Е.Ю. Скарлыгина - Журналистика русской эмиграции - 1960-1980-е годы (975681), страница 3
Текст из файла (страница 3)
Разумеется, абсолютного поколенческого единства не было и среди «шестидесятников», однако нельзя не заметить, что даже ирония и гротеск в произведениях Вас.Аксенова, А.Синявского, В.Войновича и Юза Алешковского несли разоблачительное начало по отношению к советскому штампу и коммунистической догме. Младшее же поколение (прежде всего поэты) в составе третьей эмиграции уже получило на родине прививку «второй», неофициальной культуры и было в эстетическом плане более свободным. Сравним, к примеру, граждански окрашенную лирику Александра Галича, Наума Коржавина, религиозные мотивы Ю.Кублановского, Дм.Бобышева – и авангардную, игровую, экспериментальную поэзию И.Бурихина, А.Волохонского, Е.Мнацакановой, А.Хвостенко. Перед нами совершенно разные поэтические традиции, иная работа с рифмой и с ритмом, со словарем.
Известны и не раз описаны примеры вражды, взаимной подозрительности между представителями первой (послереволюционной) и второй (послевоенной) эмиграций. С появлением на Западе «третьей волны» межпоколенческий раскол в среде русской эмиграции (как в Европе, так и в США) только усилился. Достаточно вспомнить об ожесточенных конфликтах между С.Довлатовым – и Андреем Седых, между Э.Лимоновым – и «Новым русским словом» (опять-таки в лице главного редактора издания), а также о чисто эстетическом, вкусовом неприятии В.Максимовым прозы Саши Соколова, его нежелании печатать в «Континенте» тексты Э.Лимонова.
Эмигрантов «третьей волны» русская диаспора изначально встретила настороженно и почти враждебно: слишком велики были ментальные и поколенческие различия, слишком чужими казались вчерашние «советские». Отталкиваясь от тоталитарной идеологии и эстетики, проклиная их и ненавидя, третья эмиграция неизбежно несла в себе родовые черты советской ментальности, воспроизводила особенности советского культурного кода.
Представителям «третьей волны» приходилось выслушивать от западной общественности, от деятелей НТС в составе послевоенной эмиграции, что они скрытые агенты КГБ, «агенты влияния» Кремля, или, напротив, агенты ЦРУ, желающие разрушения и гибели России. Между собой вчерашние друзья и коллеги, считавшиеся в СССР единомышленниками, в эмиграции также начинали с ожесточением выяснять, кто из них тайный или явный агент госбезопасности. Е. Эткинд и В. Максимов на протяжении многих лет взаимно подозревали друг друга; в «Русской мысли» и «Континенте» не раз появлялись высказывания о сотрудничестве с КГБ Андрея Синявского и его супруги Марии Розановой (шлейф этих ложных обвинений потянулся затем уже в перестроечную и постперестроечную Россию). В целом атмосфера взаимной подозрительности, поиски врага были весьма характерны как для политической, так и для творческой среды третьей эмиграции. Со стороны русской диаспоры в целом уделом представителей «третьей волны» нередко становилась изоляция.
Наиболее доверительные, тесные контакты с представителями «белой» и послевоенной эмиграции сложились у Александра Солженицына (и в связи с публикацией книги «Архипелаг ГУЛАГ», и на фоне призывов писателя собрать и сохранить документальные свидетельства старых эмигрантов). Владимир Максимов (не без влияния А. Солженицына) также настойчиво стремился к объединению всех трех «волн» русской эмиграции: например, пропагандировал деятельность благотворительного «Толстовского фонда» и материально поддерживал его; состоял в переписке с Романом Гулем и Андреем Седых, дружил с Леонидом Ржевским; печатал на страницах «Континента» произведения И.Елагина и В.Перелешина, Ю.Иваска и И.Чиннова.
Представители всех поколений русской литературной эмиграции, начиная с В.Ходасевича и Г.Иванова, жаловались на крайне «разреженную» среду читателей, на отсутствие профессиональной литературной критики, а также сталкивались с проблемами иной ментальности, испытывали финансовые трудности. В связи с «третьей волной» любопытно и уместно привести высказывание Виктора Перельмана, редактора журнала «Время и мы». В статье «О теле и духе, или о нашей эмиграции» он писал: «Вся история журнала «Время и мы» или, скажем, литературные судьбы таких блестящих писателей, как Саша Соколов, Борис Хазанов, Фридрих Горенштейн, - есть, в сущности, повторение судеб лучших писателей первой эмиграции и еще одно подтверждение трагической судьбы, которую снова переживает русская литература в изгнании» 8.
Выполнение важной и осознанной миссии сочеталось внутри каждого поколения русской эмиграции с нешуточной враждой и групповой борьбой. Применительно к «третьей волне» это был, с одной стороны, непримиримый конфликт между «Континентом» и «Синтаксисом», а с другой - между А.Солженицыным и лево-либеральным крылом диссидентского движения. Столь же острым был и многолетний, тяжелый конфликт между А. Синявским и А. Солженицыным, влиявший на всё русское эмигрантское сообщество.
Касаясь драмы отъезда, расставания с отечеством, важно подчеркнуть, что большинство эмигрантов «третьей волны» прежде никогда не были за рубежом (или смогли побывать только в социалистических странах); что в Германию, Францию, США и т.п. они отправлялись навсегда, теряя гражданство и лишаясь возможности когда-либо увидеться с близкими. В этом отношении разрыв с родиной был для них даже более экстремальным, чем для первой, послереволюционной эмиграции (у той хотя бы была надежда, что режим большевиков скоро рухнет). В материальном отношении эмигранты «третьей волны» были к пересадке на чужую почву совершенно не подготовлены, не имели в советской России никакого «состояния», движимого или недвижимого имущества, которое могло бы помочь им в первое время после пересечения границы. Так же, как послереволюционным и послевоенным эмигрантам, многим из них пришлось расстаться с профессией, биться за выживание, а нередко и смириться с положением маргиналов.
И все-таки эмиграция «третьей волны» как политическое и культурное явление состоялась. Ее представителям удалось немало сделать в литературе и искусстве, в развитии общественной мысли. С середины 1970-х по начало 1980-х третья эмиграция набиралась опыта, сил, авторитета, создавала свои издательства и органы печати, утверждалась на университетских кафедрах. О ней все больше писали и говорили, с ней уже нельзя было не считаться. В конце 1970-х и в 1980-е годы газета «Русская мысль» под руководством И.Иловайской широко освещала проблемы третьей эмиграции, писала о диссидентском движении в СССР, по сути превратившись в рупор «третьей волны» эмиграции10 (хотя, конечно, регулярно публиковались и материалы о жизни русской диаспоры в целом, вне зависимости от поколений).
Звездным часом третьей эмиграции можно считать присуждение Иосифу Бродскому Нобелевской премии по литературе (как в свое время нобелевское лауреатство И. Бунина было чрезвычайно значимым для статуса первой эмиграции).
Важнейшей трибуной «третьей волны» эмиграции стал ежеквартальный журнал «Континент», созданный при участии А.Солженицына и выходивший с 1974 по 1992 год в Париже. Это был журнал, адресованный изначально не столько эмиграции, сколько читателям в СССР и угнетенным народам Восточной Европы. Характерной чертой издания была постоянная вовлечённость в проблемы советской неподцензурной культуры, в судьбы таких писателей, как Варлам Шаламов и Юрий Домбровский, Владимир Корнилов и Лидия Чуковская. В первых же номерах «Континента» были опубликованы повести В.Корнилова «Без рук, без ног» и В.Марамзина «История женитьбы Ивана Петровича». Начиная с четвертого номера, журнал приступил к публикации глав из романа В.Гроссмана «Жизнь и судьба» - произведения, обречённого в СССР на вечный цензурный запрет и уничтожение.
С момента своего создания журнал приступил к публикации художественных произведений, публицистики, исторических и философских статей, поступавших из СССР и стран Восточной Европы по каналам самиздата. Нередко литераторы, чье творчество подвергалось цензурным запретам в СССР (такие, как Ф.Горенштейн, Г.Владимов, В.Войнович, В.Аксёнов), сначала появлялись на страницах «Континента» именно как представители неофициальной русской культуры, гонимые на родине; а затем, после вынужденной или добровольной эмиграции, становились постоянными авторами и искренними друзьями журнала. Имена Василия Аксёнова и Фазиля Искандера, к примеру, впервые можно обнаружить на страницах «Континента» в 1979 году. Сначала редколлегия предоставила писателям трибуну под рубрикой «Авторы «Метрополя» в «Континенте», подробно сообщив во вступительной заметке об истории цензурного запрета текстов, составивших опальный альманах; затем, в №№ 22-23, была опубликована повесть Ф.Искандера «Кролики и удавы», которая в Советском Союзе появилась только в период перестройки. В дальнейшем на страницах «Континента» увидели свет повесть В.Аксёнова «Свияжск» и главы из романа «Скажи изюм». Из неподцензурных изданий «Континент» представлял на своих страницах альманах «Московское время» (среди его авторов и участников – Сергей Гандлевский и Александр Сопровский), а также поэзию Виктора Кривулина и ленинградские неофициальные издания – такие, как журнал «37».
Тем не менее, младшее поколение, склонное к формальному эксперименту и эстетическому поиску, мечтало о самостоятельном, независимом от «Континента» издании. Отчасти эта мечта воплотилась в журнале В.Марамзина и А. Хвостенко «Эхо», публиковавшем, по преимуществу, авторов ленинградского самиздата и почти полностью свободном от политики9. Большое число рукописей для «Эха», издававшегося в Париже в конце 1970-х – середине 1980-х, переправил по тайным каналам из СССР Давид Дар (журналист и прозаик, одна из крупных фигур ленинградского самиздата).
Подчеркнем еще раз: если «первая волна» стремилась по преимуществу продолжить на Западе развитие русской литературы классического, дореволюционного образца (будь то «золотой» или «серебряный» век нашей культуры), то с третьей эмиграцией часть советской (хотя и антисоветской по своему пафосу) литературы переместилась на Запад. Точнее назвать ее, как это делает М.Чудакова, «русской отечественной литературой советского времени» 11, в развитии которой наряду с «печатным литературным процессом» год от года нарастал «корпус непечатного » 12 . Принципиально важно, что в 1970-80-е годы на Запад выехали многие представители неофициальной, так называемой «второй культуры», которые никогда даже не предполагали публиковаться в СССР и не имели ничего общего с советской эстетикой. Им были близки авангардные традиции русской культуры, поэзия В.Хлебникова и обэриутов, новейшие постмодернистские тенденции в западноевропейской литературе и эстетике. Среди таких авторов можно назвать В.Марамзина и А. Хвостенко, А.Волохонского, И.Бокштейна, Е.Мнацаканову, Н. Бокова, Сашу Соколова.
Когда в конце 1980-х прежде запрещенные тексты (созданные как на родине, так и в эмиграции) на волне «публикаторского бума» пришли к читателю, почти сразу обнаружилось, что объединить разные потоки русской культуры, воспринять их в целостности очень и очень трудно. В этой ситуации стало окончательно ясно, что культурная парадигма, в которой выросли и сформировались литераторы «третьей волны», эстетические критерии созданной ими прозы и поэзии изначально наиболее близки именно неподцензурной русской культуре, развивавшейся в 1960-80-е годы в формах самиздата и тамиздата. Рассуждать о единстве всей русской литературы ХХ века как о неопровержимом и свершившемся факте нам кажется по меньшей мере странным и методологически неверным. Соединить И. Шмелева, И. Бунина и В. Ходасевича с Ф. Гладковым, C. Бабаевским и Е. Исаевым, то есть с советским официозом, создававшимся на протяжении всех семи десятилетий, не удастся никогда.
Невозможно отрицать, что отечественная литература советского периода вплоть до конца 1980-х годов также находилась в расколе, была невероятно многослойной. Даже если рассматривать всю русскую словесность после 1917года (и в метрополии, и в эмиграции) как целостное явление, необходимо учитывать и соотносить развитие нескольких параллельных литературных процессов: русского зарубежья, официальной (легальной) советской и неподцензурной («потаенной») русской литературы. Все три (именно три, а не две, как принято считать) ветви представляли собой отдельные, самостоятельные грани русской художественной культуры ХХ века.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Можно назвать лишь несколько учебных пособий: Зубарева Е.Ю. Проза русского зарубежья (1970-1980-е годы). В помощь преподавателям, старшеклассникам и абитуриентам. М.: Изд-во МГУ, 2000; Ланин Б.А. Проза русской эмиграции (третья волна): пособие для преподавателей лит., – М.: Новая шк., 1997; Литература русского зарубежья (1920-1990): учеб. пособие / Под общ. ред. А.И.Смирновой. – М.:Флинта: Наука, 2006; Тихомирова Е.В. Проза русского зарубежья и России в ситуации постмодерна. М.: Народный учитель, 2000.
2. Бунин И. Миссия русской эмиграции // Русская идея: В кругу писателей и мыслителей русского зарубежья: В 2 т. М.: Искусство, 1994. Т. 1. С.202-203, 204.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
