История социологии книга Голосенко Козловский (853703), страница 19
Текст из файла (страница 19)
Вероятно, испытав некоторое сомнение в сухих, прямолинейных и антиисторических положениях неопозитивизма, он рискнул вернуться к старым проверенным приемам исследования. Сказались и политические обстоятельства. В 1922 г. кафедра общей социологии, после увольнения ряда ее членов (прежде всего ее заведующего П. Сорокина), прекратила свое существование и была заменена кафедрой "истории общественных форм".
Руководство кафедрой, преподавание было возложено на Тахтарева. Без соответствующих методических программ для студентов трудно было организовать работу. Но было одно сильное препятствие. Он подчеркивал, что ему удалось познакомиться только с небольшой толикой западной социологической литературы, появившейся за последние годы. Пришлось обратиться к английским друзьям.
Ценную научную помощь Тахтареву в этом деле оказал президент Британского социологического общества В.Брэнфорд, который выслал множество американских и английских социологических журналов и работ по генетической социологии. Познакомившись с ними, Тахтарев рискнул восстановить в расширенном виде погибшую в 1905 г. работу.
Книга получила новое название "Сравнительная история развития человеческого общества и общественных форм". В 1924 г. вышли ее три обширные части, он планировал продолжение их, но не успел реализовать свои замыслы. Книга открывается историческим очерком вклада родоначальников генетической социологии, затем рассматривается ее соотношение с археологией, антропологией, этнологией и исторической наукой, а также новейшие направления - школа Ле-Пле, марксизм и друге. Изложению исторического материализма уделялось много места, и оценивался он как новейшее и полезное "экономическое направление в генетической социологии" вообще.
Вслед за историческим очерком генетической социологии, Тахтарев подробно анализирует "тотемическое общество палеолитического человека", "родовое общество неолитического человека", территориальное, "земляческое сельско-общинное общество", феодально-сословное общество и современное промышленно-политическое общество. В каждом обществе выявляются специфика и главные линии эволюции. При анализе каждого общества применялась общая типологическая схема: вид хозяйственной деятельности и разделение труда, брачно-семейная жизнь и ее формы, социальная дифференциация, разновидности поселения - стоянка, деревня, город, организация власти, культура (мир общих понятий и религия). Но наиболее удачно прослеживается соотношение и зависимость между этими общественными формами только в первой части книги, во второй, чем ближе к современности, анализ становится менее четким.
В отличие от чисто ученических первых книг по генетической социологии, в последней работе чувствуется школа функционализма, желание сочетать статические и динамические моменты изучаемых явлений. Трудно сказать, как далеко бы ушел в своей духовной эволюции этот социолог. После возвращения из Англии, где он находился в научной командировке, он неожиданно заболел тифом и умер. Тахтарев был в расцвете сил, у него было много замыслов и желания их реализовать. Вероятно, он смог бы еще много сделать для обогащения отечественной социологии
Призыв "назад к Конту", который прозвучал в середине 60-х годов в немецких философских кругах и привел к созданию неокантианства в 90-е годы прошлого столетия и первое десятилетие нашего века, захватил воображение и большого ряда русских исследователей. Долгое господство позитивизма в социологии было поколеблено. Неокантианство серьезно изменило ситуацию в социальной науке, заложив в теории "великое противостояние" (исторической необходимости и долженствования, "понимания" и объяснения, факта и ценности, социологического реализма и номинализма). Подавляющая часть русских неокантианцев объединялись вокруг идей Баденской школы, с различными, впрочем, иногда существенными оговорками и дополнениями. Философско-исторические работы Г. Риккерта и В. Виндельбанда, социологические исследования Р. Штаммлера, Ф. Тенниса и особенно Г. Зиммеля переводились и печатались в журналах и отдельными изданиями, обстоятельно обсуждались в печати. Русские неокантианцы не были простыми имитаторами западных идей, а весьма оригинальными соперниками немецких коллег. Не случайно ряд исследований по логике и социальным наукам, праву, статистике, социологии и др. был вначале опубликован русскими авторами (Л. Петражицким, В. Борткевичем, Б. Кистяковским, А. Гуревичем и другими) в Германии, где они приобрели известность среди специалистов.
Уже первые выступления неокантианцев приняли форму диалога по поводу методологической дихотомии гуманитарных и естественных наук и, соответственно, - исходных принципов и понятий первых наук, вначале истории, потом - социологии. Знаменитый кантовский вопрос: "Как возможно теоретическое естествознание?" был неокантианцами переформулирован - "как возможна теоретическая социология?" При этом выяснилось, что многие социологические понятия позитивизма были либо результатом механической редукции из естествознания, превращаясь в малосодержательные ярлыки, либо были систематизацией обыденного сознания, т.е. того, что Ф. Бэкон называл "идолом рынка". Л. Петражицкий иронично отмечал в связи с этим, что все это напоминает ситуацию, когда объединение растений в одну группу с кулинарной точки зрения (так называемая зелень) механически возводится в ранг научного ботанического обобщения.
В противовес позитивистскому сведению сущности общественных явлений к набору относительно простых и строго неизменных законов, якобы общих для широкой "био-психо-социо" сферы, неокантианцы выдвинули идею специфичности гуманитарных "наук о духе", о "должном", имеющих дело с реальностью особого рода - культурой, сферой ценностей. Соответственно главной методологической процедурой объявлялась не фиксация "механического детерминизма" социальных процессов, а "понимание" их субъективного смысла, сочетания детерминизма и телеологии. Менее всего "социальные факты" можно мыслить по Дюркгейму, т.е. как "вещи", утверждал П. Новгородцев, их надо сопереживать как "ценность", как реализацию целей.
Неокантианство резко столкнулось на русской умственной арене с двумя влиятельными течениями - с позитивизмом (прежде всего в лице субъективной школы) и марксизмом. Многие из русских неокантианцев прошли через влияние марксизма, но не оставили его без последующей критики, иногда очень серьезной. Именно борьба с позитивизмом, несмотря на то, что психологический редукционизм для ряда позитивистских школ и неокантианства был общей методологической позицией, подтолкнул его к неопозитивизму, т.е. сильно способствовал общему процессу эволюции русской социологии [1].
1. Богдан (Федор) Александрович Кистяковский (1868-1920)
Известный русский литератор Андрей Белый в мемуарной книге "Между двух революций" вспоминал о странном и противоречивом впечатлении, произведенном на него Богданом Кистяковским: косолапый и бледный великан, с огромной опущенной головой, голубыми глазами, с редкими желтыми волосами и всклоченной бородой такого же цвета; он, казалось бы, должен давить всех окружающих своим весом и размерами, а он "...гнулся, конфузился, во всем спотыкался: в словах, в интонациях, в жестах, боясь оторвать сапожищем своим платье дамы". Впрочем, этот внешне конфузливый великан имел характер железный. И сформировался он у него рано. Юного Богдана за вольнодумье дважды исключали из гимназии, за антиправительственную деятельность, трижды выгоняли из разных университетов, несколько раз арестовывали и сажали в тюрьмы.
Богдан (Федор) Кистяковский родился в 1868 г. в семье профессора Киевского университета Александра Федоровича Кистяковского, известного специалиста по истории права, деятеля народного просвещения. Церковное имя Федор он получил в честь своего деда, сельского священника, гражданское - Богдан - в честь Богдана Хмельницкого. Впрочем, оба имени этимологически близки. В отличие от старшего брата, ставшего крупным естествоиспытателем (и членом АН СССР в конце 20-х годов), Богдан, вслед за отцом, еще в гимназии решил избрать гуманитарную карьеру. Он изучал философию и общественные науки попеременно в Киевском, Харьковском и Дерптском университетах на историко-филологическом и юридическом факультетах.
Испытывая неудовлетворение от полученных знаний и желая завершить высшее образование, Кистяковский в 1895 г. уехал, как когда-то и его отец, на четыре года в Германию, где в Страсбургском университете слушал лекции В. Виндельбандта и в Берлинском университете - Г. Зиммеля, интеллектуальное обаяние которого легко обнаруживается в первой книге Кистяковского "Общество и личность" (1899), опубликованной на немецком языке [2]. В русской печати, оперативно следившей за социологическими новинками, мгновенно появилась положительная рецензия на "методологические штудии" Кистяковского [3, С. 379-381]. На Западе лестными рецензиями на эту книгу откликнулись С. Бугле, К. Дайхем, А. Фирканд. В Германии Кистяковский близко сошелся с рядом немецких коллег - философом Э. Ласком, правоведом Г. Еллинеком (на семинаре которого он занимался в 1901-1902 гг.) и социологом М. Вебером. С последним он подружился, консультировал по "русскому вопросу". Так, брошюра Вебера "Исторический очерк освободительного движения в России и положение буржуазной демократии" (1906 г.) была написана не без влияния Кистяковского, а на русский язык ее перевела жена Кистяковского - Мария Вильямовна. Царская цензура подвергла сожжению это издание. Научные связи с немецкими исследователями Кистяковский не прерывал в течение всей последующей жизни и регулярно ездил в Германию для получения и обновления научных знаний.
По возвращении в России Кистяковский сдает магистерский экзамен в Московском университете и в 1906 г. приступает к чтению курсов в Высшем коммерческом училище, а в 1909 г. становится приват-доцентом Московского университета по кафедре энциклопедии и истории философии права. Перед ним открывалась возможность стать ординарным профессором. В качестве диссертации он планировал защитить свою первую работу. Хотя она и была им защищена в 1898 г. в Германии, права на получение звания в России не давала. Однако обстоятельства изменились.
После знаменитого разгрома Московского университета. когда более ста преподавателей покинули кафедры в знак протеста против политики министра народного просвещения Л. А. Кассо, направленной на уничтожение академических свобод, Кистяковский, как сторонник идей интеллектуального либерализма, присоединился к ним. Он переехал из Москвы в Ярославль, где в 1911 г. будучи приват-доцентом читал лекции по философии права в Демидовском юридическом лицее, печатался в местных земских газетах. С 1906 г. в течение ряда лет Кистяковский сотрудничает в изданиях П. Струве - журналах "Русская мысль", "Свобода и культура" и других. Дружеские отношения с издателем продолжались долгое время вплоть до полного разрыва в 1915-1916 гг., когда Струве, отстаивая идею "Великой России", стал высокомерно отрицать за украинским народом даже право на язык, что не могло быть принято Кистяковским, сторонником украинского "возрождения".
В 1913-1917 гг. Кистяковский редактировал высоко престижный среди специалистов журнал "Юридический вестник", который не замыкался на освещении только узких юридических вопросов, а обсуждал также многие актуальные проблемы социологии: вопросы мировой войны, общественной солидарности, применения тейлоризма в русской промышленности и др. Этот журнал объединял научные исследования Московского, Петербургского и Казанского юридических обществ при соответствующих университетах, а также Московского общества имени А. И. Чупрова для разработки общественных наук. Как редактор, Кистяковский был совершенно чужд идейной нетерпимости: в "Юридическом вестнике" сотрудничали не только неокантианцы, но и многие позитивисты, в частности молодой П. Сорокин, который опубликовал там свои развернутые возражения некоторым взглядам Кистяковского, много печатавшегося в журнале, участвуя в обсуждении ряда вопросов, волновавших русских социологов.
Осенью 1917 г. Кистяковский переезжает из Москвы в Харьков, где защищает магистерскую диссертацию и по рекомендации высоко ценившего его профессора А. Н. Фатеева, по совокупности работ избирается профессором в местном университете. Весной 1918 г. он едет в Киев, где вместе с В. И. Вернадским и М. Туган-Барановским принимает участие в создании Украинской академии наук и даже добирается до ставки генерала белого движения А. И. Деникина с защитой прав этого учреждения.
С января 1919 г. Кистяковский становится академиком по разряду социологии и в качестве профессора Киевского университета читает лекции по социологии и философии права, и одновременно становится внештатным профессором Московского университета по истории социологии и политических учений. Еще в 1917 г. им было задумано сочинение "Науки о праве. Методологическое введение в философию права", в которой Кистяковский надеялся подвести черту под дискуссиями первых двух десятилетий XX в., ответить на все критические отклики на его главную работу "Социальные науки и право" 1916 г. Но работа, за исключением маленького наброска, так и не увидела свет в силу исключительных обстоятельств гражданской войны [5. С. 31-47].
В 1920 г. "Русский исторический журнал" (№6) опубликовал длинный скорбный список деятелей науки и культуры, ушедших из жизни за период 1917-1920 гг. Среди них упоминались умершие после неудачных операций ведущие социологи русского неокантианства: А. С. Лаппо-Данилевский (1919), Б. А. Кистяковский (1920) и покончивший самоубийством В. М. Хвостов (1920). Их несвоевременный и неожиданный уход из жизни был оценен академическими кругами как невосполнимая утрата для отечественной социологической науки.
В своей крупной работе "Общество и личность" (высоко оцененной Г. Зиммелем, П. Струве и В. Виндельбандом) Кистяковский четко изложил свою методологическую программу, полагая, что следование ей увеличит научный потенциал социологии. Он исследовал практику создания и употребления таких основных понятий тогдашней социологии, как "общество", "социальное взаимодействие", "Личность", "толпа", "государство", "коллективное сознание" и др. Им критически анализируется натуралистический редукционизм органической школы (Г. Спенсер, П. Лилиенфельд, А. Шефрле, Р. Вормс). По Кистяковскому, важная заслуга этой школы состоит в том, что она взглянула на общество как на живое целое, совокупность органов и функций, развивающихся по определенным естественным законам. Однако далее эта плодотворная мысль подменялась идеей, уподобляющей человеческое общество биологическому организму. Специфика общества, кстати, обязывающая выделить общую социологию в самостоятельную науку, исчезла под напором редукционизма. Фактически Кистяковский присоединяется к аргументам русской критики органицизма (Н. Михайловский, П. Лавров, Н. Кареев и другие), представленной на два десятилетия раньше. Но перекличку идей он не фиксирует, так же как и в дальнейшем своем анализе концепта "толпы" ограничивается западноевропейской литературой, неоправданно игнорируя оригинальные разработки данной проблемы русской субъективной школой.
Специфику общества Кистяковский видел в психологическом взаимодействии индивидов, а объектом социологии считал прежде всего те явления, которые возникают лишь в результате этого взаимодействия: общность чувств, желаний и другие проявления феномена коллективного сознания. Все эти явления - не простая комбинация, агрегат индивидуальных сознаний. Тут происходят качественные дополнения, этот-то "плюс" и составляет характерный признак общества как сложной системы. "Коллективный дух" - это фундамент, на котором основывается общественная жизнь с ее разделением на отдельных личностей, их сочетанием в сословия, классы, профессии, семьи и другие группы.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
