Диссертация (1148857), страница 8
Текст из файла (страница 8)
«Большая игра»: художественная практика и экзистенциальное знаниеНесколько лет назад вышла монография преподавателя Университета Глазго Рамоны Фотиаде под названием «Концепции абсурда». Ее подзаголовок «Отсюрреализма до экзистенциальной мысли Шестова и Фондана» наглядно демонстрирует ее проблемное поле: автор пытается проследить эстетические и содержательные связи между французским сюрреализмом 1920–1930-х гг. и философией Л. Шестова. Раскрытие данной проблематики происходит за счет создания36идеологического напряжения между магистральным направлением в движениисюрреалистов, представленным главным образом А.
Бретоном, и маргинальнымкрылом в лице представителей группы «Большая игра» (Le Grand Jeu): Б. Фондана, Р. Домаля, Р. Жильбер-Леконта, Р. Кайуа. В качестве концептуально близкогок означенному маргинальному крылу Р. Фотиаде рассматривает также А. Арто.В принципе, напряжение между А. Бретоном и членами «Большой игры»существовало и в действительности – достаточно вспомнить организованный основателем сюрреализма в 1929 г. «процесс» против группы, что во многомопределило ее скорый распад. С очевидностью Р. Фотиаде отдает первенство вделе претворения в жизнь поставленных в рамках сюрреалистского движения задач именно маргинальному крылу.
Магистральный сюрреализм критикуется засвоего рода предательство изначальных творческих и идейных установок движения, заключавшихся в критике рационализма, протесте против светских и религиозных институтов, а также против моральных и социальных ограничений. Анализируя «Манифесты сюрреализма» и программные статьи А. Бретона, Р. Фотиадеобнаруживает в них рационализаторские тенденции. Так, например, А. Бретонпытается совместить художественную практику сюрреалистов с господствующиминаучнымиГ. В. Ф. Гегеля,исоциальнымиисторическимтеориямисвоегоматериализмомвремени:К.
Маркса,идеализмомпсихоанализомЗ. Фрейда. Главенствующее в сюрреализме течение испытывало те же трудности,что и любое контркультурное явление, когда оно с необходимостью встает передфактом ее абсорбции телом культуры. Отсюда, и попытка А. Бретона «поднятьэкспериментальную активность до уровня “науки воображения”»,33 т.
е. легитимировать автоматическое письмо, использование подсознательной энергии сновидений, имитацию безумия, техники фроттажа и фьюмажа и пр. путем введенияэтих практик в теоретический контекст.По мнению Р. Фотиаде, назначение сюрреалистской художественной практики куда более остро осознается членами группы «Большая игра».
Их творческие33Fotiade, R., Conceptions of the Absurd: From Surrealism to the Existential Thought of Chestov and Fondane, Oxford:Legenda, 2001, p. 28.37изыскания находились в тесной связи с идеями Л. Шестова, с которым Б. Фонданбыл знаком лично. Напомним, что философская мысль Л. Шестова развивалась вполемике со следующими принципами умозрительной философии: учением обаподиктическом характере истины, учением о существовании естественной и логической необходимостей, унитарной модели сознания. С точки зрения экзистенциальной философии, эти принципы имеют лишь узкоспециальное – для логикоматематического знания – применение, а знание, основанное на них, никогда неможет приносить ни одному человеку в отдельности ощущение причастности кполноте истины, поскольку собственно человек полностью исключается этимипринципами.
Поэтому Л. Шестов отстаивает учение, согласно которому, наиболееисчерпывающая истина, будучи всегда строго индивидуальной, «не может добровольно примириться с логически необходимой истиной».34 Более того, во «Властиключей» отрицается сама идея существования логически необходимых истин напримере человека, которому снится, что он китайский император, вырезающиймонограммы на поверхности одномерной сферы. Логически и геометрически абсурдная одномерная сфера в сновидении является совершенно не противоречивой, что, по мнению Л.
Шестова, подрывает идею унитарной модели сознания,основой которого является рассудочность, и позволяет говорить о наличии другого, более глубокого измерения мышления, руководствующего «абсурдной очевидностью».35Собственно, деятельность представителей маргинальной ветви французского сюрреализма была отмечена идеей пробуждения к этому типу мышления, основывающегося на принципах абсурдной логики.
В основной ветви сюрреализмагосподствовали идеи революции и освобождения, но они имели по большей частиэстетский, нежели политический, характер, а творчество представителей «Большой игры» подкупает тем, что оно преследует цели, выходящие за пределы собственно творческой деятельности. Точнее будет сказать, что сама жизнь художника34Ibid., p. 33.Данный термин принадлежит не Л. Шестову, а Р. Домалю – участнику литературной группы «Большая игра», и,по нашему мнению, является весьма полезным в теоретическом отношении (См.: Домаль Р.
Эссе и заметки из книги «Абсурдная очевидность» // Домаль Р. Великий запой: Роман; Эссе и заметки. СПб., 2012. С. 167–270.)3538при таком раскладе становится не то творческим проектом, не то материалом длятворчества, наподобие холста. Именно надежда обрести пробуждение к «абсурдной очевидности» «второго измерения мышления», представляющей собой болеевысокий уровень сознания, стимулировала эксперименты Р.
Жильбер-Леконта иР. Домаля с различными мистическими техниками, гипнозом, тетрахлорметаном ипрочими небезопасными вещами. Как показала данная экспериментальная активность, «пробуждение случается, скорее, внезапно, чем посредством длительнойлогической проработки, и оно, скорее, есть “узнавание” (reconnaissance) уже известной субъекту истины, хотя и приглушенной в обычных условиях».36Ассоциация экзистенциальной проблематики с абсурдом вполне справедлива. Однако следует задаться вопросом, а только ли противопоставленностью рассудочным формам познания абсурдно экзистенциальное знание; достаточно личему-либо быть не рациональным, чтобы попасть в категорию абсурда. К экзистенциальному знанию необходимо пробуждение, и прояснение того, чем является это пробуждение и к чему именно пробуждаются, поможет ответить на поставленные вопросы.Как нам представляется, определяющей для понимания природы абсурдаявляется идея об «узнавании уже известной субъекту истины» как пробуждении.Дело не столько в том, что абсурд связан с иррациональным модусом психики, и,следовательно, у нас нет для открытия этого модуса адекватного инструментария.Экзистенциальное знание действительно абсурдно, однако абсурдно оно именнотем, что лучшим инструментарием для него является отказ от всякого инструментария, так как ответы на все вопросы, имеющие решающее значение для человеческой экзистенции, известны человеку с самого начала.
Л. Шестов уточняет, чтоимеются в виду известные «три вопроса, к которым, по Канту, сводится вся метафизика».37 однако попытаться их сформулировать означало бы коренным образомне понимать ту природу, к которой они относятся. Глубокие чувства тревоги истраха, рассмотрение которых имеет такое большое значение в рамках экзистен3637Ibid., p. 35.Шестов Л. Афины и Иерусалим. С. 353.39циальной философии, есть способ, каким это заведомо известное содержание напоминает о себе. А проявляться в форме неконтролируемых и неясных чувств оновынуждено в силу того, что в повседневном опыте остается скрытым за спонтанной деятельностью сознания.
В связи с этим поиск ответов на «рещающие для человеческой экзистенции вопросы», осуществляемый тем же способом, что и дискурсивное познание, с необходимостью будет бесплодным, так как поиск того,что всегда находится «перед глазами», является единственной причиной, закрывающей доступ к искомому.Получение рассудочного знания основывается на идее нехватки: познающий субъект никогда не обладает всей полнотой знания о мире, поэтому он вынужден добирать недостающее ему знание, наблюдая за вещами вовне, анализируя эти наблюдения и составляя общую картину из бесконечного множества локальных знаний.
В рамках западной философии даже вырабатывались методики,позволяющие оптимизировать этот процесс, пока И. Кант не заметил, что знаниепредставляет собой не столько открытие чего-то неизвестного из внеположнойсубъекту реальности, сколько является результатом познавательной активностисамого субъекта. Иначе говоря, единственный и безусловный источник всякогознания – сам познающий субъект. Из всего этого И.
Кант сделал два вывода: a) то,что до этого в философии называлось познанием сущего, представляло собой рассмотрение образов сущего, явившихся результатом взаимодействия чувственнойи рассудочной способностей субъекта; b) прежде чем приступать к познанию сущего, необходимо исследовать «технические характеристики» субъекта познания,обеспечивающие всякое вообще познание. Однако нетрудно заметить, что еслипри исследовании «технических характеристик» задействуются те же гносеологические механизмы, которые использовались ранее для познания сущего, то предметом такого исследования вновь будет не сознание само по себе, а его репрезентация, им же самим и образованная.
Именно в силу этого спекулятивное знание,как отмечает Л. Шестов, всегда представляется человеку недостаточным. Причиной субъект-объектного дуализма является не наличие самих по себе несомненных субъекта и объектов, а единственно субъективная репрезентативная деятель-40ность: если сознание активно, есть и двойственность. Оно в принципе не может несоздавать предмет, даже если последний не представлен в актуальном восприятиии не имеет коррелята в «объективной действительности». Поэтому в связи с тем,что экзистенциальная проблематика касается безусловной причины всякого знания и всего имеющегося в субъективном опыте, она представляется человекуимеющей решающее значение.Поскольку любой аспект активности сознания связан с двойственностью иотчужденностью в порядок репрезентации, логичным было бы предположить,что, если удастся на время остановить всякое «движение в уме», наиболее существенное содержание человеческой экзистенции будет просветлено.
Осуществление этого акта – в той степени, в какой это вообще возможно, – являлось бы пробуждением к «абсурдной очевидности». Пробуждение и просветление потому исинонимы, что пробудиться означает высветить изначальное и заведомо известное. Экзистенциальное знание, по существу, есть знание самого себя безо всякойрепрезентации. Однако стоит учитывать, что, когда оно проявляется, уже не может быть места для Самости, поскольку Самость с необходимостью выстраивается через отношение к Другому и, следовательно, предполагает двойственность.Отсюда, та причина, что обеспечивает всякое содержание субъективного опыта,не должна ни мыслить, ни вообще проявлять какой-либо активности, поскольку,если бы она мыслила, сознавала, двигалась и как-либо видоизменялась, она немедленно обрела бы характеристики обычного модуса сознания, и вновь оказалась бы вовлечена в дуальный порядок репрезентации. А если источник всякогомышления и сознавания сам не мыслит и не сознает, то в абсурдном опыте пробуждения проблематика субъекта и объекта становится неактуальной.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
