Нерсесянц В.С. - Сократ (1250009), страница 10

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 10)

Подданные осуществляют то, что пригодно правителю, так как в его руках сила. Вследствие исполнительности подданных он преуспевает, а они сами — ничуть. Обладание властью дает большие преимущества. Несправедливость в политических отношениях оказывается целесообразнее и выгоднее справедливости. Высмеивая наивный, с его точки арения,подход Сократа к практической политике с нравственными мерками, Фразимах замечает: «Справедливость и справедливое— в сущности это чужое благо, это нечто, устраивающее сильнейшего, правителя, а для подневольного исполнителя ато чистый вред, тогда как несправедливость — наоборот: она правит, честно говоря, простоватыми, а потому и справедливыми людьми» (там же, 343 с — «)) .

Позиция Фрадимаха, как это видно иа приведенных положений, по существу своему направлена не на оправдание какой-то одной определенной формы власти (например, правления рабовладельческой анати, как это ему нередко приписывают) или критику другой (скажем, демократии): ведь во всех формах государства, по его представлениям, дело обстоит одинаково, и понятие «сильнейшие» одинаково характеризует правителей всех форм, Существо фразимаховской концепции состоит в теоретической фиксации того фактического положения дел, что во всех существующих формах государства именно сила является основой и властвования, и законодательства, и соанательного нравственного камуфляжа. Фраэимах, таким обрааом, отметил роль насилия в деятельности государства, авторитарный характер политики и закона и, кроме того, высказал ту мысль,что и в области нравственности (т.

е. в основной сфере тогдашней идеологии) властвуют представления тех, в чьих руках находится сила и государственная власть. Аристократических представлений придерживался софист Калликл. Он исходил иа природного права, противопоставляемого позитивному аакоиу; большая часть обы-, чаев относится им к позитивным установлениям.

«По-моему,— говорил Калликл,— законы как раз устанавливают слабосильные, а их большинство. Ради себя и собственной выгоды устанавливают они законы, расточая и похвалы и порицания» (Платок. Горгий, 483 с). Те, кто составляет большинство, только по своей ничтожности довольствуются долей, равной для всех. Боясь возвышения сильных и стремясь их запугать, большинство возводит свои взгляды в обычай, считающий несправедливым и постыдным стремление подняться над толпой. По природе же, считает Калликл, справедливо то, что лучший выше худшего и сильный выше слабого.

Повсюду (среди животных, людей, государств и народов) природный признак справедливости, по его мнению, таков: сильный повелевает слабым и стоит вьппе слабого. С позиций такого закона природы и естественного права силы Калликл критикует демократические законы и обычаи и лежащий в их основе принцип равенства.

Закон природы, таким образом, предстает в его аристократической интерпретации как право (сильных, могущественных, разумных, лучших) на неравенство. Близки к представлениям софистов и взгляды Критня (450 — 403 гг. до н. э.). Некоторое время он вращался в сократовском окружении. В дальнейшем стоял во главе «правления тридцати». Было время, писал Критий в драме «Сизиф», когда люди, подобно животным, вели беспорядочный образ жизни и среди них господствовала грубая сила. Затем люди установили законы, чтобы пресечь насилия.

Справедливость же этих законов дрезине законодатели обосновывали ссылками на всевидящих и карающих богов. Развивая морально-религиозный скептицизм и политический волюнтаризм ряда софистов, Критий не только законы, но также религию и основывающиеся на ней нравственные представления объявлял человеческим установлением, изобретением хитроумных правителей для поддержания угодных им порядков.

Подобные взгляды на религию, государство и законы радикально расчищали дорогу к политической активности и насилию во кмя овладения властью. Политическая этика Сократа представляла собой своеобразный итог предшествующего развития древнегреческой политической мысли и вместе с тем послужила ис- ходным пунктом ее дальнейшего движения к таким вершинам, как политическая философия Платона и политическая наука Аристотеля. Для Сократа, как и для его предшественников, нравственный смысл полиса и его установлений, политическая добродетель в целом восходят к мифическим богам — пер.воистоку н предопределяющему началу. Но мифологическая первооснова полиса и законов претерпевает в его трактовке такую же логико-понятийную рационализацию, что и в учении о добродетели вообще.

Поэтому в целом можно сказать, что воспринятые им положения предшествующей мысли, например о божественной природе полисных порядков (гомеровская и гесиодовская мифология), об устроении полисной жизни в соответствии с требованиями философского разума (Пифагор), о роли закона (мудрецы, Гераклит), о разумности правления лучших, об обучении граждан политической добродетели (Протагор и некоторые другие софисты) и т. и., используются и развиваются Сократом в рационалистической перспективе его собственных философских представлений. Обсуждение нравственной, политико-нравовой проблематики он поднимает на уровень логических определений н понятий, закладывая тем самым начала собственно теоретического исследования в данной области.

В этом плане Платон и Аристотель — прямые продолжатели логико-философских и политико-теоретических достижений Сократа. Сократовское философское обоснование объективной природы полисной добродетели и полисных порядков, нравственности, политики и права критически противостояло и распространенным традиционно-мифологическим представлениям о полисе,и воззрениям софистов, нх нравственному и гносеологическому релятивизму и субъективизму, характерным для некоторых из них апелляциям к силе, освобожденной от сдерживающих ее этических начал. Различные взгляды на нравственность, политику и право, а также на саму государственно-правовую практику (и не только демократическую, но также олигархическую, тираническую, аристократическую) Сократ со своих теоретико-понятийных позиций критиковал в качестве ошибочных отступлений от должного.

Тесная связь и, можно даже сказать, внутреннее единство полиса и его законов в концепции Сократа обусловлены их единым божественным первоисточником. Нрав- ственная организация полисной жизни так же невозможна без законов, как невозможны и законы вне полиса: законы и есть, в трактовке Сократа, сами устои полиса. Сократ, подобно софистам, отличает, говоря в терминах более позднего времени, естественное право (естественщ«й закон) от позитивного законодательства (законов; постановлений и решений, установленных полисными властями).

Но это различие естественных и человеческих установлений Сократ не превращает в их противоположность, как это делали софисты. И неписаные божественные законы, и писаные человеческие законы имеют в виду, согласцо Сократу, одну и ту же справедливость, которая не просто является критерием законности, но по существу тождественна с ней. Когда софист Гиппий настойчиво спрашивает у Сократа, каково же его учение о справедливости, Сократ говорит ему: «Я лично того мнения, что нежелание несправедливости служит достаточным доказательством справедливости. Но если ты этим не довольствуешься, то, вот, не понравится ли тебе следующее: я утверждаю, что то, что законно, то и справедливо» (Ксенофонт.

Воспоминания о Сократе, 1 «', 1У, 12). Это положение столь же принципиально значимо для всей сократовской политической этики, как, скажем, для гегелевской философии права знаменитое суждение: «Что разумно, то действительно; и что действительно, то разумною Кстати, оба эти тезиса отмечены не одним лишь внешним и формальным сходством, но и глубоким существенным родством: и в том, и в другом случае речь идет о разумной и нравственной природе политико-правовых явлений. И своим понятийно-определительным подходом Сократ как раз и стремился отразить и сформулировать эту устойчивую разумную природу полисной справедливости и законности.

Сама по себе изменчивость человеческих законов, отмечавшаяся софистами, не является для Сократа свидетельством несправедливости этих законов, подобно тому как преходящий характер войны не обесценивает ратную доблесть во имя отечества. Сократ — убежденный сторонник такого устройства государства-полиса, при котором безусловно господствуют справедливые по своей природе законы. «И кому же мил город без Законов?» — с укором спрашивают Законы у Сократа, обсуждающего в тюрьме предложение своего друга Критона о побеге, Настойчиво проповедуя необходимость соблюдения полисных законов, Сократ связывает с этим и единомыслие граждан, без чего, по его оценке, ни государство не может хорошо стоять, ни дом счастливо управляться. Причем под «единомыслием» он имеет в виду преданность и повиновение членов полиса законам, но не унификацию вкусов, мнений и взглядов людей.

«Ты знаешь,— замечает Сокраг Гиппию,— что Ликург Лакедемонский нисколько не возвысил бы Спарты над прочими государствами, если бы, главным образом, не ввел в ней повиновения законамГ Разве тебе неизвестно, что в государствах те правители самые лучшие, которым граждане наиболее обязаны повиновением закоиам1 И то государство, в котором граждане наиболее повинуются законам, счастливо во время мира и незыблемо во время войны.

Кроме этого, единомыслие считается величайшим благом для государства, и весьма часто советы старшин и лучшие мужи внушают гражданам единомыслие. В Элладе повсюду постановлено законом, чтобы граждане давали клятву в единомыслии, каковой клятвой повсюду и клянутся. Но я полагаю, что это делается не для того, чтобы граждане присуждали награды одним и тем же хорам, хвалили одних и тех же флейтистов, отдавали предпочтение одним и тем же поэтам или предавались одним и тем же удовольствиям.

Это делается для того, чтобы они повиновались законам» (Ьсенофонт. Воспоминания о Сократе, 1Ч, 1Ч, 15 — 16). Подобные призывы Сократа к законопослушанию не означали, однако, будто он всякое произвольное постановление и распоряжение властей считал законом, подлежащим соблюдению. Так, когда в Афинах было установлено тираническое «правленне тридцати», двое из этих правителей, а именно Критий н Харина, присвоив себе функции законодателей, приняли пресловутый «закон», запрещавший «учить искусству говорить» (там же, 1, 11, ЗО). Ссылаясь на этот аапрет, законодатели гроаили философу расправой аа его беседы с молодежью. Но Сократ открыто высмеял нелепость упомянутого «закона» и был, конечно, весьма далек от того, чтобы следовать ему.

Характеристики

Список файлов книги