге как источникеромана происходит «событие искания и испытания истины», что вовсе не говоритни о каком этическом релятивизме, ведь тогда и «диалог Христа с искушавшимего дьяволом в пустыне – тоже демонстрация относительности этическихкритериев» 148 .

Далее Н.Д. Тамарченко поясняет это бахтинское положение:«неизвестно <…> кто из участников события окажется ближе к искомой всеми145Об идее у Достоевского см.: Степанян К.А. Шекспир, Бахтин и Достоевский: герои и авторыв большом времени. М., 2016. С. 144О роли образа у Достоевского см.: Касаткина Т.А. Священное в повседневном: двусоставныйобраз в произведениях Ф.М. Достоевского.

М., 2015. 528 с.146Между автором и героем, пишет К.А. Степанян, «существует смысловая дистанция, котораясоздавалась между позицией самого Достоевского и позицией его героя к тому времени [курсивК.А. Степанян – прим. М.Б.], когда последний повторяет слова и мысли своего автора. И этоотносится, конечно, не только к словам и высказываниям, но и, главным образом, к темжизненным ситуациям, которые из жизни Достоевского переходят в его произведения. Этовсегда результат осмысления (а порой и переосмысления по сравнению с непосредственнойреакцией) и выявления глубинной сути этих событий и ситуаций».

См.: Степанян К.А.Биография автора как источник комментария к роману Ф.М. Достоевского «БратьяКарамазовы» // Достоевский и мировая культура. 2018. № 3. С. 124. На наш взгляд, эта мысльК.А. Степаняна сближается в сущности с бахтинским положением, заключающимся в особомэстетическом отношении, понимаемом как эмоциональная рефлексия, или как «переживаниепереживания». См.: Тюпа В.И. Литература как род деятельности: теория художественногодискурса // Теория литературы: в 2 т. / под ред.

Н.Д. Тамарченко. М., 2014. Т. 1. С. 44.147Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского // Бахтин М.М. Собр. соч.: в 7 т. Т.6. М., 2002.С. 81.148Тамарченко Н.Д. «Эстетика словесного творчества» М.М Бахтина и русская философскофилологическая традиция. М., 2011. С. 206.45истине. <…> для достижения общей цели одинаково важна и необходима каждаяточка зрения, даже если выяснится, что она была ошибочной»149.

Относительнорассмотренной В.Е. Ветловской позиции Ивана Карамазова, Тамарченко пишет:«Конечно же, эта позиция оспорима. Но <…> Не есть ли именно спор, по егомысли, – одна из форм поиска истины и проверки идеи? [курсив автора – прим.М.Б.]»150. Таким образом, прежде, чем задумываться над этическим релятивизмомконцепции Бахтина, следует обратиться к истокам романа как жанра и соотнестиправду героя с событием поиска истины.Среди тех исследователей, которые по ряду вопросов не согласны сБахтиным, в отдельных случаях возникает некое интересное взаимодействие. Так,Т.А. Касаткина, говоря о глубине образа у Достоевского среди прочих примеровприводит Ставрогина, отмечая двусоставность его образа, совмещающее высокоепредназначение (крест) и символ паука; неслучайно паук-крестоносец, какотмечает исследователь, распространен в России: «… паук-крестоносец – один изудачнейших символических образов Достоевского, показывающих границы иразмах человеческого существа – от рая до ада, и его возможность реализоватьсяв любой момент в любой из точек в этих границах»151.

При этом одна реализацияне отменяет заданности иной реализации. Художественный мир Достоевскогопостроен на одновременном совмещении противоположных реализаций данногообраза – от «осатаневшей самости» до «несущего крест». В этой связи сложноговорить об этическом релятивизме бахтинской концепции полифонии, посколькусам текст Достоевского и на уровне конкретного образа, и на уровне композиции(вспомним равноправное сосуществование в тексте «Братьев Карамазовых» иголоса старца Зосимы, и голоса Ивана) и архитектоники предполагает глубину,появляющуюся тогда, когда «нечто ощутимо входит в него из-за границ времении из-за границ мироздания. Но это нечто – необязательно Бог»152 .

Это может быть149Там же. С. 207.Там же. С. 207.151Касаткина Т.А. Священное в повседневном: двусоставный образ в произведенияхФ.М. Достоевского. М., 2015. С. 55.152Там же. С. 50.15046и дьявол, которому для совершения зла важно сотрудничество человека даже вкачестве разрешение на вторжение153.

На наш взгляд, именно глубина образа уДостоевского снимает вопрос как об этическом релятивизме Бахтина, так и одругой крайности, приписываемой писателю – предпочтении зла добру втворчестве.Неоднозначно в литературоведении и понимание бахтинской концепциидиалога, применимой как к отдельному тексту, так и к полифоническому роману.В рамках первого подхода стоит вспомнить об отказе со стороны М.Л. Гаспаровапринимать «возможность диалога с древними текстами»154, который полагал, чтодиалог с прошлым и с древними текстами – мнимый 155 . В рамках теорииполифонического романа противниками теории Бахтина выдвигается совершенноиное понимание диалога.Так, К.А. Степанян пишет о том, что в романах Достоевского существуетдва структурообразующих принципа: «… явление Христа (в начале каждого изроманов) и уже затем диалог (приятие, спор, отрицание) об этом, о Божественнойвести <…>.

Но поскольку образ Божий есть в каждом человеке, <…> то и диалогони <…> ведут с самим собой»156. Получается, что с одной стороны, диалог герояс самим собой – нечто чрезвычайно необходимое для выявление в себе Божиегообраза. Но с другой стороны, К.А. Степанян в другом месте своей книги пишет отом, что постижение истины (сути) в романах Достоевского не за счет «скачка» отразума к вере, но за счет «разума, постигающего все мироздание в целом»157. «Этото, что называется прозрением [курсив К.А. Степаняна – прим. М.Б.] <…>Поэтому и Христос говорит: “Аз есмь истина” – а не, скажем: “Я говорю вам153Там же.

С. 51.  Макаркин Н.П. О некоторых критических выступлениях в адрес М.М. Бахтина // М.М.Бахтин в современном мире: материалы VI Междунар. саранских чтений, посвящ. 120-летию содня рождения ученого, Саранск, 25–26 нояб. 2015 г. Саранск, 2016. С. 43.155Там же. С. 43.156  Степанян К.А. Шекспир, Бахтин и Достоевский: герои и авторы в большом времени. М.,2016. С.

133.157Там же. С. 145.15447истину”. Слово Христа – не реплика в диалоге158, а, как точно писал Достоевский:“Христос в Себе и в Слове Своем нес идеал Красоты”, который Он “вселил вдуши людей” (29, II; 85). По сути, эти слова и есть опровержение теорииБахтина» 159 . На наш взгляд, в данном фрагменте для опровержения теорииБахтина приводятся не литературоведческие аргументы, которые в свою очередьрождают новые проблемы (ведь в сущности слово Христа в данном контексте –слово Учителя, обращенного к ученикам, предполагающее приятие и согласие, ане спор, например, часто встречающийся в романах Достоевского); в то же времянепроясненным остается вопрос: почему в этом случае исключается поиск Христагероями, который наряду с другими формами богоискания включает и прозрение?Развивая данные мысли, в пределе можно получить не только два видапостижения истины, о которых упоминает К.А.

Степанян (восточный путь – черезвнутренне безмолвие и исихию и западный путь – схоластический), но иразграничение всего языческого и христианского, ведь сократический диалог иразговор Иисуса с учениками – два разных в культурно-историческом плане видасловесных практик. Подобное разграничение только обозначено у исследователяи порождает сопутствующие вопросы: например, как решается столь значимыйдля Бахтина вопрос памяти жанра и обновления смысла? Как видим, зачастуюкритика бахтинской теории выдвигает неожиданные тезисы, которые, возможно,нуждаются в корректировке.На наш взгляд, влияние создателя теории полифонического романараспространяется и на филологическую методологию тех исследователей,которые не во всем согласны с Бахтиным.

В качестве предположения, отметимблизость субъект-субъектного метода чтения, предлагаемого Т.А. Касаткиной иважных для Бахтина «субъект-субъектных отношений» диалога [здесь и далее158Интересно, но в Евангелии от Иоанна (14:6) Христос говорит Фоме об истине именно вситуации диалога, как впрочем и в других местах Св. Писания:«5. Фома сказал Ему: Господи! не знаем, куда идешь; и как можем знать путь?6. Иисус сказал ему: Я есмь путь и истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только черезМеня» (Св. Евангелие от Иоанна 14:5,6).159Степанян К.А. Шекспир, Бахтин и Достоевский: герои и авторы в большом времени. М.,2016. С.

145–146.48курсив Н.Д. Тамарченко – прим. М.Б.], проявляющихся в «равенстве сторон, вравноценности вопроса и ответа по отношению к искомому совместносмыслу» [выделено мной – прим. М.Б.] 160 . При субъект-субъектном методе«исследователь движется от границ текста не вовне, надстраивая смыслы, <…>вглубь»161.