Диссертация (Английский исповедально-философский роман 1980-2000 гг), страница 79

По-видимому, об этом «говорит и неговорит» с нами автор.Таким образом, рассмотренные нами вариации повторяющихся мотивнотематических комплексов (в особенности, донорства, разъятия на части, отбросов,фрагментов, коллекций и др.) могут быть осмыслены не как сюжетогенные, а какконцептуализирующие, причастные философско-экзистенциальному прочтениюромана (нахождение подлинности «Я», принятие мортального удела, разрушениенадежд и пр.).

Важно и то, что признание приговоренности к смерти представленопосредством еще одной связки лейтмотивов, пронизывающих весь текст, –лейтмотивов «знания / незнания», «говорения / умолчания». Герои-клоны, друзьяи фактические двойники Кэти, рассказчицы романа, в сущности, проговариваютвслух то, о чем она стремится умолчать, – о неизбежности физической деградациии крушения надежд. Вместе с тем сама фигура Кэти, миссия которойподдерживать обреченных на смерть, возможно, становится символической818819Там же. С.

343-344.Там же. С. 381.352проекцией писательского слова, «собирающего» никогда не завершенное «Я» вопыте эмпатии и воспоминания.353ЗАКЛЮЧЕНИЕРабота Брайана Макхейла «Постмодернистская литература» (PostmodernistFiction,1987) 820 , на долгое время ставшая теоретическим фундаментом дляосмысления историками литературы поэтики постмодернизма, трактовалаизображаемую художественную реальность в соответствии с явленной в нейдоминантой эпистемологического или онтологического характера.

Согласно этойлогике,постмодернистыработают с онтологией–предлагаютигровоеконструирование и демонтаж условных миров, выводя за скобки вопрошающегосубъекта. На сегодняшний день очевидно, что эта концепция, столь убедительнопроиллюстрированнаяобразцамипреимущественноамериканскойпостмодернистской литературы, не работает при обращении к художественнойпрактике английского постмодернистского романа 1980-2000 гг.Исповедально-философские романы М. Эмиса, И. Макьюэна, Дж. Барнса,К. Исигуро,Г.

Свифтаидругихпризнанныханглийскихписателей,принадлежащих одному поколению, обозначили новый этап в развитиианглийской литературы. Обнаруживая черты постмодернисткой поэтики, романыупомянутых авторов несут в себе исповедальные интенции, согласующиеся ссовременныминеканоническимиракурсамиврассмотрениифилософско-эстетических вопросов постмодернизма. В особенности эффективными для ихтрактовки представляются идеи, связанные с понятием «воскрешения субъекта»,эстетикой ранимости, эмоциональными и этическими ресурсами постмодернизма(Кр.

Нэш, З. Бауман, А. Гибсон, Я. Виннберг, Г. Хоффман, А. Хорнунг и др.).Избранный ведущими писателями эпохи вектор движения в сторону отраженияопыта и ранимости «Я» определил отход от игровой (де)конструкции какфилософской и эстетической установки раннего постмодернизма. Обнаружениеэмоциональных и этических граней памяти и опыта «Я», обретающих820McHale B. Postmodernist Fiction. NY & L., 1987.354самостоятельную ценность в исповедально-философском романе исследуемогопериода, позволило говорить об этом типе романа как о феномене иного порядка,требующем особый аналитический аппарат.Исследованныйнамикорпустекстовконцептуальных и структурно-тематическихпродемонстрировалединствостратегий жанровой формыисповедально-философского романа на новом этапе развития поэтики жанра,восходящего к личному роману эпохи романтизма.«Воскрешение субъекта» в романах Эмиса, Барнса, Исигуро, Томаса,Макьюэна, Свифта не претендует на воссоздание целостного «Я»; напротив,исповедальный герой романа при всей потенциальной откровенности егопризнаний дается читателю в пределе незавершенности нарративной конструкции«Я», непроницаемости прошлого и неизбывности опыта.Спецификой исповедально-философского романа на современном этапестановится интерес к комплексу эпистемологических вопросов, обращенных космыслению жизненного опыта как опыта боли и ранимости.

Фиксация нафизическом и психологическом (часто трансгрессивном) переживании боливырастает из представления о насилии, случайности, катастрофичности бытия итрагической хрупкости человека. Мотивы распада и смерти, отчужденности иутраты невинности, характерные для романов исследуемых авторов, формируютобласть поисков подлинности «Я» через переживание опыта страдания испособности быть ранимым.Ранимость «Я» предстает в широком спектресостояний экзистенциального регистра: от стыда и вины, смирения переднеизбежностьюутратдофизическойдеградации.Центральнымзвеномпроблематики и художественной формы современного английского романастановится сюжет об открытии некоммуникабельности «раны» и условностинарратива, бессильного перед опытом «Я». Понятия избегающих определения«травмы», «следа», «события» и «субъекта» в современных теориях, восходящихк Лакану и Деррида, оказываются связаны.

Деструктивное событие опознаетсякак «рана», «разрыв» в опыте индивидуального существования и определяет егосущность.355Еще одной характерной гранью философской проблематики современногоромана предстает своеобразная философско-этическая позиция: нетранзитивностьстрадания, сопротивление травматического опыта привычному вербальному (иэтическому) означиванию не только не отменяет, но взывает к эмпатии,коммуникации с «Другим».

Более того, не «завершение» «Я» оказывается вфокусе внимания современных писателей, а сама экзистенциальная ситуация, вкоторой «Я» находит себя. Вопреки сомнению в слове, искусство Макьюэна,Эмиса, Барнса, Исигуро обращено к показу человеческого страдания какэкзистенциальногоудела,а нек егоисчерпывающейпсихологическойинтерпретации. В этом Макьюэн, Барнс, Исигуро видят этику романа каксвидетельства человеческого опыта.Двигателем повествования в романах Исигуро («Там, где в дымке холмы»,«Художник зыбкого мира», «Остаток дня»), Эмиса («Беременная вдова»),Макьюэна («Искупление»), Барнса («Попугай Флобера») становится не раскрытиескрываемых и стыдных событий и поступков, а развернутая в несколько этаповлогика их постепенного осознания как ситуаций, сопряженных с переживаниямифилософско-экзистенциального регистра.Событийность воспоминания сопряжена с болевыми точками «сюжета оранах» («Там, где в дымке холмы» Исигуро, «Беременная вдова» Эмиса, «Глядяна солнце» Барнса).

Отсутствие хронологически мотивированной биографиигероя определяется не художническим притязанием на тотальное воспоминание,но логикой сюжета о стыде, вине, отчаянии, утрате и т.п.Композициявоспоминаний, как правило, включает в себя возвращающиеся ситуации. Этотособый ритм фабульных вариаций в романах Барнса, Макьюэна, Эмиса, Исигуропозволяет увидеть не констатирующую, а интенциональную логику говорящего.Иными словами, навязчивое воспоминание, будучи повторенным, становится ужезнаком непроговоренного «вслух» болезненного знания героя о себе.Исповедальный роман, как правило, несет в себе и указания на значимостьадресата.

Это и прямое обращение учителя к ученикам, сказовые интонации в«Земле воды» Свифта, обращение к читателям в «Попугае Флобера» Барнса, и356разнообразные вариации рамочных конструкций, вставных рассказов, вводящиефигуры оценивающих исповедь персонажей в «Искуплении» Макьюэна.Косвенным указанием на адресацию можно считать ряд сюжетных ситуаций –пребывание под судом чести («Художник зыбкого мира» Исигуро), на смертномодре («Стрела времени» Эмиса) и пр.

Как правило, они приобретают характерэкзистенциальнойпограничнойситуации,котораяпровоцируетгероякобнаружению своей подлинности, более того, к открытию, предъявлению этойподлинности миру. Важным тематическим маркером адресации становятся такжелюбые упоминания о причастности героя творчеству, его желание написать роман(исполнитьвиртуозныйконцерт),чтобывыразитьсебяпублично(«Информация» Эмиса, «Дэниел Мартин» Фаулза, «Безутешные» Исигуро,«Белый отель» Томаса, «Искупление» Макьюэна и др.).Связанная с адресацией «Другому» диалогическая рефлексия с «лазейками»и «оглядками» («реактивная» исповедь), восходящая к исповеди парадоксалистаДостоевского, находит выражение в стремлении героя-повествователя «разбитьзавершающую и как бы умерщвляющую его оправу чужих слов о нем» 821 .Применительно к контексту конца XX века потенциальную заданностьинтерпретации «Я» несут, по мнению Барнса, Эмиса, Исигуро, Томаса, Макьюэна,«готовые» эстетические и интеллектуальные модели: психоанализ и TraumaStudies («Белый отель» Томаса, «Беременная вдова» Эмиса); художественнаялитература и искусство («Искупление» Макьюэна, «Там, где в дымке холмы»Исигуро, «Записки о Рейчел» Эмиса) и даже теория и история литературы(«ПопугайФлобера»«субъективности»расследованиевтравмыБарнса,духе«Информация»Эмиса).интертекстуальнойставятсяподигрысомнениеиТак,илиэстетизацияфрейдистскоепротивопоставляютсяжизненному опыту, данному как эмпирический (часто физический) опытстрадания.

Гиперрефлексия уступает место редуцирующим всякий вербальныйкомментарий821стратегиям:анатомическомупоказутравмыуМакьюэна,Бахтин М. Герой и позиция автора по отношению к герою в творчестве Достоевского. М.: Издательство Моск.Ун-та, 1982. С. 265.357музыкальным лейтмотивам у Исигуро, многочисленным маркерам физическихнедугов у Эмиса, отсутствием номинации для катастрофы и случайности («здесь исейчас») у Свифта и пр.Более того, телесный и чувственный опыт, становящийся одним из фокусовромана 1980-1990 гг., привлекает внимание к ранимости рассказчика, кпереживаемой им экзистенциальной ситуации.

Так, возникающие знаки страдания(кашель или лучевая болезнь героев романов Эмиса, натуралистический показдеформированного тела в романах Макьюэна, насилие в романах Свифта,фантомные и реальные боли героини Томаса, метафорические раны, о которыхговорятгероиИсигуро)предстают,преждевсего,репрезентациейэкзистенциального опыта, сопротивляющегося всякой нарративизации.