Диссертация (Революция или диктатура Ханна Арендт и Карл Шмитт о сущности политического), страница 12

Однако только такаяпоэтапная,сложная(и,возможно,менееэффективная)процедураконституционного учреждения соответствовала положению, согласно которому«народ должен наделить правительство конституцией, а не наоборот»111, а этоположение в случае Американской революции было не просто политическимлозунгом, но главным принципом конституционализма. Если же конституция неимеет народной поддержки, то ее введение не способствует установлениюстабильногополитическогопорядка,ивконечномитогереволюциязаканчивается введением диктатуры, как это произошло в целом рядеевропейских стран в постверсальский период.

Арендт подчеркивает, что делоздесь не в содержании конституций (которые были практически все разработаныпо образцу американской), а в несоблюдении процедуры их обсуждения иодобрения на разных уровнях, следовательно — в отсутствии народного доверияи поддержки, без которых конституции остаются формальным документом, неимеющим практической силы.Главная черта создателей американской Конституции — унаследованное отМонтескье недоверие к власти как таковой; власть является политической силой,которая постоянно угрожает законам и может быть сдержана только другойвластью.

Основной принцип трактата «О духе законов» Арендт формулируетследующим образом: «…Только власть сдерживает власть, но, должны добавить111On Revolution p. 14758мы при этом, не разрушая ее, не ставя бессилие на место силы»112. Именно эторазрушение имеет место в тираниях, где насилие одного берет верх над силоймногих, а в итоге разрушает власть как таковую. Корни этой проблематики,отмечает Арендт, лежат в источнике более древнем, чем Монтескье: генетическивопрос о разделении властей и эффективном противопоставлении одной властидругой восходит еще к Полибию, а в форме спора о смешанных видах правленияприсутствует в «Политике» Аристотеля (книга IV). «То, что человек по самойсвоей природе не подходит для того, чтобы доверять ему неограниченную власть,что те, кто наделен властью, легко могут обернуться “зверьми, алчущимидобычи”, что государство необходимо для обуздания человека и его стремления квласти и тем самым (как о том писал Мэдисон) является “трезвой оценкойчеловеческой природы”, — все это в XVIII веке не менее, чем в XIX, считалосьобщим местом; что же до «отцов-основателей», то эти истины были для нихобщим местом»113.Саму по себе реализацию разделения властей Арендт не относит к главнымзаслугамАмериканскойреволюции,доказываяпрактическивсеобщуюочевидность этой идеи во второй половине XVIII века.

Не является главнымсобытием этой революции и декларирование гражданских прав, которое не имелони того размаха, ни того значения, что «Декларация прав человека и гражданина»во Франции. «Провозглашение прав человека означало для американцев толькото, что те права, которыми дотоле обладали только англичане, в будущем должныстать правами всех людей, — другими словами, все люди должны жить приконституционном, “ограниченном” правлении»114.112On Revolution.

P.143113On Revolution. P. 139114Op. cit. P. 14059Иное отношение к правам человека сформировала Великая французскаяреволюция. «Декларация прав человека» означает, что человек при рождениинаделяется некоторыми неотчуждаемыми правами, которые государство призваноохранять. Признается существование некоторых дополитических по своейприроде прав; права человека уравниваются с правами гражданина. По Арендтже, права человека (в отличие от прав гражданина) никогда не могут стать цельюи содержанием революции.Ключевое следствие этого объединения прав — в том, что помимополитических, революция во Франции также преследовала и социальные цели.Лишь Маркс обосновал бедность и социальное неравенство как политическийфактор;вовремяреволюции1789годаполноценноготеоретическогообоснования принадлежности неравенства к области политического еще не было.Однако и без этого масштабы экономического расслоения были таковы, чтодеятелям революции во Франции представлялось невозможным построениесправедливого общества без решения социального вопроса.

Арендт описывает итакой аргумент: бедность означает, что человеку приходится в первую очередьдумать об удовлетворении своих жизненных потребностей, следовательно, егоповедение и решения диктуются голодом, поиском жилья и т.п., а не егоподлинно человеческой сущностью. Таким образом, бедность выступает мощнымдегуманизирующим фактором, и это заставляет еще раз отметить спецификуситуации в Америке, где к моменту революции социальный вопрос так остро нестоял.Вполне возможно развернуть этот тезис в полноценный аргумент противконцепции, которую предлагает Арендт: тот вариант революции и последующейполитической организации, который она отстаивает, возможен только в условияхполностью разрешенных (или смягченных) социальных противоречий. Однакоздесь следует вспомнить о вполне античном по своей сути разделении междуполитическим и не-политическим, которого придерживается Арендт.

Аристотель60рассматривает бедность как природное явление, однако не в том смысле, что естьлюди, от природы определенные к богатству и к бедности, а в том, что бедность— это естественное условие человеческого существования и каждый в любоймомент своей жизни может с ней столкнуться. В речи Перикла, изложеннойФукидидом, эта мысль дополнительно развивается: для афинянина не позорнооказаться бедным, позорно смириться с этим положением и не пытаться из неговыйти. Схожие мысли можно встретить и в протестантской этике (от Кальвина доВебера),котораянапрямуюформируетменталитетзначительнойчастисевероамериканских колонистов.

Вывод Аристотеля очевиден — он допускает кучастию в политике только тех граждан, которые располагают некоторымимуществом. Это необходимо для того, чтобы доказать их практическуюсостоятельность (способность правильно организовать свой oikos являетсятребованием для участия в государственных делах); с другой стороны, толькотакие граждане способны абстрагироваться от своих личных потребностей идумать об общем благе.Однако такой способ рассуждения противоречит логике «Декларации правчеловека и гражданина» 1789 года. Согласно ее ст. 6, «Закон есть выражениеобщей воли. Все граждане имеют право участвовать лично или через своихпредставителей в его создании.

Он должен быть единым для всех, охраняет онили карает. Все граждане равны перед ним и поэтому имеют равный доступ ковсем постам, публичным должностям и занятиям сообразно их способностям ибез каких-либо иных различий, кроме тех, что обусловлены их добродетелями испособностями»115.Гражданствожераспространяетсянавсехжителейгосударства (за исключением женщин и детей).

Таким образом, социальныйвопрос неизбежно становится главным камнем преткновения французскойреволюции. Очевидно, что окончательное разрешение социальных противоречийсредствами политики невозможно; избавление от старых конфликтов ведет к115Французская Республика: Конституция и законодательные акты.

М.: Прогресс, 1989.— С. 2661возникновению новых и в итоге революция не может логически закончитьсяничем, кроме контрреволюции, и в итоге устанавливается еще более жесткий ирепрессивный режим, чем тот, который был свергнут. Принципиальнаянеокончательность и незавершенность революций XIX и XX веков — факт,который, по Арендт, во многом скомпрометировал практику революций кактаковую.В качестве вывода из сравнения двух революций Арендт отмечает, что любаяреволюция, являясь реакцией на определенную форму государственногоустройства, оперирует категориями и понятиями, заложенными этой формой, инаследует некоторые ее черты — прямо или заменив их на строгопротивоположные.

Поэтому абсолютные монархии Франции и России породилиабсолютные же революции. На место суверенного монарха пришла сувереннаянация. Воля нации стала правом (как это ранее было с волей монарха).Удача же Американской революции состояла в том, что она отталкивалась отнеписаной английской конституции, которая посредством различных институтов,прецедентов и традиций ограничивала абсолютную королевскую власть.

Отсюдапроисходит всеобщая поддержка идеи Монтескье о необходимости разделениявластей, которая гармонировала с обычными представлениями всех общинамериканских колонистов.Источником власти,как и для французскихреволюционеров, для них был народ (точнее, народная воля), однако источникомзакона — конституция. В отличие от «воли народа», которая по сути являетсяразовым выражением текущих настроений, зафиксированным в выборах,референдумах, опросах общественного мнения, конституция — объективныйписьменный документ, содержание которого после принятия не зависит отперемены «воли народа».

Изначально главенство и авторитет американскойконституции основывалось лишь на убеждении в справедливости изложенных внейпринципов.Арендтконституционного правацитируетЭдвардаКоруина:американского«ПриписываниеисследователяКонституции62верховенства на основании ее укорененности в народной воле представляет…сравнительно поздний продукт американской конституционной теории. Ранееверховенство конституций определялось главным образом их содержанием, тем,что они считались воплощением высшей и непреходящей справедливости, а не ихмнимым источником»116.Увлеченность Арендт Американской революцией достаточно заметна, такчто один из критиков, Юрген Хабермас, в своей рецензии так комментирует еекнигу: «Рецензент “Times Literary Supplement“ не смог дать внятного отклика накнигу Ханны Арендт “О революции“, которая сейчас представлена в немецкомиздании: три страницы с сохраненным преклонением перед столь умным авторомотразили чисто англосаксонскую растерянность поп поводу книги, котораячитается исключительно как восхваление англосаксонской традиции.

Разумеется,эта похвала проявляется в доказательствах, которые выдают скорее старомоднуюнастойчивость принципиального мышления, чем прагматичное пониманиеполитических будней»117. Самого Хабермаса не устраивает интерпретацияреволюции у Арендт. Он видит у нее в первую очередь попытку выделить«хорошую» и «плохую» революцию и говорит о том, что устранение социальноговопроса из области политической проблематики (из-за чего Французскаяреволюция является ошибочной и незавершенной, в отличие от Американской) —искусственный и недостаточно обоснованный ход. Подлинная свобода, поХабермасу, невозможна без устранения господства, в основании которого лежат впервую очередь социальное неравенство и эксплуатация (которые и входят впонятие «социального вопроса»), поэтому его решение — первостепенная задачалюбой революции. При этом Хабермас в целом остается вполне в контексте116Corwin E. The «Higher Law» Background of American Constitutional Law // Harward Law Review.

Vol. 42,1928117Хабермас Ю. История о двух революциях / Концепт «Революция» в современном политическомдискурсе. СПб.: Алетейя, 2008.— С. 7463проблематики Арендт: критика капитализма, отсутствие которой он ставит вупрек ее книге, препятствует полноценному раскрытию вопроса о свободе; а втом, что этот вопрос является центральным для любой революции, ХабермасвполнесолидаренсАрендт.Совершенноинуютрактовкуреволюция,выражающаяся в институте революционной диктатуры, получает у КарлаШмитта.Глава 2.