Диссертация (Абсурд как феномен в европейском социокультурном пространстве XX века), страница 11

Что такое абсурд, или По следам Мартина Эсслина // Абсурд и вокруг. М., 2004. С. 8.61Новикова В. Ю. Хаос / Космос vs. абсурд / смысл // Культурная жизнь Юга России, № 1 (44). Краснодар, 2012. С.72.5951в сознании современного человека абсурдность занимает место, аналогичное тому, которое занимал миф о Хаосе в античности. Поскольку неоформленность,бескачественность и непредсказуемость, сопутствующие хаотичным процессам, сдревнихвременужасалилюдей,современныйреципиент,согласноВ. Ю.

Новиковой, прибегает к двум «читательским стратегиям» при встрече с абсурдистским текстом. Первая из них заключается в полном отторжении подобного текста и называется автором «абсурдом разрушающим». Вторая стратегияпредполагает претворение Хаоса в Космос путем читательской интерпретациисемантически пустых мест в тексте абсурда и именуется «абсурдом созидающим». Нетрудно заметить, что и исследователи абсурда в своих научных трудах, вобщем и целом, следуют теми же путями, что и обычные реципиенты.Впрочем, если речь идет о языковом абсурде, далеко не всегда можно согласиться, что он являет собой хаос и беспорядок.

Можно сказать, что абсурд вопределенной степени являет собой семантический произвол, но, как заключаетЕ. В. Клюев, нередко «семантический хаос… устраняется детальной простроенностью структуры, подчеркнуто грамотной диспозицией материала… Часто эта “литературная грамотность” настолько демонстративна, что стихийное содержаниеоказывается целиком вписанным в некоторый – часто общеизвестный, традиционный – канон».62 Е. В. Клюев, исследуя английскую литературу нонсенса, показывает, насколько стихи и проза Л.

Кэрролла и лимерики Э. Лира, весьма свободные в смысловом отношении, гиперструктурированы по форме: композиционно,ритмически, на уровне рифмы и т. д. Таким образом, связь между абсурдом и хаосом вовсе не столь очевидна.Подобным же образом нельзя напрямую связать абсурд и гротеск. Под гротеском обычно понимают художественный прием, основанный на преувеличении,сочетании несочетаемого, изображении чего-либо в уродливо-комическом свете.Для абсурдного выражения также характерны и гиперболизация, и сочетание несочетаемых вещей, и комизм, поэтому важно разобраться, как связаны друг с другом абсурд и гротеск. Данной проблеме посвящена статья Леонида Геллера «Из62Клюев Е. В.

Теория литературы абсурда. М., 2000. С. 37.52древнего в новое и обратно». Автор отмечает, что «абсурд отсылает в первуюочередь к “внутреннему” плану содержания, гротеск – в первую очередь к “внешнему”плану выражения».63Иначеговоря, абсурд–феноменлогико-семантический, а гротеск – художественный прием, средство выразительности,как, например, метафора, литота, оксюморон и пр. Понимание того, что абсурд ненечто наподобие тропа, а явление логического плана очень важно; и важно, в первую очередь, для художественной литературы.

По существу, именно в художественной практике XX в. окончательно оформляется представление об абсурде какоб альтернативной языковой логике. Поэтому творчество обэриутов, Ф. Кафки,С. Беккета, Э. Ионеско мы можем назвать абсурдистским, а, к примеру, в отношении Ф. Рабле или Н. Гоголя можно говорить лишь, что в их произведениях содержатся абсурдистские элементы. Первые понимают абсурд как самостоятельноеязыковое явление, наделенное своей внутренней логикой, а вторые пользуютсяглавным образом именно гротескными приемами.

Соответственно, следует согласиться и с другим выводом Л. Геллера: «Наблюдение над гротеском в его отношении к абсурду приводит к выводу, что их совместное присутствие внутри одного текста не означает ни их тождественности, ни совпадения функций».64Наконец, говоря о современной стратегии истолкования, нельзя не упомянуть опубликованную в 2012 г.

монографию Ф. И. Гиренка «Абсурд и речь. Антропология воображаемого». Ключевое положение данной работы – «Человекасделал абсурд».65 Для обоснования этого амбициозного тезиса Ф. И. Гиренок прибегает к весьма интересной методологии исследования, а именно к философскомумифотворчеству. Согласно авторской мифологии, человек представляет собой«сошедшую с ума» обезьяну.

Ф. И. Гиренок пишет, что обезьяна, как и всякоеживотное, является реалистом, подразумевая под этим, что ее деятельность определяется в основном внешними причинами. Во-первых, животное вовлечено в инстинктивную деятельность, во-вторых, оно целиком закреплено в реальности и63Геллер Л. М. Из древнего в новое и обратно: О гротеске и кое-что о сэре Джоне Рескине // Абсурд и вокруг. М.,2004. С. 93.64Там же. С. 101.65Гиренок Ф. И. Абсурд и речь.

Антропология воображаемого. М., 2012. С. 59.53вынуждено подстраиваться под ее условия, причем эта реальность вещественна,налична; она предзадана животному в актуальном опыте чувственного восприятия и не является результатом какой-либо символизации. В свою очередь, возникновение человека связано с тем, что некие абсурдные, «ультрапарадоксальныеситуации», при которых на регулярной основе на те или иные стимулы организмотвечает неадекватными реакциями, ломают природный инстинкт обезьяны, в результате чего непосредственная реальность животного вытесняется, а затем иполностью замещается, реальностью, «сотворенной» сознанием человека.Становлениечеловеческогообязановозникновению«уже-сознания», которое Ф. И.

Гиренок характеризует как «сознание без Я»,66 подразумевая, что оно для своего носителя уже предполагает осознание различия междусобой и внешним миром, но еще не предполагает самоидентификации. «Ужесознание» надстраивает над феноменальной реальностью воображаемую, наделяяпродуцируемые им образы большей достоверностью, чем непосредственные чувственные данные. Воображаемое замкнуто на себя. Даже несмотря на то, что первоматерией для возникновения образов служат чувства и эмоции, сами образыбольше не соотносятся с чувственно-воспринимаемым и симулируют сверхреальное.

Примечательно, что в мифологическом построении автора именно воображение, а не язык, полагается первичной собственно человеческой способностью.«Воображение, будучи спонтанным, бессознательным, не может быть функциейязыка и речи»67 и представляет собой язык без знаков, служащий, однако, основойдля возникновения знакового языка.В воображаемом отчетливо видны фигуры абсурда, т. к.

человек полагаетреальность, составленную из образов «уже-сознания», более реальной, чем объективно существующую. Однако доступ к последней полностью закрывается сосознанием человеком себя и появлением знакового языка, который, в отличие от«безмолвного» внутреннего языка образов, напрямую связан с артикуляцией исимволизацией. Знаковое устройство языка предполагает наименование реально6667Там же. С. 113.Там же.

С. 33.54сти. А поскольку в реальности «нет имени», постольку процесс наименованиявлечет за собой «создание» собственно человеческой реальности, сущностнымичертами которой являются номинативность, символизация и опосредствованность. Более того, именно символическое теперь определяет существование илинесуществование той или иной вещи: «Лишенные слова вещи перестают нами нетолько узнаваться, они перестают существовать. То есть вещи подвергаются агрессии со стороны слов. Язык ставит вещам условие: или не быть, или быть вформе знака».68 Так, конечном итоге, «жизненным миром» для человека становится «поименованная», организованная языковыми структурами сознания и воображением реальность.

Именно вследствие своей отчужденности в порядки воображаемого и символического человек в мифологии Ф. И. Гиренка именуетсяаутистом. Под аутизмом в данном случае понимается самостоятельность сознания, отсутствие необходимости во внешнем мире69 для того, чтобы внутренняядеятельность осуществлялась.Итак, «человека сделал абсурд… речь и сознание – следы, оставленные абсурдом. <…> Первый язык – это внутренний язык. Речь для себя. Второй – внешний язык. Речь для Другого.

В первом случае мыслить – значит полагать несуществующее, во втором – мыслить – значит говорить».70 Все эти положения складываются в привлекательную концепцию. Действительно, отсутствие неопосредствованного доступа к вещам и отчужденность человека в мир, сконструированныйего собственным сознанием, имеют отношение к абсурду, но, как нам представляется, труд Ф. И.

Гиренка упускает кое-что важное в понимании природы абсурда.В этом смысле он очень показателен и для рассмотрения современной стратегииистолкования, которая, при всех ее несомненных достоинствах перед традиционной, уязвима в схожих аспектах.Прежде всего, в исследовании Ф. И. Гиренка, как и в рассмотренных вышеработах, принадлежащих современной парадигме, замечается положительный по68Там же. С. 82.Ср.: «Итак, для бытия самого сознания (в предельно широком смысле потока переживаний) нет необходимости вкаком-либо реальном бытии, в бытии, которое подтверждает себя по мере сознания через посредство явлений»(Гуссерль Э.

Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии. М., 2009. С. 150).70Гиренок Ф. И. Абсурд и речь. Антропология воображаемого. С. 102.6955тенциал абсурда, но совершенно не преодолевается двойственность. Так, например, содержание исследуемого вопроса раскрывается через множество бинарныхоппозиций: «обезьяна / человек», «реализм / аутизм», «воображаемое / символическое», «внутренняя речь для себя / внешняя речь для Другого». Подобным жеобразом действуют «традиционалисты», используя оппозиции «норма / аномалия», «смысл / бессмыслица», «рациональное / иррациональное» и др., с той лишьразницей, что абсурд отождествляется с отрицательным полюсом в оппозиции.Однако вполне очевидно, что отрицательный полюс существует лишь постольку,поскольку существует положительный, и наоборот, а потому, к какой бы антиномии предмет исследования ни относили, природа двойственности остается совершенно неизменной.

Взаимозависимый характер антиномий до такой степени нормален, что основывать на нем исследование абсурда, по меньшей мере, недальновидно.Второе наше замечание относится уже не к современной стратегии истолкования абсурда в целом, а лишь к труду Ф. И. Гиренка. По нашему мнению, автор врамках своей терминологии вполне справедливо называет человека аутистом ирассматривает язык в качестве одного из инструментов, благодаря которомуобезьяна превратилась в человека, но не вполне справедливо связывает эти процессы с абсурдностью. Действительно, можно утверждать агрессию символического и соглашаться с тем, что языковые фильтры в значительной степени задаютспособ видения реальности для человека, но следует также задуматься над тем,что это имманентное свойство языка как такового.