Диссертация (Абсурд как феномен в европейском социокультурном пространстве XX века), страница 6

Кьеркегора данная практика больше раскрывается в аспекте недвойственности. Следует также отметить, что С. Кьеркегор первым22 в истории философии концептуализировал абсурд, и во многом то понимание его, которое имеется в сегодняшнем философском знании и согласно которому «он вовсе не тождествен неправдоподобному, неожиданному, нечаянному», 23сформировано именно датским мыслителем.В «Страхе и трепете» устанавливается связь между тремя понятиями: «вера», «абсурд» и «парадокс».

Дело не только в том, что вера, по С. Кьеркегору, абсурдна. Разумеется, она должна быть нерассудочной, иначе она не будет верой –глупо верить в какую-либо дискурсивную систему. Подлинная вера дляС. Кьеркегора – это, прежде всего, экзистенциальный акт, качественный, ничем необусловленный скачок в бытии. Отсутствие сколько-нибудь достоверных свидетельств существования Бога является лучшим аргументом в пользу того, чтобыверить. Однако абсурдность веры связана не только с этим представлением в духеТертуллиана, но еще и с тем, что она парадоксальна.

Парадокс, согласноС. Кьеркегору, состоит в том, что экзистенциальный акт веры делает противоположности единичного и абсолютного тождественными и не таким образом, как вгегелевской диалектике, предполагающей, что единичное опосредствуется всеобщим и затем приходит к абсолютному, а так, что само единичное обнаруживаетсебя абсолютным без всякого опосредствования.21Там же. С. 31.См.: Доценко Е. Г. Абсурд как проявление театральной условности // Известия Уральского государственногоуниверситета. Вып.

8. № 33. Екатеринбург, 2004. С. 97.23Кьеркегор С. Страх и трепет // Кьеркегор С. Страх и трепет. М., 2010. С. 42–43.2227Христианская теология разделяет идею о том, что Бог полностью трансцендентен человеку в дольнем мире и открывается человеческой душе лишь послесмерти тела.

Мистическое богословие допускает возможность пережить присутствие Абсолюта в результате трансцендентного опыта. Новаторская мысльС. Кьеркегора заключается в том, что единичный человек достигает абсолютногобез трансцендирования. В «Страхе и трепете» рыцарем веры – а бытие таковыместь, согласно С. Кьеркегору, наивысшее назначение человека – является не отшельник, а гипотетический сборщик налогов, поскольку он осуществляет абсолютный акт веры, никак не отсекая себя от конкретных условий своего существования, оставаясь человеком из плоти и крови среди таких же людей.

Только такаявера подлинна, ведь если для нее требуются какие-либо искусственные условия,значит, это не вера вовсе.Прийти к Абсолюту можно только открыв абсолютное начало в себе, и однолишь подчинение чему-либо всеобщему, наподобие этических и социальныхнорм, права, государства, церкви и т. п., этому не поможет. Вера происходит не отчего-то общего, но из его уникального и исключительного внутреннего содержания человека:Вера – это как раз такой парадокс, согласно которому единичный индивид в качестве единичного стоит выше всеобщего, единичный оправдан перед всеобщим, не подчинен ему, нопревосходит его. <…> Вера – это парадокс, согласно которому единичный индивид в качестве единичного стоит в абсолютном отношении к абсолюту.

24Последнее предложение в приведенной цитате означает, что, по мыслиС. Кьеркегора, каждый человек в принципе может и должен осуществлять подвигАвраама и Христа. По-видимому, это предполагает такое осуществление евангельского идеала веры, при котором сознание «работает» на таком абсолютномуровне, что преодолевает этические и любые другие ограничения. Вера есть тоабсолютное начало в человеке, благодаря которому он в качестве единичного стоит выше всеобщего.

Не опираясь ни на одно общезначимое представление, он«силой абсурда» может в акте веры узнавать себя абсолютным, т. е. занимать абсолютное отношение к Абсолюту без опосредствования чем-либо внешним себе.24Там же. С. 52.28Иначе говоря, речь идет о том, что отождествление единичного и абсолютногопроисходит не по модели гегелевской диалектики, согласно которой, индивид видит противоположное себе абсолютное содержание и затем приводит противоположности в единство, а так, чтобы в абсурдном акте со всей ясностью понять, чтосознание единичного индивида с самого начала не отлично от абсолютного, иудержать это понимание.25 Парадоксальность и абсурдность веры состоит в том,что индивид осуществляет этот акт не растворяясь в Абсолюте и ни на секунду нетеряя своей единичности, конечности и уникальности.

С. Кьеркегор даже использует термин «единичный абсолют»,26 тем самым, закрепляя в слове недвойственный характер экзистенциального абсурдаВ связи с тем, что С. Кьеркегор отрицает превосходство всеобщего над единичным, становится ясно, что абсурд истолковывается им лежащим исключительно в экзистенциальном измерении. Абсурд имеет экзистенциальную природу,а не дискурсивную, поскольку дискурс всегда имеет отношение к всеобщему.Любое оперирование словами есть подведение под всеобщие категории («кактолько я начинаю говорить, я выражаю всеобщее»)27 – когда я говорю «стол» вотношении определенного предмета, я отношу исключительную вещь в логический универсум столов.

Я делаю это еще раньше, когда определяю его как индивидуализированный предмет, собирая множество разрозненных признаков в понятие вещи. В качественном скачке веры нет места словам, потому возрастаетценность молчания как остановки дискурса. С. Кьеркегор неоднократно указывает, что Авраам, находясь в состоянии парадокса, молчит, а любая попытка заговорить и выразить это состояние словами немедленно перевела бы его деяние в отношении Исаака из движения веры в моральную категорию греха.25В каком-то смысле учение С.

Кьеркегора обнаруживает гностические черты. Ср.: «Иисус сказал: Когда вы сделаете двух одним, вы станете Сыном человека, и, если вы скажете горе: Сдвинься, она переместится» (Евангелиеот Фомы, 110). Гностицизм, наряду с неоплатонизмом, по-видимому, является в истории западной философии ещеодним источником экзистенциального истолкования абсурда. Ряд исследователей, в частности Г. Йонас, указывают, что гностические мотивы прослеживаются у многих философов на протяжении всей постантичной историифилософии. В отечественной традиции данной версии придерживается И.

И. Евлампиев.26См.: Кьеркегор С. Страх и трепет. С. 66.27Там же. С. 5629Мы рассмотрели важные для понимания современной стратегии истолкования абсурда в экзистенциальном измерении первоисточники – учения МайстераЭкхарта и С. Кьеркегора. Наиболее характерной для экзистенциального измерения абсурда чертой является неприятие дискурса и дискурсивного мышления какявлений, порождающих двойственность и отчуждающих человека от истиннойприроды вещей в сферу неподлинного, коим представляется языковое означивание.

В качестве средства, позволяющего снять диктат дискурсивности, в рамкахданной стратегии рассматриваются особые состояния человеческого сознания,преодолевающие ограниченность рассудочной деятельности. Экзистенциальномуизмерению абсурда будет посвящена вторая глава данной работы, где будут исследоваться учение Плотина как родоначальника данной традиции в истории западной философии и экзистенциальная философия М. Хайдеггера и Ж.-П. Сартракак пример изменения отношения к экзистенциальному абсурду. В остальном обзор двух традиций понимания абсурда в истории философии можно считать законченным.30§2. Философские основания абсурда в европейском искусстве XX века1.2.1. Абсурдность художественного произведенияВ конце XIX – первой половине XX вв. в рамках западной художественнойпрактики абсурд начинает осмысливаться как самостоятельное явление.

Индикатором этого является возникновение абсурдистской литературы. Э. Лир иЛ. Кэролл – в Англии, Ф. Кафка – в Австро-Венгрии, А. Введенский и Д. Хармс –в СССР, драматурги из разных европейских стран, объединенные М. Эсслиномпод вывеской «театр абсурда», и многие другие задействуют абсурд в своем творчестве не как один среди прочих художественных приемов, а как главную движущую силу произведения, и раскрывают его содержание в каждом отдельномслучае совершенно различным образом. Однако в данной статье мы будем исследовать не само абсурдистское искусство и не абсурдистские элементы в искусстве, а попытаемся показать, каким образом абсурд присущ любому значительномухудожественному произведению и почему абсурдность есть признак хорошего втворческой деятельности.С определенного момента искусство в западной культуре становится предметом научной рефлексии, подчиняясь новоевропейской тенденции к рационализации всего.

Искусствоведческие исследования многообразны и зачастую, еслиречь идет о художественной литературе, суммарно значительно превосходят пообъему те произведения, которым посвящены. Нередко это тончайшие, проницательнейшие штудии, содержащие яркие, ошеломительные (и, что важно, обоснованные) выводы. Достаточно часто авторы этих исследований более эрудированны, чем творцы исследуемых ими произведений. Но, по-видимому, каждый разтакие исследования словно бы не вполне достигают цели и не обладают той жестепенью точности и завершенности (или, что то же самое, совершенства), чтооригинальные произведения.