Диссертация (Основные парадигмы концептуализации памяти в философии), страница 11

Саму беседу со слов присутствовавшегопри ней Пифодора запоминает наизусть и пересказывает Антифонт, а его пересказв свою очередь доходит до читателя в пересказе Кефала (126а-127а). Такоевступление должно убедить нас в аутентичности события, но при этомсовершенно очевидно, что запоминание наизусть и воспроизведение по памяти неимеют ничего общего с самой беседой и тем сложнейшим исследованием, которое«Блонделл обращает внимание на то, что Сократ и Феодор говорят здесь о Чужеземце как о третьем лице,Сократ его не приветствует, его не представляют по имени, в разговор он вступает только после того, как Феодор иСократ обменялись своим мнением о нём, и Сократ задал ему вопрос.

Всё это подчеркивает странность Чужеземца,его «нездешность». Протопопова И. Сократ и тень (к драматической интерпретации «Софиста»). Платоновскийсборник I. Приложение к Вестнику Русской христианской гуманитарной академии (Том 14, 2013). Москва – СанктПетербург, РГГУ-РХГА, 2013. С. 376. О Чужеземце, «если принимать чтение некоторых рукописей, сказано, чтоон ἕτερον, иной. Чужеземец действительно оказывается иным по отношению к Гераклиту, Эмпедоклу, Пармениду,атомистам, элеатам, мегарцам, «людям земли», «друзьям идей», софистам и самому Сократу. Его нельзяотождествить ни с одной философской школой, хотя он может воспроизвести аргументы любой из них.

Чужеземцас самого начала диалога представляют и как бога, и как философа — причём и тот, и другой вынуждены всё времянаходиться в обличьях «из-за невежества» остальных (они ослеплены сиянием мест, где пребывают боги ифилософы)». Там же. С. 401.3150предпринимается Парменидом в отношении одного и иного. Вступление кдиалогу соединяется с диалектикой одного и иного посредством критическойчасти, в которой сначала Сократом излагается некая теория идей (129а-е), а затемприводятся аргументы Парменида, которые не оставляют от этой теории камня накамне (130b-135c). При этом набросанная в общих чертах теория Сократа звучитвполне в духе рассуждений из «Федона», связанных, как мы помним, сконцепцией анамнесиса. Припоминание позволяет нам обращаться кпредшествующему знанию, но, как следует из критики Парменида, такоепознание самих по себе идей в каждом своем усилии остается отделенным отчистого знания; иначе говоря, отделение чистых сущностей от известных намчувственных вещей приводит к трудностям, которые заставляют признатьневозможность как познания, так и существования самих этих сущностей.Отделяя этим фрагментом с критикой идей анамнесис вступления отисследования, которому посвящена основная часть диалога, Платон фактическиуказывает на границы памяти и противопоставляет припоминанию идейдиалектику, в которой идеи определяются не сами по себе, а через отношениедруг с другом и в конечном итоге – через отношение со своим иным.Диалектика пяти категорий в «Софисте» и есть это знание отношения идей.

Разуж в «Теэтете» Сократ так и не смог разыскать ответ на вопрос, что есть знание,более того, нерешенным остался и вопрос о мнимости, или ложных мнениях,которые возникают не без помощи памяти, но и не только благодаря ей, тоименно «Софист» и должен был дать ответ, как возможно сосуществованиязнания и не-знания, тождественного и иного. Чужеземец определяет этоотношение следующим образом: тождественное и иное полностьюпротивоположны друг другу, и именно их смешение приводит к путанице иошибке; но в своем разделении они тем не менее соотнесены друг с другомпосредством бытия, в котором соучаствуют на равных, и различные формы этогосоотнесения задаются второй оппозицией, покоя и движения, каждый из членовкоторой определяется и через тождество, и через иное (254d-259d).

Такимобразом, речь, которая соединяет имена и глаголы, утверждение и отрицание,51следует этому ядру всех значимостей и всякого знания, но поскольку ядросформировано вокруг изначального разделения тождественного и иного, забвениеэтого разделения превращает речь (внешнюю либо внутреннюю, то есть мысль) вмнимость, которая, как оказывается, и есть пристанище софиста, скрывающее егоот света знания (259е-264е).Софист рассчитывает на невнимание и беспамятство своих слушателей, ипотому Платон сохраняет для памяти место в познании, но, как мы видели, этовсего лишь место точной фиксации и сохранения полученных знаний.

Впрочем,стоит отнестись внимательнее к рассуждениям Сократа в «Теэтете» и Чужеземцав «Софисте». Ведь сама по себе диалектика тождественного и иного не допускаетпутаницы, повсюду сохраняя нерушимость разделяющей их границы; раз ошибкавсе-таки происходит, значит тождественное и иное каким-то образом допускаютсмешение, даже если речь идет об их простом и мгновенном соприкосновении(как это предполагается, скажем, во второй гипотезе «Парменида»).

Такимобразом, память, в которой взаимная инаковость ощущения и отпечатка,телесности чувства и божественного воска души допускает возможность какправильного, так и ложного узнавания, оказывается не просто неким нижнимуровнем регистрации знания, но фактически выносится на самую границутождественного и иного, в точку их соприкосновения и разделения, внутрьразвилки истины и обмана, знания и не-знания.Определенное прояснение этой специфической позиции памяти дает «Филеб».Поставленный в нем вопрос об удовольствии ведет Сократа к выделению четырехродов сущего: предела, беспредельного, меры их смешения и причины этогосмешения (23cd). Мы видим здесь, что оппозиция предела и беспредельного,соответствующая тождественному и иному «Софиста», допускает не только некоевнешнее соотнесение посредством категории бытия, но и действительноесмешение, которое осуществляется как количество, то есть определенная мерадвижения и покоя, звучания и тишины, например, как музыкальная гармония иличленораздельность речи (17b).

Разум, устанавливающий эту меру становления ибытия, выступает четвертым родом, то есть причиной смешения, однако в самом52смешении есть и свой тип порядка, который позволяет уравновешиватьпротивоположное и находить удовольствие в соединении различного. Этот типудовольствия несравненно ниже спокойной бесстрастности предела илиблаженства разума как причины смешения, но, с другой стороны, только этот типудовольствия приходит в непосредственную близость с чистым наслаждениемстановления. Это – удовольствие памяти, которое в каждый момент наслажденияпомнит предшествующий момент и ожидает следующий: испытывая жажду,помнит о возможности ее утоления, а в момент утоления жажды наполняетрадостью благодаря воспоминанию о ее утолении (35c). Удерживаясь на границепрошлого и будущего, память оказывается мерой предельного погружения души вбезмерность становления, именно это и делает ее нижним уровнем познания,источником как правильного мнения, так и ошибки, то есть тем своеобразнымместом души, отправляясь от которого она только и может предстать пред светомбожественного знания.

Этот внутренний путь души к познанию представленсравнением памяти с книгой:Мне представляется, что наша душа походит тогда на своего рода книгу.Протарх. Как так?Сократ. Память, направленная на то же, на что направлены ощущения, и связанные с этимиощущениями впечатления кажутся мне как бы записывающими в нашей душе соответствующиеречи. И когда такое впечатление записывается правильно, то от этого у нас получаютсяистинное мнение и истинные речи; когда же этот наш писец сделает ложную запись,получаются речи, противоположные истине. (38d-39a, пер.

Н.В. Самсонова)Образ внутренней книги и неутомимого писца соответствует уже известнойнам восковой дощечке, подаренной Мнемосиной, но Платон дорабатывает этотобраз и предлагает поместить в душе еще одну фигуру:Допусти же, что в наших душах в то же время обретается и другой мастер (δημιουργόν).Протарх. Какой?Сократ. Живописец, который вслед за писцом чертит в душе образы названного.Протарх. А каким образом и когда приступает к работе этот живописец?Сократ.

Когда кто-нибудь, отделив от зрения или какого-либо другого ощущения то, чтотогда мнится и о чем говорится, как бы созерцает в самом себе образы мнящегося ивыраженного речью. (39b)53Чуть раньше Сократ объясняет, как отличается воспоминание (ἀνάμνησις) отпамяти (μνήμη): память сохраняет ощущения и поэтому привязана к телу;напротив, воспоминание позволяет воспроизводить без участия тела то, что когдато испытывалось вместе с ним. Иными словами, живописец, обитающий в душе,это мастер воспоминаний, причем в деятельности этого мастера душаосвобождается от тела настолько, что может созерцать образы в самой себе, тоесть знать себя и благодаря этому питать в себе надежду на будущее, ожиданиеудовольствия или страх опасности. Стоит заметить, что это знание душой самойсебя никак не связывается с предшествующим знанием истины (как обстояло делов «Федоне» и «Федре»), и хотя внутренний мастер напоминает о той причинесмешения тождественного и иного, которая в «Тимее» так же называетсядемиургом, образы, о которых говорит Сократ, являются здесь не более, чемвоспоминаниями о прошлых ощущениях и связанных с ними удовольствиях инеудовольствиях.

Скорее мы должны провести иную аналогию и сопоставитьдвуслойный образ памяти из «Филеба» с вступительной частью «Теэтета», ведьочевидно, что писцом здесь выступает Эвклид, который заносит в книгу рассказСократа, усердно заполняя пропуски и исправляя неточности, и это почти рабскоеусердие писца вознаграждается в итоге тем, что он может предоставить рабучтение свитка32 и вместе с Терпсионом слушать записанное, воображая себяприсутствующим при беседе Сократа и Теэтета, как если бы их путь от ощущенияк правильному мнению и мнению с объяснением был внутренним путем самогоЭвклида от записи впечатлений к образам воспоминания33.О понимании труда переписчика как преимущественно рабского см.: Аверинцев С.С.