Jizn_po_sluxam_odna (522851), страница 13

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 13)

Но дело все не шло. Он не понимал, так сказать, «товарно‑денежных отношений». Он не понимал логики происходящего. Он никак не мог найти объяснения, почему этот груз лежит, а тот отправляется незамедлительно. Он все не мог нащупать ни одного звена, потянув за которое можно было бы вытащить всю цепочку.

В детстве его возили к бабушке в Новгородскую область, нужно было переправляться на пароме на ту сторону Волхова, и маленький Вадим все никак не мог понять, как двигается паром. Ну вот почему он идет?! Ну вот как это так получается?! Замшелый кашляющий дед в треухе, валенках и телогрейке, из которой во все стороны лезла желтая вата, крутил барабан. На барабан наматывалась мокрая веревка, кое‑где поросшая зелеными водорослями, и паром шел себе не спеша. Когда выдвигались на стремнину, дед налегал на барабан сильнее, заходился в кашле, и тогда кто‑нибудь из мужиков, бросив беломорину, перехватывал рукоятку барабана и, крякнув, начинал крутить сильнее, а паром все шел и шел, может, чуть быстрее. Выходит, он шел из‑за деда в треухе? Да нет, не так, потому что потом вступал мужик, а паром все равно шел! Или из‑за барабана?! Или из‑за веревки?..

Вот и нынче Вадим не понимал, из‑за чего, так сказать, движется паром? Есть ли законы его движения? Кто крутит рукоятку барабана и что будет, если, к примеру, лопнет канат?!

То, что крутит явно не он, Вадим, стало очевидным почти сразу. Тогда кто?..

И что отвечать всяким… таким из Белоярска, которые не получали степени магистра и Сэлинджера не читывали, ни в оригинале, ни в переводе?!

Впрочем, на этот случай имелся у Вадима Григорьевича телефончик, по которому следовало звонить и спрашивать, что делать. Вадим Григорьевич звонил и спрашивал, но это шло абсолютно вразрез с законами, стандартами и правилами, освоенными им в бизнес‑школе!..

А новых правил он не знал, и никто особенно не стремился его на этот счет просвещать.

И – самое главное! – они, эти правила, его не слишком интересовали.

Нет, не так.

В данный момент они его совсем не интересовали, эти правила!.. И бандит, явившийся из Белоярска за какими‑то своими машинами, отвлек его от дел гораздо более важных, от которых действительно зависела жизнь, и что там какие‑то разобранные стены какого‑то полиграфкомбината, находящегося вовсе на другом конце огромной и бестолковой державы!..

Он еще покурил, потом разгрыз таблетку, принесенную Олей – кажется, попал, да? У Оли лицо скорбное и глаза зареванные, но ему нет никакого дела ни до ее скорби, ни до зареванных глаз.

Он запил водой горечь во рту и поморщился – газировка шибанула в нос, кажется, там вспенилась, и горько стало везде, и в носу тоже, – и решился позвонить.

– Мне нужен совет, – сказал, услышав неторопливый и мнимо‑значительный голос в трубке.

От этого голоса Вадиму стало жарко. Он знал, что звонить можно лишь в крайних случаях, но за несколько месяцев пребывания на этой проклятой работе так и не научился отличать, какой случай крайний, а какой не крайний. Наверное, сегодняшний как раз «крайний», потому что был упомянут Август Романович, и потому что белоярский молодчик был так в себе уверен, и еще потому, что он откуда‑то знает номер его личного мобильного!..

– Что опять не так? – спросили в трубке. – Научись ты сам решения принимать! Сколько я буду тебя, как маленького, на горшок водить?!

«Горшок» и «маленького» пришлось проглотить.

– Приехал человек из Белоярска. Говорит, что мы его груз задерживаем, а причина неясна. Говорит, что ему нужно этот груз срочно получить, потому что в Белоярске зима, а там на комбинате…

– Ты что?! – весело перебили в трубке. – Заболел? Или мозги в туалете оставил? Какой еще комбинат?! Какой человек?!

– Человека зовут Глеб Звоницкий, – с ненавистью и очень ровным тоном сказал Вадим. – Заместитель белоярского губернатора.

– Тю! – поразился его собеседник. – Ястребова, что ли?! Жив, курилка?! Под новые веяния с должности не сняли?!

– Кого… не сняли?

– Да никого! Не твоего ума дело! Я этого Ястребова… – Тут человек на том конце провода длинно и витиевато выматерился. Так длинно и так витиевато, что Вадиму стало неловко, хотя никто, кроме него, слышать фиоритуру не мог. – Так чего тебя‑то с Ястребовым связывает, Вадимчик?

– Его оборудование мы держим на складе. Оно пришло… пришло… в общем, я точно не помню, но могу по компьютеру посмотреть.

– Да не надо мне ничего смотреть! А кто приказал задержать?

Вадим вытер пот со лба. Пот был холодный, а лоб горячий. Разве так бывает?

– Да никто не приказывал, просто я… Ну, у нас же какая договоренность?.. Пока нет особых указаний, все остается на складе, а потом, когда указания…

– А указания какие были?

– Так не было никаких указаний! – ненавидя себя, закричал Вадим Григорьевич. – В том‑то и дело, что никаких указаний не было! Лежит груз и лежит. Ну, они раз зашли, другой зашли, то с одной стороны, то с другой, а у меня‑то никаких указаний!..

– А ты что, мокрохвостый, не мог сразу доложить?!

– Да я вам говорил, а вы… наверное…

– Наверное! У меня других дел нету, только твоей таможней гребаной заниматься?! Ты там для чего посажен?! Ты там для того посажен, чтобы наши интересы блюсти, а ты чего делаешь, паразит?!

Никто и никогда не называл Вадима паразитом.

– Как фамилия этого, который к тебе приходил?

– Звоницкий.

В телефоне повисла пауза, и Вадим представил, как тот человек записывает неуклюжей, не приспособленной к письму рукой. Как старательно он это делает, как придерживает листок, все норовящий уехать, другой рукой, и как одно‑единственное слово превращается для него в каторжный труд!

– Значит, так, – справившись с непосильной письменной работой, заключил собеседник, – ты пока ничего ему не обещай. Води его за нос, как можешь. Вали все на предшественника – это он, мол, все напутал, теперь ничего не разобрать, вот и получается у тебя в терминалах полный аллес капут! Понял, что ли?..

Вадим пробормотал, что понял. Еще бы не понял!..

– А ты когда с ним встречаешься по новой?

– Он сегодня вечером должен мне звонить. У него откуда‑то есть мой мобильный номер!

– Да что твой номер! Тайна двух океанов, что ли? Подумаешь, номер!.. Вот он тебе позвонит, и ты с ним иди в кабак. Ну, хотя бы в этот, на Белинского… как его… ну, где окна еще такие, на церковь глядят! И название такое… педерастическое! А?!

– «Иль Грапполо», – подсказал Вадим тонким от ненависти голосом.

– Во‑во! Значит, иди с ним туда и заливай ему про трудности своей жизни. Скажи, что сделаешь все возможное, а мы со своей стороны к разговору подключимся, когда время придет.

– А если он не захочет в ресторан?

– А если я не захочу, чтоб ты штаны зря в кабинете просиживал?! Вот прям с сегодняшнего дня и не захочу!

«Лихие и далекие времена», когда «миром правил криминал», неожиданно приблизились вплотную к Вадиму, и все оказалось совсем не так романтично, как в кино!..

– Он где живет?

– В «Англии».

– Тю! Местечко неплохое и недешевое, видать, и впрямь Ястребов для него ничего не жалеет! Ну, мы тоже не пожалеем!.. Понял, что ли, Вадимчик? Значит, ведешь его в кабак, поишь, кормишь, а дальше не твоего ума дело. Ну, береги здоровье!..

И весь разговор.

Только положив трубку, Вадим вспомнил, что так и не поведал собеседнику об Августе Романовиче, которого так настойчиво поминал приезжий белоярский бандит. Не поведал, а следовало бы. Пожалуй, в первую очередь следовало бы.

Впрочем, черт с ними со всеми. Пусть разбираются, как им вздумается. У него, Вадима, сегодня гораздо более важная встреча. Та самая, от которой действительно зависит его жизнь. Он должен позвонить, только сначала нужно успокоиться.

Он встал, походил по кабинету, переложил на столе журнал и зачем‑то заглянул в камин.

Раньше ему казалось, что камин – это самое лучшее, самое уютное и милое сердцу украшение любого дома. В доме, где есть камин, люди не могут ссориться. В доме, где есть камин, всегда веселые дети, большие собаки и вкусный ужин.

В доме, где есть камин, все любят друг друга.

В его собственном камине пахло холодной золой и почему‑то улицей. Должно быть, позабыли закрыть вьюшку. Он потянулся и вдвинул чугунную крышку в дымоход. Как он бился за этот камин, когда делали ремонт! Дизайнер ни за что не соглашался оставить его и собирался водрузить на это место плазменный телевизор или, в крайнем случае, переделать все до неузнаваемости. Внутренности камина, по мнению дизайнера, следовало сложить из прозрачных кирпичей, так, чтобы огонь был виден со всех сторон, трубу сделать стеклянной, и еще наставить каких‑то экранов, тоже стеклянных!..

Но Вадим встал насмерть. Каминное таинственное нутро не может быть бесстыдно обнажено со всех сторон! Огонь должен гореть в глубине, в недоступности, как в пещере, только тогда он важен и ценен, только тогда к нему тянет, и понятно, что вблизи этого огня уютно и не страшно, и можно долго‑долго на него смотреть.

Когда все наладится… Нет, не так. Если все наладится, он уйдет с этой чертовой работы, забудет о жирном голосе и фиоритурах в трубке, забудет о чувстве вины и о своем страхе, и в доме у него будет камин!..

Нужно только двигаться в правильном направлении, прикладывать усилия, оценивать каждый шаг, а в удачу он не верит. Как трезвый и взрослый человек.

Заставляя себя думать о том, какой камин будет у него в доме, Вадим взял мобильный и нажал кнопку. Этому абоненту он звонил так часто, что не нужно было долго искать номер в телефонных мозгах.

– И вы знаете, что я терпеть не могу брандахлыст! – Ниночка так называла овощной суп. – Я люблю куриный бульо‑ончик!..

– А сегодня постненького супчику съедите.

– Я не хочу‑у! Я хочу бульо‑ону! И куриную ножку!

Ниночка капризничала не просто так, а «со смыслом». Утром она обнаружила на белой юбке пятно от тонального крема. Крышечку от флакона Ниночка куда‑то засунула и не могла найти, крем засыхал тонкой пленкой и, когда Ниночка пыталась его добыть, неожиданно пускал тонкую длинную струйку. Эта струйка Ниночку очень забавляла!.. Забавлять‑то забавляла, но пятно вышло прямо‑таки непристойное – какое‑то длинное, с брызгами, жуткого цвета! Ниночка попробовала его потереть, вышло еще хуже, и оставалось одно – во всем сознаться Галине Юрьевне, белочке‑умелочке, которая пятно в два счета отчистит, а Ниночку отчитает за «дурное обращение с вещами, а за них, между прочим, деньги плачены немалые»!..

Значит, Ниночка сейчас соглашается на суп‑«брандахлыст», Галина Юрьевна празднует победу и чистит юбку без всяких нотаций.

Ля‑ля‑ля, все очень просто и легко!

Даже самой себе Ниночка не признавалась, что нервничает из‑за предстоящего свидания с бывшим мужем, как ученица швеи‑мотористки перед дискотекой, на которую в полном составе приглашено соседнее военное училище.

И пятно на юбке, и утренние капризы – все оттого, что в сердце холодно и тесно, так что почти невозможно вздохнуть, а в голове, наоборот, просторно и гулко, как будто сквозняк гуляет по пустынным музейным залам!

Свидание, свидание, господи, помоги мне!..

Все не складывалось с самого утра. Катьке не дозвонилась, та упорно не брала трубку, и Ниночка даже волноваться немного стала. Вчерашний прием, на который Ниночка так рассчитывала, – в качестве отвлечения от глупых взволнованных мыслей о Димке! – перенесли на сегодня. Отвлечься было решительно не на что, и Ниночка, вся в думах, полночи крутилась, возилась, взбрыкивала ногами, сбивала в кучу одеяло, а потом, подмерзнув, старательно расправляла и натягивала его на себя, но опять сбрасывала, изнемогая от горячки. И вот жалость какая, раз уж прием перенесли, значит, не будет там сегодня ни журналистов, ни телевидения!.. У них свои графики, поезд ушел, два дня подряд таскаться на некое мутное мероприятие никому и в голову не придет, даже ради заезжей московской знаменитости.

Впрочем – в этом трудно было себе признаться, но Ниночка все же призналась, рассматривая себя в зеркале, – на прием ей стало почти наплевать.

Что там делать, на этих приемах?.. Стоишь, стоишь на каблучищах, озираешься по сторонам, ну, как будто подругу высматриваешь или «бойфренда»‑олигарха, в соответствии с велением времени. Кругом толчея, дым табачный, все между собой давно знакомы, все друг другу уж надоели, и «нового человека», особенно мужского пола, провожают глазами – кто такой, откуда взялся?.. Самое главное – Ниночка давно изучила нехитрую науку, – посмотреть на ботинки, выяснить, какие часы и какой марки у него телефон. Все вышеперечисленное должно быть дорогим, иначе связываться нет смысла. Наверняка нарвешься на журналюгу или задрипанного второразрядного клерка, которому начальник с барского плеча скинул приглашение на «модную тусу».

Тарталетки с привядшей креветкой застревают в зубах, к столу не подобраться, и почему‑то так всегда получается, что, когда ни приедешь, вроде бы не поздно и не рано, самое вкусное уже съедено, остались только кубики неопределенного сыра с воткнутыми в них зубочистками – как бы канапе. Ну, и еще киви с виноградом, конечно. Киви на зубочистках вечно не держится, съезжает и – блямс! – шлепается на лацкан свежекупленного пиджачка или съезжает за корсаж и оттуда его нужно еще и вылавливать!.. Репортерам «светской хроники» все это унылое веселье давно надоело, они и приезжают с единственной целью – покормиться и операторов своих покормить, им редко перепадает, операторам‑то! Поэтому снимают вяло и неохотно, интервью берут кое‑как, а Ниночке так нравилось давать интервью! Что‑то было в этом – отчасти как принцесса Диана на благотворительном балу, отчасти редакторша Эвелина Хромченко на показе в Париже, отчасти писательница Дарья Донцова на книжной выставке!.. Ниночка не родилась принцессой, не руководила глянцевым журналом, писательством тоже не грешила, но давать интервью казалось ей делом шикарным и о‑очень красивым. Конечно, ее немного смущало, что спрашивают все больше какие‑то глупости, например понравилось ли ей угощение, в смысле киви с виноградиной, и от какого именно дизайнера ее сегодняшнее платье, но лишь бы спрашивали!..

На прием ей нынче было почти наплевать. Свидание с Димкой занимало все ее мысли.

Димка не любил приемов, и в «прошлой жизни» они почти никогда на них не ходили, только если ему нужно было по работе – с кем‑то увидеться, о чем‑то переговорить. Высмотрев нужного человека, ее бывший муж быстренько решал вопрос, и они потихонечку убирались восвояси – ужинать «на свободе», или в кино, или в гости. И вообще тогда все было по‑другому.

…Интересно, почему он пригласил ее на свидание? И что будет на этом самом свидании? И как это – они пойдут гулять в тот самый парк просто словно старые друзья, что ли?! Вот его машина причаливает к невысокой решеточке с той стороны парка, где не останавливаются туристические и школьные автобусы, – а кто их повезет, водитель, что ли?! И они пойдут наискосок по дорожке, к главному входу, и Екатерининский дворец будет голубеть между голыми деревьями, резьба на стенах отсвечивать немного мрачной осенней позолотой, а они себе пойдут – как чужие, что ли?! Или все будет, как много лет назад, когда жизнь была впереди и мир казался огромным и прекрасным, а они еще только начинали… узнавать друг друга.

…Ну как, как можно вдруг взять и пойти на свидание с бывшим мужем, который написал в заявлении о разводе, что «семейная жизнь фактически не ведется с такого‑то числа» и «взаимопонимание утрачено»?! Да она, Ниночка, с ума сойдет от неловкости! Глупости говорить будет. За ней водится такое – от неловкости она иногда начинает болтать всякий вздор, и Димка говорил ей даже, что на свежего человека она, когда волнуется, вполне может произвести впечатление убогой дурочки.

Характеристики

Список файлов книги