Диссертация (Информационные технологии в контексте постмодернистской философии), страница 17

Следующий принцип, который Делез и Гваттари кладут в устройство ризомы, – это принцип "множественности". Наилучшим примером, иллюстрирующим его действие, является кукловод, управляющий своей марионеткой. Французские философы утверждают, что на самом деле движениями куклы руководит вовсе не желание кукловода, а "множественность нервных волокон". Кукловод, в конечном счете сам оказывается марионеткой этой множественности¹. Последняя должна пониматься сама по себе, вне связи как с субъектом, так и с объектом. То есть при ризоматическом подходе главенствующая роль отводится не точкам контакта между нитками и куклой или же точкам контакта между руками кукольника и деревянной рамкой, к которой нити прикреплены, а линиям, соединяющим точки – именно они имеют наибольшее значение².

Применительно к глобальной сети Internet принцип множественности можно проинтерпретировать следующим образом. Во-первых, по аналогии с кукловодом и куклой, соединениями компьютера управляет не клавиатура и не руки, лежащие на ней, а "множественность нервных волокон" пользователя, находящая свое продолжение во множестве кодируемых и декодируемых комбинаций, на которые распадаются посылаемые сигналы, во множестве каналов связи по которым они передаются, и, наконец, во множестве светящихся пикселов на экране компьютера, отображающих текущую информацию. Во-вторых, исходя из того, что в ризоме существенными являются не узлы связи, а линии соединения, мы можем утверждать что и в Интернете имеет место подобное положение дел, хотя, казалось бы, первое впечатление говорит об обратном, ведь соединения в сети устанавливаются не иначе, как путем перехода от одного компьютера к другому. На самом деле, здесь важно понять, что движение по сети это не есть "паломничество" к конкретной цели, да и вообще оно не является движением в прямом смысле этого слова – пользователь физически не меняет своего положения в пространстве. Выражаясь словами Уильяма Гиббсона – глобальная сеть это "коллективная галлюцинация", киберпространство, за

пределами которого не существует тех точек (городов, музеев, библиотек и т.п.) которые мы виртуально посещаем, но существуют лишь линии – каналы связи, соединяющие затребованные нами веб-странички.

Следующий принцип, имманентный ризоме, получил название принцип "незначащего разрыва". Согласно ему, корневище может быть разорвано в любом месте, но несмотря на это, оно возобновит свой рост либо в старом направлении, либо выберет новое¹. Как раз именно этого и добивались разработчики первого Интернета, дабы свести на нет последствия возможных расчленений сети управления в случае атомной войны. Современный Интернет, с его разветвленной структурой, безусловно пережил бы ядерный Армагеддон, но, к счастью, подобные задачи перед ним уже не ставятся. В настоящее время несущественность разрывов в сети может быть показана на других примерах. Так, во многом благодаря действию этого принципа, Интернет стал той детерриториализированной зоной свободы, которой он является сегодня. Ввиду разветвленной и многоканальной структуры глобальной сети стала практически невозможным изоляция какой либо ее части, доступ к которой по тем или иным причинам власть сочтет нежелательным. Возможность альтернативных обходных маршрутов делает подобные попытки бессмысленными. Также с принципом незначащего разрыва можно связать тот факт, что на сегодняшний момент, Интернет является самым неуязвимым из средств массовой коммуникации. Пример тому – ситуация в Югославии, где после разрушения телевизионных ретрансляторов, каналы глобальной сети стали главным средством обмена информацией с внешним миром – блокировать их паутину намного сложнее, чем разбомбить антенны телецентров. Так идеи, заложенные американскими военными в устройство сети Internet, пародоксальным образом обратились против них самих – принцип незначащего разрыва фактически означает невозможность блокады, изоляции и цензуры во всемирной паутине.

Последними принципами, заложенными в основу построения ризомы являются "картография и декалькомания". с их помощью Делез и Гваттари заявляют что ризома – это не механизм копирования, а карта с множеством входов. Противопоставляя кальку и карту, теоретики шизоанализа подчеркивают, что последняя по своей природе открыта, подвижна, переворачиваема и восприимчива к изменениям. Калька же, наоборот, не подвержена модификации, она не создает ничего нового и лишь копирует имеющиеся линии и очертания. Рисунок на карте никогда не может считаться окончательным – он постоянно меняется как и меняется сама действительность. В тоже время, карты могут существовать независимо от того, существует ли что-либо вне карты, тогда как кальки существуют только как представления, слепки референта. То есть карта, в противоположность кальке, не репродуцируют реальность, а экспериментирует, вступает с ней "в схватку"¹. Именно такими идеями руководствовались Делез и Гваттари, когда представили конструкцию ризомы как воплощение картографии и декалькомании – ризоморфные объекты, по их мысли, принципиально не поддаются калькированию и не могут быть воспроизведены в качестве реплик.

Рассмотрим теперь как эти принципы согласуются с глобальной паутиной Internet. Как уже упоминалось ранее, всемирная сеть – это принципиально незаконченная, неиерархическая, динамично развивающаяся система. В киберпространстве сети нет фиксированных, неименных маршрутов, оно не расчерчено линиями проторенных магистралей, а скорее напоминает сеть полевых степных дорог, которая постоянно меняет свою конфигурацию: зарастают одни пути, прокладываются другие, рядом с размытой дождями колеей возникает новая, которая тоже просуществует не долго, и так до бесконечности. Очевидно, что непрерывно происходящие процессы изменения не позволяют сети стать хотя бы на некоторое время тождественной самой себе, что делает невозможным ее калькирование. Интернет – это номадическое пространство – среда обитания кочевников, и подобно карте, не может быть заключен в рамки какой-либо структурной или порождающей модели.

Здесь следует отметить еще один момент, подтверждающий, что глобальная сеть – это карта, а не калька. Когда идет речь о перманентной трансформации "рисунка" сети, необходимо учитывать, что причиной ее является не только "физическое" возникновение новых маршрутов: введение дополнительных оптических каналов, подключение новых компьютеров и т.п.; немаловажным фактором является еще и то, что сам пользователь постоянно меняет свою схему движения, выбирая и осваивая различные, а зачастую и альтернативные траектории. В этом смысле Интернет – не что иное, как карта с "множеством входов", среди которых каждый является потенциальной отправной точкой. Пользователь может начать маршрут движения по сети с любого узла, будь то его домашняя страница, страница его университета или провайдера, причем последующие шаги в киберпространстве с его разветвленной структурой и множеством ссылок не являются внешне детерминированными, а зависят лишь от преследуемой пользователем цели. Таким образом, мы можем смело утверждать, что Интернет, является номадическим пространством, маршруты миграции в котором создаются "кочевниками-пользователями", целеустремленно перемещающимся по "степным" просторам киберпространства вместо движения по старым, известным магистралям. Именно в этом и обнаруживается подтверждение соответствия глобальной сети Internet ризоматическим принципам "картографии" и "декалькомании".

Итак, мы рассмотрели все основные принципы устройства ризомы, и показали как они могут быть использованы для философского анализа сети Internet. Но после всего вышеизложенного может возникнуть вполне закономерный вопрос, для чего нам нужна подобная интерпретация? Только для того, чтобы констатировать факт – Интернет есть ризома, и тем самым показать, как идеи Делеза воплотились в самой современной информационной технологии? Да, безусловно, на примере Интернета можно продемонстрировать, как самые, казалось бы, оторванные от жизни философские конструкты, неожиданно "материализуются" в окружающей нас технологической реальности. С помощью категории "ризома" мы раскрыли онтологические аспекты глобальной сети, рассматриваемой в качестве философского факта. Причем, понять онтологию Интернета нам важно не только с целью иллюстрации приложимости постмодернистских идей для ее интерпретации. задача, преследуемая в настоящей работе, не ограничивается только этим – для нас не менее значимо показать, как описанная выше ризоморфная конструкция Интернета влияет на социальные отношения выстраиваемые вокруг глобальной сети и способствует формированию киберкультуры – специфической формы культуры информационного общества. Далее мы как раз и попытаемся проследить наиболее заметные социокультурные импликации, вызванные постмодернистской ризоматической сущностью паутины Internet.

Киберпанк и сетевой либерализм.

Начиная с конца шестидесятых годов бурное развитие цифровых технологий стало инициировать возникновение ряда социокультурных феноменов – интеллектуальных движений, в идеологии которых сплелись различного рода маргинальные интенции с верой в безграничные возможности компьютерной техники в плане реализации индивидуальной свободы. Первым симптоматичным событием в данном контексте можно считать зарождение хакерской субкультуры, истоки которой берут начало в шестидесятые годы в Массачусетском технологическом институте США, где молодые ученые, раздраженные бюрократическими препонами на пути к дорогим и малодоступным на тот момент времени компьютерам, начали прокладывать свой собственный путь в информационные системы. В дальнейшем они распространились по другим центрам, таким, как Калифорнийский университет, где встретились с родственно настроенными интеллектуалами, принадлежавшими к развивавшемуся тогда движению хиппи. Этика хакеров началась с положения о том, что никакие бюрократические барьеры не могут противостоять улучшению систем, они глубоко верили в то, что "информация должна быть свободной". Они стремились децентрализовать империю, созданную IBM, и создать много различных форм работы с компьютерами. Хакеры заставили компьютеры делать то, чего ориентированный на IBM истеблишмент даже и представить не мог, – рисовать и сочинять музыку. Именно их усилия привели к созданию персональных компьютеров, компьютерных журналов, видеоигр – по сути, целой компьютерной культуры. В последствии хакерская этика свелась к трем основным принципам¹. Первый из них – избегать нанесения ущерба, т.е. в случае вторжения в систему, принимать величайшие предосторожности для избежания ее повреждений. Вторая цель многих хакеров – свободный обмен технической информацией, так как патентные и авторские ограничения, по их мнению, замедляют техническое развитие. Третья цель – развитие человеческого знания как такового². Безусловно, существование хакерского движения не было бы возможно без развития сетевых технологий, итогом которого явилось создание глобальной сети Internet. Для нас субкультура хакеров представляет интерес в том плане, что является первым примером влияния компьютерных и сетевых технологий на формирование специфических культурных течений, главной идеей которых можно считать лозунг "Информация хочет быть свободной". хакерская деятельность также послужила основой для движения киберпанков, в котором наиболее показательно слились технологические, культурные, философские и эстетические аспекты информационной революции.

Прежде чем непосредственно перейти к рассмотрению киберпанка и его влияния на идеологию киберпространства глобальной сети, мы сосредоточим свое внимание на идейном и социально-политическом фоне, сопутствующем возникновению киберкультуры как таковой. Точка отсчета последней поразительно совпадает с периодом становления постмодернизма – концом шестидесятых – началом семидесятых годов ХХ века. Именно тогда происходит специфическое переплетение разноплановых событий, таких как политические акции, связанные с выступлениями против милитаризма, расизма, сексуальной дискриминации, гомофобии, бессмысленного потребительства и загрязнения окружающей среды и т.п.; в это же время получают свое развитие идеи пост-

структуралистской философии, а в социологии утверждается теория постиндустриального (информационного) общества, и все это происходит параллельно с информационно-технологическим бумом, связанных с началом вхождения дигитальных технологий в жизнь людей.

В качестве локального примера подобного идейного синкретизма можно привести движение хиппи, взгляды которых в дальнейшем после определенной трансформации и слияния с идеологией хакеров стали основой информационного либерализма. Как известно, хиппи отказывались подчиняться жестким общественным условностям, налагавшимся на законопослушного человека государственными структурами, военными, университетами, корпорациями и т.п. Вместо этого они открыто декларировали собственное отрицание "прямого" мира посредством вольного стиля одежды, сексуальной распущенности, громкой музыки и рекреационных наркотиков. В качестве общественного идеала они видели так называемую "экотопию" – особое социальное устройство, в котором полагается конец господству машин, а производство перестает довлеть над окружающей средой, люди в этом мире живут большими группами, а половые отношения эгалитарны. Характерно, что многие представители данной субкультуры видели возможность достижения подобного антитехнологического общества не в отрицании научного прогресса, а именно в развитии высоких электронных и информационных технологий. Находясь под коренным влиянием теорий Маршалла Маклюэна, эти технофилы считали, что конвергенция средств массовой информации, вычислительных технологий и телекоммуникаций неизбежно создаст электронную агору – некое виртуальное место, где все будут свободны выражать свои мнения без страха цензуры. Таким образом берет начало процесс формирования выстроенной вокруг информационных технологий культуры, стержневым принципом которой стало провозглашение свободы индивида от тоталитаризирующей власти любых структур. Очагом этой культуры, впоследствии распространившейся и на другие страны и регионы, было калифорнийское побережье США, где впервые соединились технократические идеи ученых и инженеров, разрабатывающих новейшую вычислительную технику; идеология хакеров, постулирующая свободную циркуляцию информации; социологические и футурологические пророчества теоретиков постиндустриального общества; хипистско-анархистские идеалы маргинальных субкультур, отстаивающие незыблемость личной свободы; а также идеи экономического либерализма "джефферсоновской демократии". Тридцать лет спустя Ричард Барбрук и Энди Камерон назовут сплав этих идей "калифорнийской идеологии", в которой, несмотря на ее неоднозначность и противоречивость наиболее полно воплотятся идеи информационного либерализма и виртуальной демократии. Таким образом, калифорнийские события шестидесятых-семидесятых годов могут считаться началом отсчета формирования киберкультуры, подобно тому как парижские события 1968 года стали отправной точкой культуры постмодерна.