Shoping_V_Vozdushnom_Zamke (522850), страница 25

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 25)

– Вот как ты понимаешь происходящее!

– А как мне еще понимать? – спросил Павел.

– Ты же знаешь, первые сто тысяч были нужны на оплату лечения Пелагеи. Кстати, она постоянно о тебе вспоминает. Здорово будет, если Суворова решит найти сына! А сумма, которую я сегодня получила, – обычный платеж, как мы и договорились.

Павел неожиданно засмеялся.

– Ты патологическая врунья! Решила, что мало от меня имеешь, вот и придумала дорогостоящую больницу.

– Я не вру, старуха находится под медицинским наблюдением!

– Это правда, но у нее тяжелый инсульт, речь отсутствует. Ты, моя дорогая, ошибаешься: Пелагея не способна ни о ком спрашивать. Кстати, деньги ты себе отгрызла в последний раз. Не жди бешеных бабок, их не будет.

– С ума сошел!

– Хватит, я больше не собираюсь платить.

– Ладно, но уж тогда не удивляйся, если в «Желтухе» появится рассказ о Суворовой и ее сынке Быкине, который ловко превратился в Брыкина. Все потеряешь: и бизнес, и честное имя. Люди от тебя шарахаться будут!

– Отбоялся! Иди уже! И больше не являйся. Никогда.

– Значит, храбрый теперь?

– Да!

– Ладно. А что скажешь о Нинке? Она жива и способна соображать.

– Это кто еще такая?

– Забыл? Ну и ну! Нинка Косая из деревни Гоптево. Как тебе? Можно ведь и глубже копнуть. Вспомнить про Жанну и Алену Звереву. Говоришь, у девчонок аллергия случилась? Интересно.

– Уходи, – прошептал Павел, – пожалуйста!

– Навсегда?

– Нет, я пошутил. Следующий платеж будет как обычно.

– Вот и хорошо, – сказала шантажистка. – Не стоит нам ссориться. И с Верой ты нормально разобрался!

– Я ее не трогал, – чуть слышно ответил Брыкин, – я ее любил.

– Как Ксюшу, – уточнила незнакомка. – И как Жанну с Аленой!

Раздался шорох, потом тихий стук. Я сидела в шкафу, окаменев, как испуганная ящерица.

– Господи, за что? – вдруг отчетливо совсем рядом произнес Павел. – За что? За что? За что?

Наконец наступила тишина. Спустя минут пять я рискнула пошевелиться, потом осторожно высунулась в холл: никого! Вот вам мое везение – ну почему в самый неподходящий момент петли начали скрипеть, а сейчас не издали ни звука?

Глава 22

В десять утра я позвонила Нине Косарь, рассказала ей о последних событиях и попросила:

– Павел Брыкин был трижды женат. Будь добра, найди данные на всех его жен и выясни, отчего они скончались.

– Сейчас займусь, – откликнулась Нина. – А ты что будешь делать?

Я хотела ответить, но услышала в коридоре чьи‑то осторожные шаги и живо сказала:

– Перезвоню через пару минут, – и пошла смотреть, кто там шастает.

Перво‑наперво я заглянула в кухню и обозрела пустое пространство, потом, набравшись нахальства, засунула нос сначала в спальню к Исидору, а затем в комнату Павла. И математик, и бизнесмен мирно спали.

Я пошла к себе, закрыла дверь, взялась за телефон, и тут в глубине квартиры раздался глухой звук – словно кто‑то уронил мешок с мукой. Я понеслась по коридору к библиотеке и, вбежав туда, заорала:

– Есть тут кто?

В дальнем углу комнаты зашевелилась какая‑то тень.

Я схватила здоровенную напольную вазу и взвизгнула:

– Немедленно выходи! А то плохо будет!

– Простите, пожалуйста, я не хотел вас беспокоить... мне Исидор разрешил... – заскулил хрипловатый баритон. – Очень глупо вышло...

– Вы кто? – слегка успокоившись, спросила я.

– Григорий Селезнев, – прошелестела тень.

Я рухнула на диван.

– Фу! Что вы здесь делаете? Как попали в квартиру?

– Вошел.

– Хороший ответ! – рассердилась я. – Понятно, что не влетели в форточку! Кто вам открыл?

– Никто, – растерянно бубнил Селезнев, – дверь всегда не заперта.

– Неправда! Я вчера сама повернула ключ. Впрочем...

– Вы хотели что‑то сказать? – забеспокоился Григорий.

Я помотала головой. Не следует сообщать заказчику о таинственной гостье, которая посещает Брыкина. Мне стала понятна ситуация: я‑то старательно заперла двери, а вот Павел, выпроваживая незнакомку, как всегда, не побеспокоился ни о щеколде, ни о замке.

– Что вы здесь делаете? – повторила я.

Григорий показал мне букет в хрустальной вазе, стоявшей на журнальном столике.

– Цветы!

– Вижу, – кивнула я, – астры, весьма красивые.

– Исидор разрешил мне их принести.

– Вы захотели украсить библиотеку? – поразилась я.

– Да, – прошептал Селезнев. – Понимаете, человека принято хоронить на третий день, вроде именно тогда душа отделяется от тела и уходит к богу. Вообще‑то, я материалист, не верю во всякие там астральные тела, понимаю, что смерть – это навсегда, возврата оттуда нет. Но когда трагически скончалась моя Клара... когда я остался без моей любимой жены... подумал... решил... вдруг и правда тот свет существует?

– Несомненно, ваша жена сейчас на небесах, и она счастлива, – с жаром сказала я, испытывая к Селезневу жалость.

– Полагаете? – неожиданно повеселел Григорий и начал теребить край широкой, сильно мятой футболки.

– Стопроцентно! – покривила я душой. – Сходите в любой книжный магазин и посмотрите литературу, посвященную жизни после смерти.

Григорий закивал.

– Непременно. И еще я подумал: моя любимая жена необыкновенная женщина, она понимает, как мне плохо, и если даже находится в ином мире, сумеет найти способ связаться со мной. Но мне пока не отдали тело, и я не могу упокоить Клару.

– Примите мои искренние соболезнования, – пробормотала я.

Всегда теряюсь, когда нужно выразить человеку сочувствие в связи с кончиной близких. Какие слова тут подойдут? Все не годится!

– Вдруг душа моей любимой жены Клары мучается? – монотонно продолжал Селезнев. – Ждет красивых слов, букетов... Поэтому я позвонил вчера вечером Исидору. Каюсь, забыл глянуть на часы, за полночь старика побеспокоил, попросил: «Разреши завтра с утра заглянуть, цветы поставить на месте гибели моей Клары и немного посидеть». Исидор замечательный человек, меня за бестактность не отругал, тут же воскликнул: «Гриша, ты же у нас почти родственник, что за глупые вопросы? Приходи в любое удобное тебе время». Ну я и явился пораньше, зная, что двери у Паши с Исидором всегда открыты, вот и проскользнул в квартиру. Думал, что действую тихо, но вас разбудил. Простите, Христа ради!

– Я давно встала, вы нисколько меня не побеспокоили. Хотите кофе? – спросила я.

– Со сливками? – поинтересовался Григорий.

– Можно с ними, еще есть сгущенка. Пойдемте, – улыбнулась я.

Селезнев быстро встал, пошатнулся, уцепился за край стола и медленно опустился на пол.

Я кинулась к нему.

– Вам плохо?

– Голова кружится, – еле слышно промолвил Григорий, одергивая серую майку. – Принесите валидол, пожалуйста... Он точно есть в аптечке.

– А где она? – растерялась я.

– Около кухни небольшая кладовая, – прошептал Селезнев, – там на стене висит.

Я опрометью кинулась за валидолом в кладовку, увидела довольно объемный железный шкафчик с красным крестом посередине, распахнула его и поразилась безукоризненному порядку в аптечке. Надо же, безалаберные хозяева расставили флакончики, пузырьки и тубы, как солдат на параде.

Когда я вернулась в кабинет, Селезнев лежал на животе около дивана.

– Вы упали? – кинулась я к нему.

– Там на полу какой‑то пакет, – довольно бодрым голосом сообщил Григорий. – Может, что‑то нужное туда закатилось? Не могу достать.

Я сунула Грише блистер с лекарством, наклонилась, но ничего не разглядела. Пришлось встать на колени, а потом лечь на живот. Наконец я вытащила полотняный мешочек, набитый веревками.

– Это заготовки для макраме Оли, жены Исидора! – осенило меня. – Рукоделие никто не уносил, просто засунули под диван.

– Я отыскал полезную вещь? – слабым голосом поинтересовался Селезнев. – Можно посмотреть?

Не дождавшись ответа, он выдернул у меня пакет, запустил руку внутрь и разочарованно сказал:

– Бечевки! Зачем они здесь?

– Вы завтракали? – спросила я, сменив тему.

– Нет, – растерянно ответил Селезнев. – И не ужинал. Насчет обеда не помню, вчерашний день вообще из головы выпал, целиком.

– Вы ослабели от голода, – покачала я головой, – нужно плотно поесть, например геркулесовой каши.

– Она невкусная, – по‑детски закапризничал Селезнев.

– А как насчет яичницы?

– С удовольствием. Моя жена Клара сначала обжаривает на сковородке в растительном масле несколько кусочков черного хлеба, потом добавляет к ним пару крупно порезанных луковиц, несколько нашинкованных помидоров и засыпает готовое блюдо зеленью. Сумеете такое приготовить?

– Легко! – пообещала я и потащила Григория на кухню. – Сейчас сварганю завтрак за пять минут.

Но когда я приступила к готовке, мой энтузиазм немного поубавился. Стало понятно, что в доме Ринга допотопными были не только плита, утюг и стиральные средства – о тефлоновой посуде тут тоже не слышали. Я вытащила из духовки здоровенную чугунную сковородку, водрузила ее на конфорку и стала искать подсолнечное масло. Бутылка обнаружилась в шкафчике. Памятуя о том, что вчера подала к чаю бефстроганов вместо варенья, я вытащила из горлышка пробку и предварительно понюхала содержимое. Нос не почувствовал никакого запаха. Это мне показалось естественным – двухлитровую бутыль украшала этикетка «Московское экстра. Рафинированное. Дезодорированное».

Я осторожно наклонила емкость, из горлышка на сковороду полилась струйка. Масло оказалось жидковатым. Я люблю то, которым торгуют на рынке, – настоящее деревенское, с ароматом жареных семечек. Но, хозяйничая на чужой кухне, не следует капризничать.

Пока масло нагревалось, я порезала хлеб и бросила его на сковороду. Раздался треск, и масло стало бурно пениться. Это меня слегка удивило, но потом из глубин памяти всплыло воспоминание.

...Вот моя мама, стоя у плиты, с удрученным видом говорит соседке тете Марфе, которая мирно пьет чай на нашей кухне:

– Прямо беда! На сливочном масле котлеты горят, а подсолнечное пузырится.

У тети Марфы были советы на все случаи жизни.

– Посоли постное масло, оно и успокоится, – сказала она.

– Ой, и правда перестало пениться, – обрадовалась через пару мгновений мамуля. – Хороший способ, не слышала о нем раньше...

Я схватила солонку и начала энергично трясти ее над шипящим, словно злой кот, черным хлебом, но пены стало еще больше. То ли во времена моего детства масло было другого качества, то ли соль добывали в других шахтах, но маленькая хитрость, которую использовали мама и тетя Марфа, мне совершенно не помогла.

– Теперь помидорчики, – посоветовал Григорий, с интересом наблюдавший за процессом приготовления завтрака.

Я живо нарубила томаты и отправила их к хлебушку, шипение перешло в активное фырканье.

– Трех минут хватит, – тоном знатока заметил Селезнев. – Эй, что вы делаете?

– Выливаю сюда яйца, – ответила я.

– Предварительно надо помидорно‑ржаные кусочки выложить в тарелку, – начал руководить мной Селезнев. – Моя любимая жена Клара обычно освобождала сковородку, доливала еще чуток маслица, и лишь тогда наступает черед яиц.

– Нет проблем, – пожала я плечами и сделала как он велел.

– Пахнет замечательно, – одобрил Григорий, – почти как у моей любимой Клары.

– Рада слышать, – улыбнулась я и быстро вылила три яйца в пузырящееся масло.

– У меня проснулся аппетит, – объявил Григорий.

– Прекрасно, – обрадовалась я.

– Вы замечательно готовите, – отпустил комплимент Селезнев.

– Под вашим руководством, – не осталась я в долгу.

– Фырчит!

– Наверное, уже готово, сейчас сниму, – сказала я и схватилась за лопатку.

Селезнев облизнулся, я подула на пузыри и тронула один кружок яичницы. Масло зашумело, как закипевший чайник, часть пены вылетела на плиту, я невольно зажмурилась, поддела второе яйцо, услышала громкий треск и вскрик Григория:

– О господи!

Сообразив, что случилось нечто непредвиденное, я предусмотрительно шарахнулась в сторону и только тогда открыла глаза. Ничего страшного не произошло. Из сковородки по‑прежнему вылезала пена, но это было не ново. А Селезнев сидел, задрав голову.

– Ну и ну! – протянул он. – Интересный поворот сюжета. У моей любимой Клары такого никогда не случалось.

Я тоже посмотрела на потолок и подпрыгнула:

– Ни фига себе!

Селезнев, неодобрительно глянув на меня, кивнул.

– Согласен, странное зрелище.

По его тону стало понятно: Григорий категорически не одобряет женщин, употребляющих сленговые выражения. Но мне было недосуг думать о чистоте речи. Потому что на потолке, прямехонько над плитой, красовалась бело‑желтая заплатка.

– Что это? – поразилась я.

– Кусок яичницы, – дрожащим голосом ответил Григорий.

Я еще больше изумилась.

– Как она там очутилась?

– Ты ткнула в сковородку лопаткой, и из нее вдруг вылетела часть завтрака и впечаталась в потолок, – объяснил Селезнев, неожиданно отбросив церемонии и перейдя на «ты».

Характеристики

Список файлов книги