Диссертация (Эволюция внешней политики Российской Федерации в Центральной Азии в 1991-2012 гг), страница 12

Даннройтер, предлагает теоретическое осмысление политики России в Центральной Азии. Он отмечает, что добровольный уход Москвы из данного региона в начале 1990-х гг. имел необратимые последствия: центральноазиатские республики обрели независимость и с течениемвремени становились все более самостоятельными. Принципиально новым элементом в статье Р. Даннройтера, ранее не освещавшимся в отечественной и зарубежной108109Gresh A. Russia's Return to the Middle East // Journal of Palestine Studies. 1998. № 1. Р. 67–77.Djalili M.-R., Kellner T. La Russie et la «nouvelle» Asie centralе // Géostrategiques. 2001. № 1.

16 р.42историографии, является описание центральноазиатской стратегии Е. М. Примакова. Автор четко определяет цели данной стратегии: восстановление российскоговлияния в регионе и выстраивание заслона на пути продвижения США и их союзников. По мнению исследователя, для достижения данной цели российское руководство предпринимало следующие шаги: восстановило контакты с государствамиЮга, находившимися с США в натянутых отношениях; дифференцировало страныЦентральной Азии исходя из их готовности взаимодействовать с Россией по широкому кругу вопросов; добилось урегулирования межнационального конфликта в Таджикистане. В то же время, автор полагает, что указанная стратегия не принеслаожидаемых результатов: влияние Вашингтона в Центральной Азии продолжилорасти, а позиции Москвы — слабнуть.

Последнее обстоятельство было обусловленотем, что Россия не оказала странам региона крупной экономической помощи и несоздала с ними полноценный военно-политический союз.Отдельное внимание Р. Даннройтер уделяет центральноазиатской политикеВ. В. Путина в первый год его президентства. По мнению автора, в ее основе лежитмодернизированная программа Е. М. Примакова, основанная на сочетании принципов реализма, великодержавности и когерентности.

Россия вновь начала позиционировать себя как гарант безопасности стран Центральной Азии, сделав акцент на сдерживании исламского фундаментализма и экстремизма всех мастей. Это вызвало у еепартнеров понимание, в результате чего их отношения с Москвой стали улучшаться110. Вышеперечисленные выводы представляются нам оригинальными и заслуживающими одобрения.В 1996–2001 гг. были опубликованы первые научные труды, акцентировавшие внимание на проблемах российско-центральноазиатского сотрудничествав сфере безопасности.В статье отечественного политолога Д.

Б. Малышевой изучается опыт участия России в урегулировании межнациональных конфликтов на постсоветском пространстве. По мнению исследователя, благодаря продуманной и систематическойработе с противоборствующими сторонами, Москве удалось создать ситуацию, прикоторой она может управлять данными конфликтами, извлекая из этого непосредственную выгоду. Д. Б.

Малышева справедливо утверждает, что одной из главных110Dannreuther R. Can Russia Sustain its Dominance in Central Asia? // Security Dialogue. 2001. № 32. Р. 245–258.43задач России в Центральной Азии является создание работоспособной системы коллективной безопасности, обеспечивающей внутреннюю стабильность в государствах региона. Единственным стратегическим партнером Москвы в ЦентральнойАзии автор видит Таджикистан, а ее главным оппонентом — Узбекистан, категорически не желающий попадать под влияние России111.

Подобные оценки представляются нам не совсем корректными: на самом деле, возможности Москвы укреплятьсвое влияние в регионе через развитие отношений с Душанбе не следовало бы преувеличивать, а главным партнером России в Центральной Азии в начале 2000-х гг.выступал не Таджикистан, а Казахстан.Американский политолог Э. Ли отмечает, что в конце 1990-х гг.

исламскийэкстремизм превратился в реальную угрозу безопасности стран Центральной Азии,в связи с чем Россия взяла курс на скорейшее возвращение в данный регион. Однако,по мнению автора, это может привести к попаданию центральноазиатских республик в чрезмерную зависимость от Москвы и даже к утрате ими суверенитета. Приэтом Э. Ли полагает, что Россия способна оказать странам региона помощь в ослаблении, но не в ликвидации террористической угрозы, и последнюю задачу онидолжны решить самостоятельно112.

Подобные выводы также представляются намдискуссионными.Аналогичные сюжеты рассматриваются в статье датского ученогоС.-Х. Флемминга. Он отмечает, что Россия практически сразу заняла враждебнуюпозицию по отношению к центральноазиатскому исламу, видя в нем угрозу каксвоей собственной безопасности, так и сохранению стабильности в южных республиках СНГ. В целом, автор одобряет подобный подход и констатирует, что попыткиМосквы сдерживать распространение исламского фундаментализма в изучаемом регионе путем развития с расположенными здесь государствами двустороннего и многостороннего сотрудничества в военно-политической сфере являются вполне эффективными. Вместе с тем, он не делает различий между исламским экстремизмом имирным исламом, полагая, что российское руководство отвергает мусульманскуютрадицию как таковую113; данный тезис не соответствует действительности.В рассматриваемый период отечественными авторами был подготовлен рядМалышева Д.

Б. Конфликты у южных рубежей России // Pro et Contra. 2000. № 3. С. 7–33.Lee Е. Central Asia’s balancing act between terrorism and interventionism // Harvard International Review. 2001.№ 2. Р. 30–33.113Flemming S.-H. The official Russian concept of contemporary Central Asian Islam: the security dimension // Europe-Asia Studies. 1997. № 8. Р. 1501–1517.11111244публикаций, освещающих положение русскоязычного населения в странах Центральной Азии.Социологи С. С. Савоскул и Ж. Т. Тощенко делают акцент на проблемах,с которыми столкнулись наши соотечественники после обретения центральноазиатскими республиками независимости.С. С. Савоскул справедливо отмечает, что, в отличие от стран Балтии, Южного Кавказа и Молдавии, новый юридический статус государств Центральной Азиине стал результатом массового движения их населения за независимость.

РаспадСССР прошел для них под лозунгами этнического национализма, что привело к резкому усилению в регионе позиций титульных наций и превращению русских в национальное меньшинство. Положение русскоязычного населения в странах Центральной Азии стало неблагополучным, что спровоцировало его массовый отток из региона. Последнее обстоятельство вызвало озабоченность у местных элит, опасавшихсяухудшения экономической ситуации в своих республиках и обострения их отношений с Россией.

В результате уже в 1994 г. Н. А. Назарбаев и А. А. Акаев выступилис инициативой возвращения русских граждан в свои государства, однако, по справедливому мнению автора, подобные предложения имели формальный характер ине улучшили самочувствия русскоязычного населения Казахстана и Киргизии. Приэтом в Таджикистане, Туркмении и Узбекистане процесс этнократизации продолжился, пусть и меньшими темпами114.Ж. Т.

Тощенко в целом соглашается со своим коллегой, но в его монографиисодержится ряд интересных выводов, не прозвучавших в статье С. С. Савоскула.В частности, он пишет, что отток русскоязычного населения из стран ЦентральнойАзии в конце 1980-х – начале 1990-х гг. стал беспрецедентным за всю многовековуюисторию России. Его главными причинами автор видит бытовой шовинизм, получивший распространение в регионе еще в советское время, и повсеместное сокращение сферы применения русского языка.

По мнению исследователя, наиболее сложным положение русскоязычных граждан является в постсоветском Узбекистане, гдеони испытывают давление не только на бытовом уровне, но и со стороны руководства республики, взявшего курс на их полное вытеснение. В этом плане русские жители Казахстана и Киргизии чувствуют себя более комфортно115.Савоскул С. С. Русские в государствах Центральной Азии проблемы и перспективы // Отечественная история. 1996. № 3.

С. 129–149.115Тощенко Ж. Т. Постсоветское пространство: Суверенизация и интеграция: Этносоциологические очерки.11445В статьях политологов Е. Б. Рашковского и Я. Р. Стрельцовой изучается положение русского языка в странах Центральной Азии.Е. Б. Рашковский говорит о созидательном влиянии русской культуры нанароды изучаемого региона в контексте их модернизации и приобщения к достижениям западной цивилизации.

Ключевым инструментом подобного влияния он называет русский язык. Автор справедливо замечает, что в центральноазиатских реалияхрусский язык играл роль средства делового общения, мысли и организации информационных потоков. После распада СССР он стал для местного населения своеобразной «новой латынью», вне зависимости от международной конъюнктуры являющейся общим достоянием как России, так и государств Центральной Азии116.Я. Р. Стрельцова пишет, что в тех республиках, в которых русским языкомв начале 1990-х гг. владела подавляющая часть населения, происходило его активноевытеснение из сфер государственной деятельности, экономики, науки, образованияи культуры.

Русскоязычное информационное пространство не получало должнойподдержки и стремительно сокращалось. Русское население сталкивалось с дискриминацией при поступлении на работу и в вузы. По мнению автора, сокращениесферы применения русского языка в Центральной Азии должно было завершитьсяв начале 2000-х гг., когда государства региона сформируют свою политическуюидентичность117. Данные выводы представляются нам достоверными, а прогнозы —соответствующими действительности.Что касается зарубежных исследователей, то в 1996–2001 гг. проблемы русскоязычного населения стран Центральной Азии не вызывали у них особого интереса. В данном контексте мы можем выделить лишь статью американского социолога М.