Jizn_po_sluxam_odna (522851), страница 15
Текст из файла (страница 15)
Придумывать наряды было некогда, и настроения никакого, поэтому она нацепила что попалось под руку, очень сердясь на Галину Юрьевну с ее инсинуациями и шепотом повторяя убийственные аргументы, которыми можно было бы сразить домработницу наповал.
Все же в зеркало она посмотрелась. Ниночка взглянула, заранее недовольная собой, заранее не любя свое отображение, а оно оказалось ничего, очень ничего!.. Ниночка даже засмотрелась.
Личико свеженькое, глаза веселые, и штучка без рукавов и с высоким горлом облегала там, где нужно, и так, как нужно, ничего не выставляя напоказ, но обещая многое.
Полезно время от времени ходить на свидания, особенно когда ты этого заслуживаешь!..
Ниночка еще потопала каблучками, проверяя, все ли в порядке с туфлями, нацепила короткую дубленку, выбранную «с умыслом». Когда‑то эту самую дубленку они с Димкой покупали в Милане, и она им обоим очень нравилась – европейская, легонькая, летящая!..
И тут он позвонил и сказал, чтобы она спускалась.
– Галина Юрьевна, я ушла.
– Скатертью дорога.
Ниночка уже почти открыла дверь, уже почти шагнула на площадку, но решила, что так не годится, и побежала обратно.
Домработница, пригорюнившись, сидела в кухне у окошка, и казалось, что на раззолоченный белый стульчик взгромоздили куль с мукой. На столе перед ней стояли рюмочка и склянка. Из склянки остро пахло сердечными каплями.
– Галина Юрьевна, – сказала Ниночка, чуть задыхаясь, – ну что вы себе придумали мучение и теперь страдаете? Ничего не случится, я вам точно говорю!
Домработница испустила трагический стон.
– Это ж надо такому быть, – тут она щепотью ударила себя в грудь, – я ее берегла, я ухаживала, жалела, как могла, а она сама, по собственной воле… да волку в пасть!
Ниночка подбежала, обняла страдалицу и громко чмокнула в морщинистую щеку.
– Ну? – спросила Ниночка и близко посмотрела в старческие несчастные глаза. – Что такое? Чего вы придумали ерунду какую‑то?! Вы что, Димку не знаете? Ну разве он плохой человек? И разве я не могу с ним пойти кофейку попить? Просто так! Я же очень давно ни с кем никуда не ходила!
Домработница отстранилась, достала из кармана скомканный носовой платок и громко высморкалась.
– Не знаю я, Ниночка, может, он и хороший, только я мучений ваших больше видеть не желаю. У меня сердце слабое. Было б оно у меня здоровое, давно бы к сестре в деревню уехала и жила бы там, на воле, а не могу! И об вас оно у меня болит и болит, а тут еще… дела такие! Не вверяйтесь вы ему! Может, скучно ему с молодой, может, поиграться решил, а нам мученья! А может, что и… злодеяние какое‑нибудь задумал! Зачем ему приданое эдакое, бывшая жена, и квартирку, может, обратно желает получить!
Ниночка опять рассердилась.
– Да перестаньте вы, Галина Юрьевна! Что вы завываете одно и то же – злодеяние, квартиру получить!.. Стал бы он меня на свидание приглашать, если бы хотел из квартиры выставить! И квартира эта моя, давным‑давно он ее на меня переписал. И вы же знаете Диму!
– Знаю, что жизнь он вам всю перепортил!
– Да он просто от меня ушел! Миллионы людей разводятся, и никто их за это не называет злодеями и не подозревает в том, что они хотят своих бывших жен прикончить!
Домработница потянулась и поцеловала Ниночку в плечико мокрым поцелуем – на дубленке остался след.
– Вы ему не вверяйтесь! – страстным шепотом призвала она и потерла след на дубленке носовым платком. – Не вверяйтесь! Вы же такая… доверчивая варежка!
– Кто я? – поразилась Ниночка.
– Варежка, кто‑кто!.. Добрая, мягкая, как есть варежка!
Тут она развернула Ниночку и слегка подтолкнула ее к двери, как маленькую.
– Бегите‑бегите, ждет ведь небось!..
Совершенно успокоившись, Ниночка выскочила из квартиры, слетела вниз по лестнице. Стук ее каблучков гулко отдавался от мраморных ступеней и высоченных потолков парадного, и это был радостный, веселый стук, как будто вернулась та, прежняя Ниночка, которая точно знала, что мир огромен и прекрасен и жить в нем интересно и радостно!..
Димка – один, без водителя! – потянулся и открыл ей дверь своей здоровенной машины. Ниночка и забыла, что у него такая здоровенная машина, или это какая‑то другая, не та, которая была при ней?
Она уселась на переднее сиденье рядом с ним и сразу начала болтать, рассказывать, смеяться, пока он не остановил ее.
– Хватит, – сказал бывший муж. – Угомонись.
Ниночка мгновенно притихла.
– Я очень рад тебя видеть.
– Я тоже.
Питер, серый, каменный, чуть позлащенный осенней листвой, летел в лобовом стекле прямо на них, и казалось, не они едут по городу, а город едет с ними в машине – третьим.
– Ты красивая.
– Ты тоже… красивый.
Он невесело усмехнулся, вытряхнул из пачки сигарету и неловко прикурил. Неловко, должно быть, оттого, что Ниночка все время на него смотрела, прямо не отрывалась.
Выглядел он плохо. То ли уставал сильно, то ли спал мало, то ли пил много – глаз почти не видно под отечными веками, и какие‑то тени на висках, и кожа нездоровая, как брюхо у жабы.
Ниночка в последний раз видела его сразу после развода, то есть год назад. Тогда глаза у него горели диким блеском, волосы развевались – он отпустил волосы! – телефон непрерывно звонил, и муж был похож на успешного бизнесмена из телесериала. Их там представляют именно такими – с волосами, телефонами, адским блеском в глазах, и разговаривают они непременно рваными, рублеными фразами. «Сливай информацию!» – говорят они отрывисто. Или еще так: «Надо перетереть одну тему, срочно приезжай!» Как будто телеграммы отбивают. Должно быть, сериальные сценаристы искренне верят, что люди, зарабатывающие деньги, всем своим обликом должны это как‑то демонстрировать, а как именно они это демонстрируют, сценаристы не знают, вот и придумывают волосы и адский блеск!..
Бывший Ниночкин муж нынче словно пожух, постарел и выглядел… неухоженным.
Ниночку тянуло его рассматривать и называть «бедненьким».
– Как ты живешь, Нина?
– Я? Я хорошо живу, Дима.
– Не скучаешь?
– Нет, не скучаю. А что, должна скучать?
– Ну, на работу ты не ходишь, детей нету. Ведь у тебя детей нету?..
Машина остановилась на светофоре. Ниночка отвернулась к окну – посмотрела Питеру в глаза.
Ничего, сказал ей город и сыпанул на стекла невесть откуда взявшимися желтыми листьями. Конечно, нелегко. А разве может быть иначе?..
– Дим, если ты хочешь о чем‑то со мной поговорить, говори нормальными человеческими словами. Ты же всегда умел находить… слова. Ты никогда меня не обижал просто так. Тебе хочется меня обидеть именно сейчас?
Бывший муж засопел.
– Не сердись, – посопев, попросил он. – Ну, трудно мне!.. Мы так давно не виделись, и я даже не знаю, что говорить.
– Ты же сам хотел со мной увидеться!
– Хотел, – признался он. – Я и сейчас хочу…
– Увидеться? – быстро переспросила Ниночка. – Так мы же вот… видимся.
– Фу ты, черт, – пробормотал бывший и затолкал в пепельницу сигарету.
Серые дома расступились, подвинулись, стало просторно и светло, как будто, миновав Триумфальную арку, они со всего размаху въехали в какой‑то другой город.
– Галина Юрьевна шлет тебе сердечный привет, – светским тоном проговорила Ниночка. – Велит кланяться.
– Она же меня ненавидит.
– Откуда ты знаешь? – искренне удивилась простодушная Ниночка, и Димка покатился со смеху.
– Да это всем известно. Она только глухому не рассказала, что я подлец и бросил бедную овечку на произвол судьбы.
– Бедная овечка – это я?
– Бедная овечка – это ты. А я чудовище.
– Ну, ты и есть чудовище.
– Согласен, – вдруг заявил он, и Ниночка быстро на него посмотрела.
– Не смотри ты на меня так, – взмолился он. – Я и сам не знаю…
– Чего ты не знаешь?
Вот никогда Ниночка не умела играть в такие игры – в слова, в многозначительное молчание, в вопросы, на которые мужчина не знает, как ответить, теряется, мямлит, и из его мычания, молчания и сопения можно сделать безошибочные выводы!.. В том смысле, что – любит, не любит, плюнет, поцелует, к сердцу прижмет, к черту пошлет. Она давным‑давно и как‑то сразу получила Димку в свое полное распоряжение и с тех пор ни в чем таком ни разу не практиковалась. Пожалуй, в этом единственном – в неопытности – они были схожи с Катькой Мухиной, то есть как там ее… с Зорькиной, нет, с Зосимовой, вот как!
– Нин, – бывший муж прицелился, будто собрался с духом, помедлил и вцепился в ее холодную ручонку. Его ладонь была широкой и горячей. Он вцепился, подержал и аккуратно переложил ее руку на собственное джинсовое колено.
Ниночка замерла и почти перестала дышать, словно суслик, внезапно напуганный светом автомобильных фар. Кажется, последний раз он так брал ее еще до Всемирного потопа. Потом пришел потоп, и он больше за руку ее не брал.
В висках у Ниночки стучало. Она скосила глаза и посмотрела. Все правильно – он держал ее руку и не отпускал.
– Нина, я давно хотел с тобой поговорить. Я сразу хотел с тобой поговорить!.. Я только не знал, как это сделать. Я тебе и звоню все время потому, что мне… мне без тебя очень плохо!
Эта детская фраза – «мне без тебя очень плохо!» – моментально объяснила Ниночке все.
Ну так получилось. Ну просто по‑другому и быть не могло. Ну так сложилась жизнь.
Только один мужчина был предназначен для нее, и она предназначена для него, и они оба об этом прекрасно знали! Только один мужчина мог взять ее за руку, и – готово дело! – она почти перестала дышать и следила за ним расширенными, страшными, ставшими поперек зрачками.
Если б он сказал: «Мне без тебя очень хорошо», она бы не поверила. Собственно, он только и делал, что так говорил весь последний год, и Ниночка не верила ни единому его слову.
Ему не могло быть хорошо, если ей плохо. Не могло, и все тут.
Если бы Ниночка умела играть во всякие игры, у нее получилось бы сделать вид, что она очень удивлена – наверное, наверное!.. Удивлена, поражена и несколько злорадствует – то‑то, дорогой мой, побегал на свободе, накушался досыта, теперь обратно хочется, к очагу?! А я тебе на это вот что скажу: сделанного не воротишь, никто тебя не заставлял, в одну реку дважды не войдешь, у меня своя жизнь, у тебя своя – и что там еще в духе мудрейшей Галины Юрьевны?!.
Но играть Ниночка не умела.
Играть она не умела, и еще ей было очень понятно, что ему на самом деле плохо без нее. Давно плохо. И всегда было плохо.
– А… твоя новая жизнь? Ну, та, к которой ты от меня ушел? – спросила она совершенно серьезно и тихонько поскреблась ноготками в его ладонь. Она часто так делала в той, прежней, жизни, и тогда ему это очень нравилось. – Или она куда‑то делась?
– Да никуда она не делась! – сказал Димка с досадой и крепче сжал ее пальцы, он и раньше всегда так делал. – Просто все это какая‑то фигня, Ниночка. Ты понимаешь?
Она посмотрела на их сцепленные руки, а потом на город за окнами. Руки были напряженными, а город летел и летел мимо, как во сне.
– Не очень, – призналась она. – Ты же мне ничего не объяснил тогда! И сейчас не объясняешь!
– А что я могу объяснить, когда сам не понимаю?! – моментально рассердился он. – Я… когда уходил, думал, жизнь начнется сначала, думал, что я смогу…
– Что?
– Я тогда устал очень. – Он вдруг поднял ее руку и поцеловал. – И от тебя устал, и от себя устал, и вдруг мне показалось, что больше ничего и никогда не будет, а тут…
– А тут она?
Димка покосился на Ниночку, словно хотел удостовериться, не смеется ли. Ниночка не смеялась, глядела, пожалуй, с сочувствием.
– А тут она, – согласился он со вздохом.
Теперь ему хотелось, чтобы Ниночка его жалела, и казалось, что это очень правильно – уж больно жизнь у него тяжела, кто‑то же должен его пожалеть!
– И поэтому ты ушел от меня, а потом еще написал бумагу, что семейная жизнь не ведется с какого‑то там числа, и что фактически мы друг другу совсем не подходим, и что‑то там еще было… А, взаимопонимание утрачено, вот что!
– Нина! Зачем ты так?!
– А как?! Ты от меня ушел, ты все за меня решил, ты сказал: я больше не могу! А мы тогда собирались в Парголово ехать на шашлыки, и еще дождик пошел, и я пришла на кухню тебе сказать, что дождик – это к счастью, особенно в дорогу, хотя дорога не дальняя, подумаешь, Парголово!..
– И еще ты сказала, что хочешь ехать куда‑нибудь далеко на машине, – подхватил он, словно это было их общим приятным воспоминанием. – Например, в Москву. Помнишь, я тогда только‑только машину поменял, и нам всегда нравилось ездить!
– А ты мне сказал, что ни на какой машине мы больше никуда не поедем, потому что ты от меня уходишь!
И тут Ниночке так стало жалко себя тогдашнюю, так стыдно за то, что она делала потом – рыдала, каталась по полу и умоляла не уходить, – но это уже после того, как поверила, потому что поначалу она не поверила ни единому его слову. Решила – он шутит. В плохом настроении, потому и шутит плохо, по‑дурацки. Воспоминание, чудовищное, ужасное, обожгло глаза, как будто в них плеснули кипятком.
Ниночка всхлипнула и запрокинула голову, чтобы слезы не полились на щегольскую дубленку, купленную когда‑то в Милане!
– Нина, не плачь!
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
