Shoping_V_Vozdushnom_Zamke (522850), страница 27

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 27)

– Элементарно просто, – с улыбкой довольного ребенка пояснил Мотя, – выльем ее на яичницу.

– И что будет? – вздохнул Исидор. – Мотя, ты не предусмотрел всех последствий.

– С ума сошел? – заорал Паша. – Там мое лицо! Живое!

– Да, я не учел некоторых деталей, – разочарованно признал Мотя. И тут же радостно заулыбался: – СВЧ‑печь!

– У нас ее нет, – парировал Исидор. – Я не доверяю источникам излучения, они убивают мозговую активность.

– У меня есть печка, – нехотя признался Мотя.

– Ты купил камеру смерти? – подскочил Исидор. – А мне не сказал?

– Подарили на День Победы, – неуверенно ответил Мотя, – как ветерану.

– Выбрось немедленно! – приказал Исидор.

– Если Паша поместит голову в печку, – Мотя проигнорировал приказ друга, – мы поставим маленькое время, и получится чудно.

– После того как одна глупая американка решила высушить в СВЧ‑печке кота, а вынула оттуда его трупик, изготовители стали писать в инструкции: «Использовать только для приготовления пищи», – быстро сказала я. – У нас и правда может получиться «камера смерти»!

– Не хочу! – заорал Брыкин. – С ума посходили? Думайте! Гриша! Эй, Гриша!

Селезнев не отвечал, я смекнула, что вдовец пошел в туалет, на кухне его сейчас не было.

– Шевелите мозгами! – замотал головой Павел. – Не сидеть же мне так, пока яичница протухнет!

– Нагреть духовку, и пусть Павел туда башку засунет... – Мотя потер руки.

– Утюг на глазунью поставить... – задумчиво протянула я. – Или подуть феном...

– Обмотать голову пластиковым мешком, приклеить его к шее, привязать шланг и подать по нему газ от выхлопной трубы машины... – воодушевился Мотя.

– Если поблизости есть парикмахерская, можно использовать сушку для волос, – предложила я «дамский» вариант.

– Глупости! – безапелляционно отмел эту идею Мотя.

– А удушить Павла выхлопными газами умно? – не осталась я в долгу.

– Олечка ухаживала за своим лицом, – ни к селу ни к городу вдруг изрек Исидор. – Делала маски – допустим, растирала желток с маслом, наносила на кожу и ждала полчаса.

– Предлагаешь считать происходящее косметической процедурой и надеяться на благотворный эффект? – обозлился Брыкин. – Занятие, достойное Клары. Это она постоянно Гришке внушала: не дергайся, все приходит лишь к тому, кто умеет ждать. Сделала из Гришки тряпку, ноги об него вытирала. Снимите эту гадость!

– У Олечки, – не обращая внимания на Брыкина, продолжал Сидя, – была машинка, чтобы кожу распаривать. Пластиковый шар с отверстием.

– Аппарат для чистки! – подпрыгнула я. – Он нагревается, выделяется пар, который расширяет поры. Где вы храните замечательный прибор?

– В библиотеке, – ответил Сидя. – Если тебя не затруднит, принеси его, он стоит в собранном виде за диваном, который находится возле торшера.

Последние слова я услышала на бегу. Странный, однако, вопрос задала я математику по поводу местонахождения косметического аппарата. Ясное дело, что в этом доме он непременно должен был пребывать в непосредственной близости от произведений Апулея, Тацита и Гомера! Конечно, не в ванной же его держать, там живет автоматическое тестомесительное устройство.

В библиотеке витал одуряющий аромат – в букете, который поместил в вазу Григорий, было несколько белых лилий. Я начала отчаянно чихать, моментально заломило виски. Вот моя подруга Катюша обожает вонючие растения, а у меня от них начинается сенная лихорадка. Надо поскорее отыскать нужный прибор и бежать отсюда. Я сделала пару шагов по направлению к дивану и наткнулась на странного вида темный столик. Он зашевелился.

– А‑а‑а! – заорала я.

– Не надо шуметь, – сказал столик и выпрямился.

– Григорий, что ты тут делаешь? – возмутилась я.

– А ты? – немедленно задал вопрос Селезнев.

– Пришла за аппаратом для распаривания кожи, он за диваном.

– А мне пришла в голову идея про синюю лампу, которой детям насморк лечат. Слышала про такую?

Я улыбнулась, припоминая:

– Да‑да, такой рефлектор с синей лампой. Его подключают к розетке, ребенок подносит его к лицу, и приятное тепло нагревает нос. У нас тоже был такой, помогал лучше капель.

– Он где‑то тут, – закряхтел Григорий, – под Новый год я его видел.

Я встала на колени и заглянула под диван и кресла. В конце концов сказала:

– Ничего. Нашла только пуговицу. Белую, от мужской сорочки.

– Это я ее потерял, пока ползал, – объяснил Григорий. – Давай сюда.

Сунув пуговицу в карман брюк, Селезнев ткнул пальцем в коричневый шар со шнуром.

– Ты за ним пришла?

– Тащи его на кухню, – обрадовалась я, – аппарат для чистки кожи лица намного лучше маломощной синей лампы.

Через четверть часа Павел, красный то ли от злости, то ли от воздействия желе‑эмульсии, избавился от яичницы и уехал. Сидя и Мотя, прихватив бутылку с этикеткой «Московское экстра», убежали в кабинет. Я хотела предложить так и не позавтракавшему Григорию бутерброды с сыром, но тут зазвонил домашний телефон. Из трубки раздался женский голос:

– Позовите Павла.

– Его нет, – ответила я, пытаясь сообразить, где слышала это красиво окрашенное контральто с чуть хрипловатыми обертонами. – Простите, что передать Брыкину?

В ответ послышались гудки. Я опустила трубку старомодного аппарата на рычаг‑рогульку и вдруг поняла – поговорить с Павлом хотела та самая шантажистка, которая по вечерам тайком приходит к нему за деньгами. Меня затрясло от возбуждения.

– Что‑то случилось? – насторожился, глядя на меня, Селезнев.

А я с тоской посмотрела на допотопный телефон – никакого определителя в нем, естественно, нет.

– Что‑то случилось? – повторил Селезнев.

– Нет, – через силу ответила я.

– Но вы переменились в лице.

– Душно очень, – сказала я, машинально отметив, что наш клиент вспомнил о вежливом «вы». – Плохо реагирую на жару.

– Моя жена Клара говорила, что все болезни от нервов, – изрек Селезнев.

– Наверное, она была права. Хотя я могу назвать еще кучу причин, провоцирующих недуги, от курения и банального обжорства до кривой генетики. Вы же давно знакомы с Павлом? – спросила я.

– С детства, – кивнул Селезнев. – Кстати, за моей Кларой сначала ухаживал он.

– Вы вместе пошли в первый класс?

– Нет, Павел жил с родителями за границей, они были дипломатами, служили в Анголе. Брыкин пришел к нам в десятом классе, – сказал Гриша. – У Павла была бабка, уже не помню, как ее звали, вроде Нина, он с ней и жил. В Анголе началась очередная революция, отец и мать Брыкина уехать не могли, кто же дипломатов отпустит, а Пашу отправили в Москву. Годы, проведенные вне России, сделали свое дело. Кое‑что Брыкин знал великолепно, допустим, биологию, а, например, по физике у него был полный провал – в африканской школе ее не преподавали. И английский! У Павла было жуткое произношение, приобретенное в том же африканском учебном заведении. Вот Брыкина и посадили со мной – я‑то шел на медаль, считался лучшим учеником. У Паши был легкий характер, он всем нравился. Одна Клара на него не смотрела.

– Она училась с вами?

– Ну да! Паша попытался за ней ухаживать, но Клара позвала в кино меня. Сама! Сделала первый шаг! Она решительная, моя любимая жена Клара! Я бы никогда не осмелился к ней подойти и всегда удивлялся: ну чем я привлек такую девушку? Мучился, мучился и спросил в лоб: «Кларочка, почему я, а не Паша? Он красив, умен, с богатыми и обеспеченными родителями». Знаете, что она ответила?

– Нет.

– Клара сказала: «Я люблю тебя, при хорошем воспитании из тебя получится замечательный муж. Если будешь меня слушаться, сделаешь отличную карьеру. А Павел скользкий, врет много. А насчет его будущей жены... Думаю, с ней беда случится!» У моей Клары были ярко выраженные экстрасенсорные способности. Так вот... В декабре в Анголе, где служили родители Брыкина, произошла трагедия: местное население не только перестреляло друг друга, но и разгромило дипмиссию, в конфликте погибли родители Паши. И он остался без квартиры.

– Почему? – поразилась я. – И где же парень жил? Его забрали в детдом?

– Накануне получения известия о смерти родителей Паша справил восемнадцатилетие, – пояснил Гриша. – Но он же учился в Африке, окончил тамошнюю школу и привез в Россию аттестат не нашего образца, все на каком‑то наречии. С такой бумажкой в советский вуз нечего было и соваться, вот он и вынужден был пойти в Москве в десятый класс, чтобы сдать экзамены и получить наш аттестат. А с квартирой... Частая ситуация в советские годы! Родители имели служебную площадь от МИДа, которую им дали как сотрудникам министерства. А у бабушки был шикарный дом в Подмосковье – три этажа, кирпич, все условия. Еще и крохотная однокомнатная избушка для гостей, сортир во дворе. Вот родители и подумали: старуха на ладан дышит, кому особняк достанется? В те годы с наследством нелегко было, могли забрать в доход государства. И предки прописали Пашу к бабке.

– Понятно, – протянула я, – после трагической смерти родителей юноша не имел права на служебную жилплощадь.

– Ну! – всплеснул руками Григорий. – Первое время Павел никак от удара опомниться не мог. Потом зима наступила, мы в разные места разъехались, на каникулы. Встречаемся одиннадцатого января в классе – я Пашу не узнал! Тощий, серый. Выяснилось: его бабка включила в комнате обогреватель и заснула. Случился пожар, и несчастная старушка погибла, и особняк сгорел. В результате Павел из богатого наследника, которого с распростертыми объятиями ждали и в МГИМО, и в МГУ, стал нищим абитуриентом с незавидным школьным аттестатом. И вот тут Павлу повезло – ему встретилась Алена, первая его жена.

Глава 24

– Алена Зверева, та, что скончалась от аллергического шока? – уточнила я.

Гриша закивал.

– О Пашиной судьбе можно роман писать. Качели! Горячо – холодно, весело – жутко. Бесконечная смена режимов. Родители с бабкой умерли, он остался почти на улице, без перспектив попасть в хороший институт, и тут знакомство с Аленой, абсолютно случайное.

Я превратилась в слух. Ох, думается, слово «случайно» не подходит к событиям, что происходили с Брыкиным. Похоже, с младых ногтей сыночек Пелагеи Андреевны наметил лазейку из «мусорного бачка», а потом уверенно лез вверх.

...Алена Зверева жила в деревне с милым названием Гоптево. Ее родители сдавали на лето дом семье декана одного из московских вузов. У институтского начальника Всеволода Андреевича была дочь Света, больная церебральным параличом. С девочкой не хотели играть сверстники, ее дразнили, а деревенские дети закидывали ее шишками. Света была единственным ребенком декана, и он очень ее любил. Алена оказалась жалостливой девочкой – сначала она стала играть со Светой по собственной инициативе, а потом Карелия Сергеевна, деканша, решила купить подружку для своей дочери. Она пообещала Алене:

– Будешь находиться со Светочкой четыре часа в день, получишь вечером рубль, к концу лета наберется приличная сумма.

– Не надо, – покраснела Зверева, – я бесплатно с ней посижу.

Целое лето девочки провели вместе. Алена привязалась к Свете, а та смотрела на подругу, как на божество. Карелия Сергеевна и Всеволод Андреевич не могли нарадоваться на свою дочь. Света стала смеяться, проявлять интерес к учебе и попросила осенью отдать ее в обычную школу.

Карелия поговорила с мамой Алены и в конце августа увезла в столицу обеих девочек. Алена пошла в один класс со Светланой и умудрилась сделать так, что все дети стали помогать инвалиду. Свету носили на руках по лестницам, поддерживали на уроках, даже на дискотеке всегда находился мальчик, который танцевал с плохо двигающейся девочкой. Света окончила десятилетку, они с Аленой поступили в институт на факультет к папе‑декану, и там ситуация повторилась. Можете не верить, но девочка, которая с трудом ходила при помощи двух палок и при каждом случае усаживалась в кресло на колесах, была самой популярной студенткой с тьмой кавалеров.

Лето подруги традиционно проводили в деревне. Как‑то раз Алена поехала на велосипеде в гоптевский магазин. Она повернула на боковую дорожку и наскочила на симпатичного парня, выбежавшего из кустов. Он свалился в овраг, перепугавшаяся Алена бросилась к пострадавшему – вот так и состоялось знакомство Алены и Павла. Любовь вспыхнула мгновенно. Через неделю Зверева объявила о предстоящей свадьбе. Она слезно попросила Всеволода Андреевича пристроить Пашу к себе на факультет. Разве мог декан отказать подруге любимой дочери?

Брыкин получил проходной балл и оказался на студенческой скамье. Сыграли свадьбу, молодые поехали в путешествие по Волге. Но на теплоходе у Алены случился приступ аллергии, ее поместили в какую‑то провинциальную больницу, и девушка скончалась...

Гриша замолчал.

– Ужасная история, – пробормотала я. – И вроде я уже где‑то слышала про деревню Гоптево. Кто‑то о ней упоминал.

– Это рязанское направление, километров двадцать от Москвы, бабушка Павла там жила, – уточнил Гриша. – Вот как в жизни бывает! Пашка поселился у бабушки, когда из Африки вернулся, в школу на электричке мотался. По два часа на дорогу тратил в один конец – сначала в столицу прикатывал, потом на метро сорок минут, и еще столько же на автобусе. Да не в этом суть! Алену‑то он не сразу встретил, а ведь рядом жили.

– Ваша школа была эксклюзивной? – удивилась я.

– Да нет, совсем обычной, без приставки «спец» и без углубленного изучения предметов. В классе сорок человек, и учителя не из лучших, – пожал плечами Григорий. – О директрисе, пожалуй, я умолчу, она за взятку все могла сделать.

– Странно, что родители‑дипломаты выбрали такую школу для своего сына, – вырвалось у меня, – и ездить пришлось на край света, и учителя не очень. А почему Паша не жил в квартире родителей?

– Я же говорил, они погибли, и жилплощадь отошла к МИДу.

– Но до их смерти?

– Не знаю, – равнодушно ответил Селезнев. – Может, отец и мать не хотели его оставлять без присмотра. Да и какое это нынче имеет значение?

Я заморгала. Порой сегодняшние загадки прорастают из прошлого. Внезапно я вспомнила жаркое лето и мамину домработницу Галю, которая попросила меня, тогда второклассницу:

– Пожалуйста, уничтожь сорняки у дорожки, они флоксы душат.

Я пошла исполнять поручение, порезала палец о траву и решила облегчить процесс прополки. Взяла большие ножницы, состригла сорняки и отрапортовала о выполнении задания.

Характеристики

Список файлов книги