Иванов В. - Дионис и прадионисийство (1250010), страница 66
Текст из файла (страница 66)
Ионийская струя, равно чуждая обоим направлениям, нс вносит, по-видимому, существенного момента в процесс сложения ее окончательной формы. После недолгой поры неустойчивого равновесия, быстро и решительно избирает она второй путь. Наружно ознаменовывается этот поворот отказом от киклического строения трагических хоров, однако не от круглой орхестры, им обусловленной и утверждающей дифирамбическую природу действа.
Хор аттической трагедии строится четыреугольником, замкнутым в круг для танцев; этот хор — !еггакбпоз, а не Еук!1оз. Орхестра переносится с агоры в деревянный театр Диониса, построенный в Писисгратовом !ешепе! Пюпузн на южном склоне Акрополя, и сохраняется в первоначальном виде в течение всего пятого века. Уход же с площади, без сомнения, обличает искание стиля более строгого и возвышенного. Чем объясняется перемена в строении дифирамбического хора? Мы, не обинуясь, отвечаем: примером элевсинских мистерий. Большая палата, служившая для собраний мнстов, допущенных к эпоптии — лицезрению сокровенных дгбшепа, имеет в Элевсине, как показали раскопки, форму четыреугольника.
Преобразование трагедии было делом орфиков (стр. !72 слй, преобразовавших в свою очередь и элевсинские таинства. Высказанное мнение приближает нас к точке зрения Дитериха, намечающего общую догадку о происхождении трагедии из мистерий, но вместе с тем обнаруживает и коренное с ним расхождение: принять Пелопоннесский дифирамб за ближайший источник трагедии он не хочет, — другого ищет он для нее начала и останавливается на Элевсине; мы же приписываем Элевсину или, точнее, орфикам, видоизменившим элевсинский культ, лишь определенное участие в образовании трагедии из независимо от храмовых действ сложившегося, в своем ядре всенародного дионисийского действа. Но откуда произошла сама драма мистерий? Несомненно во всяком случае, что она существовала сама по себе и была древнее трагического строя. Вероятно даже, что она восходит ко временам доэллинским.
Сооружения в форме ряда подымающихся над уровнем двора и пересекающихся под углом ступеней, — как бы широких сидений для зрителей, — найденные в критских дворцах Кносса и Феста, были истолкованы Эвансом как остатки театров. Если это так, едва ли возможно предположить на минойской арене какое-либо иное зрелище, кроме священного действа, — быть может, прабуколического, сосредоточенного на отдаче пленников в жертву быку и на преследовании и убиении з«г бога-быка.
У эллинов употребление священных личин и богослужебной миметики встречается в разных культах ', что сообшает им в большей или меньшей степени характер оргиастический. При ближайшем рассмотрении оно представляется отражением оргий Диониса, Артемиды и Деметры. К прадионисийскому кругу относится миметическое иэображение рождества Зевсова на Крите ', этой, как мы уверены, родине священных действ (стр. 140 сл.); к Дионисову — различные переодевания (стр. 137 сл.).
К циклу Артемиды — аг)(!о! («медведицы») в Брауроне, выезд жрицы на оленях в Патрах; к циклу Деметры — обряд в аркадском Фенее. Паллена, где жрица Афины рядится воинственной богиней, проникнута культом Диониса, как явствует из мифа о его борьбе с девой Палленой. В Эфесе Посейдону приданы Дионисовы черты (ср. стр. 128): отсюда обряд эфесских «быков» (!аию)). Прадионисийский характер афинских буфоний показан в рассуждении о буколах.
Два мальчика, совершающие очистительное омовение «нисходящего» в пещеру Трофония, зовутся «Гермиями» э: они вожди к подземному дионисийскому герою. Тенедосская жертва Дионису двойного топора (стр. !52) привлекает в этой связи особенное внимание обрядовой подробностью надетых на копыта тельца котурнов: итак, употребление последних — чисто сакральная особенность подражательных богослужебных действ и усвоена трагедией из области мистической драмы. Стбла (31о)е) — общее техническое обозначение одежды элевсинских жрецов и костюма трагических актеров во времена Эсхила '.
Дельфийские Септерии, с их отроком-факелоносцем, изображающим Аполлона и поджигающим хижину, где таится Пифон, восходят, как мы видели (стр. 4б сл.), к прадионисийскому периоду Дельфов и были преобразованы орфиками; Пифонова «хижина» (Еа)(аз)— уже трагическая Б)(епе, каковою прямо и означает ее Страбон '.
В Коринфе, любившем богослужебное искусспю (срв. Б 2, прим. 2, стр. 232), ()гошепа в память Меликерта, ипостаси Дионисовой (стр. 23), и детей Медеиных имели характер мистического и эн- ' Бсвоешапп, Зг. Авемйшпег, И, 3. Анй., Б. 433 е! Раш!ш. т Пюф Ч, 77. Рапз. (Х, 39, 7. 4 Рнпхзйе(ш, агсвао(. Ве1!гаае гпг Сезсюсые без е1епз1п. Сн1В, Б. 16 — Эсхил, па личному почину, не мог одеть своих актеров в элевсинские облачения (с!. Аблеп. р. 21-е: Агзсву1оз н шопоп екепге йп !ез в!о!Бз епргере(ап Ю1.): он только широко воспольэовался каким-то давно данным разде~пением или указанием, которое могло исходить лишь из орфичЕских правящих сфер.
з Б(г. ЧШ, р. 422: зкбпб Руфдпоз. Что до других пифийских бгбшепа, самое имя Негба и содержание действа, изображавшего Беше1ез апавохе, принадлежат Дионисову, а не Аполлонову культу; Сваи(а восходит к прадионисийским обрядам фпад (стр. 47) и относится к культу Диониса и Артемиды, подобно аттической (икарийской) аюга. гзб тузиастического плача '. здесь перед нами как бы скрещение трех сил, влиявших на трагедию, — священных действ, френоса 6 2) и, наконец, коринфского дифирамба, — что явно указывает на внутреннее родство всех трех. Аттические ((гбшепа рода Ликомидов в деме Флии (сгр.
1б1, 172) суть Дионисовы и древле-орфические действа '; они могли бы послужить одним из ранних импульсов развитию аттической драмы, если бы их можно было предполагать достаточно драматическими по форме и если бы онн не сосредоточились исключительно на священной легенде; как бы то ни было, их нельзя не учитывать как один из моментов воздействия мистерий на уже образующуюся трагедию. Наконец, сокровенные дгошепа самого Элевсина, которым, как мы видели, трагедия обязана и новым строением хора, и гиератическим велелепием постановки (прим.
4, стр. 248), — плод синкретического соединения культа Деметры с культом Дионисовым: недаром старейшие аттические предания сочетают приход элевсинской богини-матери с пришествием в Аттику Диониса, и его мистическое почитание в Элевсине приобретает основоположное для эзотерической религии последнего значение в самобытном мифотворчестве и обрядотворчестве вокруг имени Иакха, чей младенческий облик кажется другим аспектом орфичсского Загрея (стр. 177). Имена афинского Диониса-Мельпомена и музы Мельпомены, становящейся мало-помалу музой трагической, провозглашают установленную орфиками связь мех(ау орхестрою Афин и городом певца Эвмолпа — Элевсином (стр.
172). Само происхождение великого злсвсинца Эсхила есгественно обращает его гений к трагедии. В итоге этих сопоставлений намечается вероятность, что корректив священной драмы, существенно изменивший в Афинах дифирамбическое действо, имеет в свою очередь дионисийское происхождение.
Маска и миметизм всегда от Диониса; и если маска мистерий облагородила личины народных действ, напечатлев на них свои возвышенные черты, зто совершилось во имя Диониса и средствами того же Диониса. Идея же божественных страстей, лежащая в основе трагедии, была лишь углублена и действенность ее упрочена притоком новых энергий из той сферы, где эта идея в полноте своего содержания таилась и лелеялась, как в хранительном лоне.
1 РЫ!ОЗ(Г. ЬЕГ. ХХ, 2ги Ы ЮЕП ЙЕ КОППШЙП Ер! МЕ!жЕГ(с! — Ьа! ЬОРОВВ ЬО! аШО! егози ср! (о!з (ез меое(аз рав!и — (ьгепо! е!вазы! (е!ежика! 1е ва! епшео!. 1 Олену, памфу, Орфею приписывались ерс роро!еиепа е!з нгоы, ыпа ср! (ов дгбаспо!з еу1гоюма! Ьа! 1анга вмбз!и (Рана !х, 27, 2). Их гимны дионису лолжны были, как в Дельфах, быть дифирамбами, и вместе с тем они были Огаыепа: итак, вот другой вид ехагсьоп(бп (оп сашугвмьоп, и уже несомненно о ра1ье Оюпузн (и орфическом смысле). Срв.
стр. !73. 249 Коррелятом перемены в строении хора было удаление из трагического действа Сатиров, неизбежное в целях выработки стиля строгого и торжественного. Но характерно не отстранение от вмешательства в важное действие, а сохранение тех же Сатиров в стихийно-причудливом по форме, разоблачительном по художественному замыслу эпилоге и последнем слове трагедии — в за1угйоп бгаша. Оно свидетельствует о живом чувстве соприродности их игр однажды навсегда обретенному трагическому строю и содержит признание таковых, в согласии с обрядовой традицией, существенной частью последнего. Итак, под конец дня, посвященного трагедии, возвышенный хор разоблачался как сонм хтонических спутников Дионисовых, что обращало все трагическое действо в эпифанию многоликого бога и интегрировало прошедшее перед зрителем разнообразие героических участей в единое переживание таинственной Дионисовой силы, вызывающей лики героев, как н всю окружающую их пеструю и множественную жизнь, из сети смертной и опять уводящей ее в запредельные области невидимого, безвидного — Аида.
Историческим основанием этого завершения плача игрою было, очевидно, происхождение трагедии из синкретической формы, равно вмещавшей в себе 1о пего1коп и 1о за1уПкоп. В обряде, — а трагедия была обрядом, — только новшество нуждается в оправдании; предание, утратившее свой смысл, осмысливается по-новому, но чем глубже и органичнее это новое осмысление, тем ближе оно к стародавнему смутному чувству. Каков же был внутренний смысл драмы Сатиров в религиозно-художественном целом аттической трагедии? Символическое искусство отвечает на это самой своей символикой; толковать его нам дано лишь в нам доступных символах — в терминах нашей мысли.
В героической маске трагедии феноменальное сгущено; животно- грубая личина Сатира — тончайший покров ноумена; в ней ослабление рПпс!рй !шйчЫиайоп1з до последних, почти теневых схем. В первой — максимум человеческого самоутверждения в пределах земного явления; во второй — его полная отмена, Земля, щедрая могила, голосами невинного и неумирающего инстинкта в полу- звериных обличиях поет и славит безличную стихию плоти; личные воплощения тают и растворяются в несущественное сновидение жизни. «Вспухнет вал и рухнет в море», — и вновь смеется своими «бесчисленными улыбками» море, его приявшее, чтобы воздвигнуть его опять в ином месте.