Диссертация (Информационные технологии в контексте постмодернистской философии), страница 18

После того как волна хиппи спала, идеи хакеров не теряют своей привлекательности, и становятся базой для нового течения в западной культуре, получившего название киберпанк. По сравнению с хакерским движением, возникший в восьмидесятых годах киберпанк является более глубоким и многоаспектным явлением в киберкультуре. Его не следует рассматривать только как одно из молодежных альтернативных движений, подобных хиппи или панкам, хотя определенная связь с панк-рок-музыкой прослеживается в самом названии. Киберпанк возник не просто как версия мировоззрения панков, он сформировал особое направление в научной фантастике, где на передний план выводится проблема взаимопроникновение человеческого и технологического. Писателей-киберпанков, наиболее заметными из которых являются Руди Рукер, Джон Ширли, Брюс Стерлинг, Уильям Гибсон и др., интересовали проблемы воздействия на человека киберпространства и виртуальной реальности, создания искусственного интеллекта, роли и места индивида в тотально информатизированном обществе будущего. По сути дела киберпанк является постмодернизированной фантастикой – литературным направлением, тесно переплетающимся с постмодернистскими взглядами Бодрийяра и Джеймисона, в тоже время опирающимся на идеи культовых писателей шестидесятых годов таких, как Берроуз и Пинчон, а также таких продвинутых фантастов, как Ф. К. Дик, Дж. Баллард, Т. Диш. Как и во всей постмодернистской литературе в киберпанковских произведениях переплетаются различные жанры, смешиваются элементы высокой и поп-культуры, широко используется практика цитирования. Таким образом, обнаруживается явная связь киберпанковской литературы и постмодернистского мировоззрения, что было удачно зафиксировано в придуманном Брайяном Макхейлом эпитете "ПОСТкиберМодернпанкИЗМ"¹.

Несмотря на ту особую роль, которую играет фантастическая литература в формировании идеологии киберпанка, последний все же нельзя отождествлять с ней. Киберпанк – это не только и не столько молодежное движение или направление в научной фантастике. Киберпанк, по нашему мнению, следует рассматривать как стиль жизни, в котором особое место занимают виртуальная реальность. Намеченный в киберпанковских романах и фильмах, этот стиль благодаря развитию компьютерной техники и созданию глобальной сети Internet воплотился в реальность современной жизни, во многом оказавшейся фантастичнее самых фантастических прогнозов. Собственно говоря, главная идея киберпанка заключается в том, что в результате развития информационных, электронных и виртуальных технологий границы между человеком и машиной безвозвратно размываются. Другой, не менее важный лейтмотив, пронизывающий мировоззрение киберпанков, был заимствован из хакерской идеологии и связан с неограниченной свободой доступа к информации и недопущения ее использования в корыстных и конъюнктурных целей. В тоже время, хакера отличает от киберпанка то, что первого можно назвать пионером, колонизатором киберпространства, а последнего уже можно рассматривать как полноправного жителя, гражданина компьютерной сети, нетизена (netizen). Движение киберпанков также отличает крайний индивидуализм и отгороженность его участников от социальных процессов. Во многих киберпанковских романах такое асоциальное либертарианство изображается главным персонажем-хакером – индивидом-одиночкой, сражающимся за собственное выживание внутри виртуального мира информации. приведенные черты киберпанковского мировоззрения характерны вообще для всей киберкультуры, возникшей вокруг глобальной сети. На самом деле, в современном мире, опутанным паутиной интернет и позволяющим любому пользователю соприкоснуться с виртуальной реальностью, киберпанк перестает быть маргинальным течением, а его альтернативный пафос сходит на нет. в тоже время данный феномен остается для нас важен как яркий пример организации вокруг телекоммуникационных сетевых технологий специфического течения, охватывающего как сферу искусства, так и сферу межличностных отношений в информационном обществе.

Итак, с развитием глобальной сети Internet в 90-е годы, все больше пользователей оказываются охваченными ее паутиной и так или иначе вовлекаются в специфическое взаимодействие как между человеком и Интернетом, так и между самими людьми, в отношениях которых сеть начинает играть не только роль посредника, но и становится неотъемлемой составляющей, делающей возможным сам факт общения и определяющей его стиль. В телекоммуникационной среде всемирной паутины начинают действовать особые правила поведения, этические принципы, формы общения и т.д., отличные от тех, что наполняют нашу реальную жизнь. Во многом эти установки были выработаны рассмотренными выше движениями хакеров и киберпанков, но, в настоящее время, ввиду возрастания роли компьютерной сети в жизнедеятельности людей, они перестают быть выражением взглядов каких-то локальных групп и течений, и обретают иной качественный статус. Мы считаем, что в современном Интернете находят адекватное воплощение киберпанковские принципы, провозглашающие неограниченную свободу доступа к информации, основывающуюся на недопустимости создания информационных барьеров и фильтров, введения цензуры или других государственных регламентирующих ограничений, а также подчинения киберпространства единому центру. Совокупность идей, соответствующих описанному положению дел, мы назовем сетевым либерализмом, под которым будем понимать неформальную идеологию, виртуально установившуюся в киберпространстве глобальной сети, главным лейтмотивом которой является максимальное ограничение вмешательства государства в процесс циркуляции информационных потоков. Сетевой либерализм – это своего рода социальная, политическая, экономическая и этическая импликация тех основополагающих, онтологических принципов устройства глобальной сети, которые мы охарактеризовали выше как ризоморфные. Именно в том, что Интернет по своей природе не что иное как ризома, мы усматриваем залог утверждения либертарианской идеологии, и здесь очень важно понять, что между физическим строением глобальной сети и связанными с ней социокультурными явлениями существует непосредственная связь – без ризоморфности Интернета не был бы возможным сетевой либерализм.

Наиболее заметным воплощением интернетовского либертарианства стала так называемая "Декларация независимости Киберпространства" Джона Перри Барлоу, написанная и размещенная в сети в 1996 году в ответ на попытку американского правительства ввести цензуру в Интернете. Категорически выступая против любых ограничений возможности самовыражения в пространстве глобальной сети, Барлоу во введении к декларации сознательно употребляет непристойные по отношению к власти выражения. В данном случае автор преследовал цель, показать как легко могут быть распространены в Интернете изречения, недопустимые в официальной публицистике и средствах массовой информации. Замысел Барлоу удался: тысячи компьютерщиков-сетевиков во всем мире, скопировали его текст так, что он оказался помещенным на сотнях серверов и переведенным на десятки языков. Если в случае с книгой, газетой, телепрограммой и другими привычными средствами коммуникации государство реально могло поставить барьер, ограждающий циркуляцию нежелательных сведений, то в ризоморфной среде Интернета изъять, изолировать, секуляризировать ту или иную информацию оказалось практически нереальным – паутина ризомы-интернета не поддается системной и директивной регламентации, примером чего и стала декларация независимости киберпространства, распространенная по всему миру в обход механизмов контроля со стороны властных структур. На наш взгляд, именно ризоморфное, то есть децентрированное, многомерное, устойчивое к разрывам устройство Интернет позволило Барлоу расценить попытку законодательства нанести вред Сети, не иначе как стремление заварить чай в воображаемой гавани.

Итак, основная идея, содержащаяся в Декларации, – провозглашение независимости киберпространства всемирной паутины от государственных структур. Развивая ее, Барлоу идет дальше и заявляет об инаковости киберпространства вообще, об иной его природе. Исходя из текста Декларации можно выделить несколько аспектов, указывающих на специфику виртуальной среды глобальной сети Интернет. Так, онтологически киберпространство не является физической реальностью¹, в связи с чем законы материального мира не имеют в нем своей силы. Взятое в социальном аспекте, киберпространство выступает альтернативой обществу как таковому, ибо уже не является тем, что мы привыкли считать социальной реальностью. Организованное посредством телекоммуникаций и всеобщих усилий сообразно своему "общественному договору", в котором нет места аппарату господства и принуждения, киберпространство становится зоной свободы, где отношения выстраиваются не по принципам, господствующим в окружающей нас социальной действительности, а согласно собственной этике. Таким образом, обозначается еще один момент, свидетельствующий о специфики киберпространства – его этическая, а не юридическая обусловленность. В неподдающейся регламентации ризоморфной среде глобальной сети единственными регуляторами характера взаимодействий и правил общения являются нравственные законы, и, быть может, кантовский категорический императив нигде доселе не обретал такой силы "принципа всеобщего законодательства", как на виртуальных просторах интернета.

Декларация независимости киберпространства является для нас ярким примером, иллюстрирующим, как некогда локально провозглашенные киберпанками принципы неограниченной свободы информации и особого статуса киберпространства становятся основополагающими в процессе телекоммуни

кации в глобальной сети Internet. Рассмотрим теперь другой мотив философии киберпанка, также нашедший свое воплощение в современном Интернете и ставший одной из неотъемлемых характеристик выросшей вокруг него киберкультуры и идеологии сетевого либерализма. Мы имеем ввиду индивидуализм, понимаемый не как отрешенность индивида от окружающей действительности, а как возможность выражать свои собственноличные взгляды, выбирать свой круг предпочтений и интересов. По сравнению с другими средствами массовой коммуникации Интернет дает несоизмеримо большие возможности для реализации дифференцированного подхода к получению информации. То есть, в отличие от телевидения или радио, предлагающих готовый информационный поток, интернетовский пользователь, критически оценивая доступный материал, может сам выбирать нужные сведения, а если учесть масштабы глобальной сети, то его выбор оказывается предельно широким.

Еще одним фактором, способствующим осуществлению личных интенций индивида, является анонимность. выступая в качестве виртуального субъекта в интернетовской среде, индивид может реализовать свое реальное Я, т.е. реализовать те намерения, которые в обычной, "статусной" жизни он не смог бы осуществить в силу социальной обусловленности. Возможность анонимного общения освобождает человека от многих барьеров и условностей, а гарантия, того, что маршруты его навигации в киберпространстве глобальной сети не будут представлять ни для кого интереса, позволяют индивиду без опасения быть "неправильно понятым" затребовать всевозможные материалы, в том числе маргинального и перверсивного плана¹.

Доминирование индивидуалистских тенденций во всемирной паутине обуславливает фактическую невозможность создания какого-либо масштабного сетевого сообщества. Собственно говоря, когда мы употребляем понятие "киберкультура", мы поступаем не совсем корректно. На самом деле единой ки

беркультуры нет и быть не может, равно как не существует и никакого "сетевого сообщества". Сеть – это пространство одиночек, объединить которых в некую общность, подобную существующим в обществе партиям и движениям, довольно затруднительно. В сети отсутствует фактор конъюнктуры, поэтому, если люди здесь объединяются, то диктуется это не какими-то внешними мотивами, а подлинными потребностями и влечениями. Поэтому, когда мы говорим о киберкультуре в целом, то мы подразумеваем ее как мозаику, нарезанную из бесчисленного множества различных субкультур, реализующих себя в киберпространство глобальной сети. Несомненно, фрагментарность Интернета коррелирует с фрагментарностью постмодерной культуры в целом. Сеть способствует утверждению "племенной психологии", то есть воплощает стремление людей выразиться в микрогруппах, объединенных по определенным, разделяемым индивидами интересам. Таким образом, Интернет становится эффективным средством, обеспечивающим его пользователям возможность коммуникации именно с тем фрагментом реальности, который является наиболее близким для их индивидуальностей, что в очередной раз свидетельствует о его либертарианской сущности.

Говоря о формировании киберкультуры и сетевого либерализма, мы не можем пройти мимо проблем, неотступно сопровождающих этот процесс. Главная из них – это противоречие между пронизывающим всю киберидеологию постулатом о необходимости свободного доступа в сеть и реальным положением дел, указывающим на то, что возможностью пользования ей имеет лишь мизерный процент населения. Особенно это заметно в странах, где телекоммуникационная инфраструктура слаборазвита, что влечет за собой ограничения в доступе не только, связанные с финансовым положением пользователей, но и с техническими трудностями, являющимися серьезной препоною на пути распространения паутины. Несмотря на декларируемую "глобальность" Интернета, на деле оказывается, что реально использовать его могут лишь наиболее образованные и наиболее оплачиваемые слои населения, при этом широкие массы, не имеющие финансовой, технической возможности или же просто не владеющие навыками работы с компьютерами, остаются вне "глобальных объятий" сети. Таким образом, Интернет становится не средством фрагментации населения на локальные микрогруппы, но и в определенной степени оказывается механизмом расщепления общества на два обширных антагонистических слоя – "виртуального класса", т.е. "техноинтеллигенцию из ученых-представителей фундаментальных наук, инженеров, компьютерщиков, разработчиков видеоигр и всех остальных специалистов в области коммуникации"¹, и аутсайдеров, в число которых войдут наиболее неквалифицированные рабочие, различного рода маргинальные меньшинства, в общем все те группы, которые находятся на самых низших ступенях социальной лестницы. Либеральная идеология глобальной сети оказывается порочной в том плане, что провозглашая свободу и равенство в доступе к информации, она обходит стороной проблему невозможности реализации эгалитарных условий в праве пользования компьютерными сетями, тем самым невольно попустительствует утверждению "информационного апартеида", сущность которого метко передали Ричард Барбрук и Энди Камерон в выражении "хозяева-киборги и рабы-роботы". Нельзя оставить без внимания и то, что новейшие телекоммуникационные технологии потенциально могут создать занавес, отгораживающий замкнутую в виртуальной реальности технократическую элиту, от остального общества, охваченного вредным производством, нищетой и болезнями. Примечательно, что описанное гипотетическое положение дел напоминает реальные события из жизни автора либеральных идей американской демократии Томаса Джефферсона, который будучи крупным калифорнийским рабовладельцем, пытался отгородить себя от необходимости непосредственного соприкосновения с обслуживающими его рабами, используя для этой цели различные технические приспособления, вроде "немого официанта", созданного для доставки блюд из кухни в столовую. В конце ХХ века вновь возникает опасность, что передовые технологии станут использоваться для опосредования нежелательных контактов между "рабами" и "хозяевами", тем самым будут способствовать утверждению двойных моральных стандартов и усилению социальной сегрегации.

Не умаляя опасности такого развития киберкультуры, нам все-таки не хотелось бы сгущать краски и видеть будущее в мрачных тонах, подобным тем в которых выдержаны фантастические киберпанковские романы. Обращение сетевых технологий в поляризирующую людей силу на противостоящие друг другу социальные группы глубоко чуждо постмодернистской философии, одной из основополагающих идей которой является несогласие с разделением мира по принципам бинарных оппозиций. Именно в тесном переплетении мировоззрения постмодернизма и киберидеологии (примером подобного синтеза является интеллектуальное течение под названием "киборгпостмодернизм"¹), мы видим залог того, что глобальная сеть не обратиться в технологию отчуждения и разобщения. Что касается существующего мнения о том, что Интернет так и останется в распоряжении только узкого круга техноинтеллигенции, то здесь можно возразить, приведя примеры из сравнительно недавнего прошлого. Так, доступный в начале века лишь единицам автомобиль становится массовым средством передвижения, а когда-то казавшийся диковинным телевизор уже имеется практически в каждой семье. Исходя из этой логики у нас есть все основания считать, что интернет станет для нас таким же досягаемым и привычным, как газеты, радио и телевидение, а судя по темпам, с которыми глобальная сеть развивается, это событие уже не за горами.

Подводя итог рассмотрению идеологии глобальной сети, отметим, что начав формироваться под знаком маргинальных движений хакеров и киберпанков, по мере развития всемирной паутины она становится основой мировоззрения всей киберкультуры, порожденной сетью Интернет, при этом во многом перекликается с идеями постмодернистской философии. Таким образом, сетевые компьютерные технологии могут рассматриваться как еще один пример, показывающий характерную для культуры постмодерна взаимосвязь технологических и мировоззренческих новаций.

Гипертекст и постгутенберговая эра.

Изобретенный Гутенбергом в середине ХV века книгопечатный станок коренным образом изменил способ мышления и восприятия действительности, сформировав так называемого "типографского человека" – человека видящего мир сквозь черно-белую призму печатной продукции. Книга, ставшая тиражируемой и общедоступной, позволила людям преодолеть культурные и исторические границы, стала главным аппаратом в образовании и науке и, наконец, сделалась критерием, обуславливающим уровень интеллектуального развития индивида. Сообразно с логикой и структурой печатного текста формировался и особый тип культуры, характеризующийся господством линеарного текстового метанарратива. Именно так, по утверждению Маршалла Маклюэна, произошло становление "галактики Гутенберга" – универсума, в котором печатный станок явился формирующим фактором культуры индустриального общества¹. Но с вхождением в обиход электронных средств массовой коммуникации, положение дел в "галактике" в корне меняется: книга начинает сдавать позиции активно развивающимся радио, телевидению, компьютерам. На передний план выходят аудио-визуальные способы трансляции информации, вытесняя письменные и печатные формы. Человек в "глобальном объятии" продолживших его центральную нервную систему электронных медий начал плавное вхождение в постгутенберговую эру. Последнее десятилетие, породившее глобальную сеть внесло в этот процесс свои коррективы, которые, по понятным причинам не могли быть осмыслены Маклюэном², и поэтому требуют специального рассмотрения. В связи с этим, попытаемся показать какова роль интернета в формировании текстового пространства постгутенберговой эпохи.