Н.А. Богомолов - Лекции по основам теории литературы (975688), страница 11
Текст из файла (страница 11)
Но все же основная тенденция довольно очевидна: наука в литературно-критических суждениях хотя и присутствует, но чаще всего бывает отодвинута на второй план. Однако невозможно сказать, что научность литературоведения дает ему только преимущества; нет, синтетическая природа критики важна не менее – и прежде всего потому, что она может открыть смыслы, намеренно отодвигаемые литературоведением на задний план.
В первую очередь это относится к художественной природе критики. По самой своей сути она не имеет права быть скучной и однообразной. Критика всегда была рассчитана на достаточно широкого читателя, желающего лучше понять произведение, но вовсе не собирающегося ради этого погружаться в дебри премудрости. Конечно, хороший литературовед старается не перегружать свои анализы и разборы излишними сложностями, но очень часто сама природа науки заставляет его это делать. Философские построения М.М. Бахтина, лингвистическая терминология, присущая многим авторам «формальной школы», намеренно сухой язык так называемого «академического литературоведения», свободное использование самого широкого круга иностранных терминов в работах структуралистов и постструктуралистов и многое другое – все это решительным образом отличает язык науки от языка критики, рассчитанного на понимание «среднего читателя». Мало того, составной частью критического метода может являться (хотя и не обязательно) претензия на создание языка, близкого к языку художественной литературы. Критик может позволить себе, не вызывая никаких нареканий читателей, написать рецензию в стихах (опыты такого рода были у А. Немзера) или рецензию-пародию, статью, построенную как ироническое повествование (отличным мастером таких статей была писательница Н. Ильина) или как прозаическая миниатюра, она может быть образчиком высокой риторики или взволнованной лиричности. Литературовед таких способов построения себе не позволяет, оставаясь в рамках научного стиля речи.
В свою очередь это влечет за собой повышенную многосмысленность критических статей. Иногда их приходится толковать едва ли не с таким же усердием, как и сами произведения, которым они посвящены. Ну и, конечно, если литературовед старается отодвинуть свою личность на как можно более дальний план (не случайно в литературоведческих исследованиях авторы так часто прибегают к форме множественного числа: «мы полагаем», «нам уже приходилось замечать» и т.п.), то в критике, особенно в современной, личность автора нередко доминирует. Открыто субъективная критика – законный представитель своей области деятельности. При этом она может присутствовать в разных вариантах. Так, М. Волошин любил начинать свои статьи примерно так: «Первое впечатление от Брюсова. <...> Подумалось: “Вот лицо исступленного, изувера раскольника. Как оно подходит к этой обстановке”» (Волошин Максимилиан. Лики творчества. Л., 1988. С. 408), или о поэте Сергее Городецком: «Это было ясно при первом взгляде на его худощавую и гибкую фигуру древнего юноши, на его широкую грудную кость, на его лесное лицо...» (Там же. С. 464). Но личные впечатления от облика писателя могут быть заменены личными, ни для кого другого не обязательными впечатлениями от его творений: «Когда при мне скажут “Гейне”, то из яркого и пестрого плаща, который, умирая, оставил нам этот поэт-гладиатор, мне не вспоминаются ни его звезды, ни цветы, ни блестки, а лишь странный узор его бурой каймы и на ней следы последней арены. Я полюбил давно и навсегда не “злые песни” Шумана, не ”Лорелею” Листа, а лихорадочные ”Истории” Романцеро» (Анненский Иннокентий. Книги отражений. М., 1979. С. 153). Или их место могут занять индивидуальные ассоциации: «Книга есть кубический кусок горячей, дымящейся совести – и больше ничего. Токование – забота природы о сохранении пернатых, ее вешний звон в ушах. Книга – как глухарь на току. Она никого и ничего на слышит, оглушенная собой, себя заслушавшаяся. Без нее духовный род не имел бы продолжения. <...> Она росла, набиралась туда, видала виды, -- и вот она выросла и – такова» (Пастернак Борис. Собрание сочинений: В 5 т. М., 1994. Т. 4. С. 367). [Или иной пример: «Когда речь заходит о литературе, я вспоминаю о книге и теряю способность рассуждать. Меня надо растолкать и вывести насильно, как из обморока, из состояния физической мечты и книге, и только тогда, и очень неохотно, превозмогая легкое отвращение, я разделю чужую беседу на другую литературную тему, где речь будет идти не о книге, но о чем угодно ином, об эстраде, скажем, или о поэтах, о школах, о новом творчестве и т.д.» (Там же. С. 366)]
И дело не в том, что все эти цитаты принадлежат критикам-поэтам. Столь же легко найти аналогичные примеры и у других авторов, уже не считающихся писателями в прямом смысле этого слова. Описывая проект памятника Третьему Интернационалу работы В.Е. Татлина, Виктор Шкловский говорил так: «Это впервые железо встало на дыбы и ищет свою художественную форму. В век подъемных кранов, прекрасных, как самый мудрый марсианин, железо имело право взбеситься...» (Шкловский Виктор. Гамбургский счет. М., 1990. С. 101). Это совсем не похоже на его литературоведческие работы.
И, наконец, третье начало, органически присущее критике, -- ее публицистичность и связанность с определенными средствами массовой информации.
С давних времен (по крайней мере с 1780-х годов) русские журналы, а потом и газеты стали обретать самостоятельную позицию не только в политических взглядах, но и в воззрениях на литературу. Естественно, что они искали авторов, которые так или иначе этим воззрениям соответствовали бы. Журналы Н.И. Новикова и Н.М. Карамзина были так же непохожи друг на друга, как впоследствии пушкинский «Современник» и «Библиотека для чтения» О.И. Сенковского, «Весы» В.Я. Брюсова и «Русское богатство» Н.К. Михайловского и В.Г. Короленко, «Новый мир» А.Т. Твардовского и «Октябрь» В.А. Кочетова. Точно так же непохожи друг на друга журналы «Москва» и «Знамя», газеты «КоммерсантЪ» и «Завтра» начала XXI века. Естественно, что в отделах литературы (или, чаще, культуры) и репертуар авторов, о которых обычно пишут, различается, и оценки, как правило, бывают противоположны, и методы анализа не совпадают. Критика в таких обстоятельствах приобретает, как правило, идеологическую ангажированность, что, с одной стороны, далеко не всегда способствует повышению ее уровня, а с другой – делает интересной и насыщенной.
Впрочем, следует отметить, что постепенно литературная критика в России меняет свои функции. Все больше становится «заказных» статей, причем публикуемых не только на правах рекламы, но и среди обычных материалов; место анализа занимает информация, причем зачастую сводящаяся к пересказу сюжета и особо пикантных подробностей; в выборе тем для выступлений начинает доминировать литературная мода, причем далеко не всегда основанная на реальной популярности того или иного автора; проводятся PR-кампании, в которых принимает участие большинство средств массовой информации и т.д. Все это, вместе с уменьшающимся интересом к литературе, ограничивающим поле для самого существования литературной журналистики (включая сюда и критику), составляет особую проблему, решения которой пока нет.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
