ВКР Копытова ВЛ (1195771), страница 9
Текст из файла (страница 9)
Справедливость данного вывода подтверждается логикой умозаключений И.С. Самощенко и М.Х. Фарукшина, авторов научного произведения, которое по широте обобщений может считаться классическим в своем роде. Призывая не отождествлять категорию ответственности с охранительным правоотношением в целом либо с одним из его элементов - обязанностью правонарушителя отвечать, претерпевать лишения за противоправное деяние, авторы констатируют: охранительное правоотношение порождается самим правонарушением, юридическая же ответственность возникает лишь после установления объективного факта правонарушения (его признания) компетентными органами или лицами [74, с. 66-67]. Соответственно, выделяются две стадии развития правоохранительного отношения. На первой стадии устанавливается факт совершения правонарушения, в связи с чем стороны этого правоотношения обладают различными правами и обязанностями сугубо процессуального характера (отсюда следует, между прочим, что правоохранительное отношение на этой стадии является не материальным, как принято считать, а процессуальным). На второй стадии - стадии возложения и реализации юридической ответственности - основным содержанием правоохранительного отношения является осуществление ответственности правонарушителя. Авторы констатируют существенные различия между двумя указанными стадиями, что, однако, «не дает основания разрывать их»: обе стадии характеризуются внутренним единством, «так или иначе связаны с юридической ответственностью». Если первая стадия является необходимой предпосылкой ответственности, то в рамках второй происходит ее реализация. Таким образом, категория юридической ответственности вовсе исчезает: на первой стадии развития правоохранительного отношения ее еще нет, на второй - уже нет, коль скоро речь идет о назначении и реализации наказания. При таком подходе ответственность существует только на стадии ее реализации, а это означает ненужность этой категории - достаточно оперировать категорией наказания (санкции), что и предлагают делать сторонники данного подхода [74, с. 67-69].
В этом случае, как уже было отмечено выше, утрачивается значение правонарушения как правообразующего юридического факта. И.С. Самощенко и М.Х. Фарукшин понимают это: «Положение о том, что юридическая ответственность возникает с момента признания факта правонарушения и установления лица, его совершившего, отнюдь не противоречит правильному положению о том, что единственным в принципе его основанием в советском обществе является совершение правонарушения». Приведенное утверждение никак не укладывается в логическую схему авторов и, более того, тут же ими и обесценивается: «...из этого положения лишь следует, что основанием ответственности конкретного лица является не просто правонарушение, а установленное правонарушение с его стороны. Пока наличие в деянии конкретного лица конкретного правонарушения не установлено, ответственность этого лица невозможна». [85, с. 510] Отсюда как раз и следует, что реальным основанием юридической ответственности является не правонарушение, а факт признания наличия этого правонарушения компетентным органом (лицом), точнее, момент начала реализации установленного для лица наказания.
Отметим попутно, что данный спор имеет не только теоретическое значение. Поскольку основанием ответственности является не правонарушение, а признание его наличия в установленном порядке, на первое место выходит не факт правонарушения, а необходимость соблюдения юридических процедур. Значение имеет факт установления правонарушения, а не его реальное наличие; если этот факт считается установленным, то юридическая ответственность возможна, вне зависимости от того, имело ли место правонарушение. Показательно и то, что, скажем, в сфере уголовного процесса, переходя к состязательному процессу, отказались от принципа объективной истины.
На наш взгляд, реальным (и единственным) основанием юридической ответственности является факт правонарушения, вне зависимости от того, какие решения компетентных органов власти были приняты или не были реализованы впоследствии.
Для определения наличия или отсутствия факта правонарушения, необходимо установить его признаки. Признаки правонарушения наиболее детально разработаны в науке уголовного права применительно к такой разновидности правонарушений, как преступления.
Так, например, В.С. Прохоров указывает: преступление - это акт поведения конкретного человека, говоря словами закона - деяние, осуществляемое под контролем сознания и воли субъекта, имеющего свободу принятия решения, т.е. свободу выбора между по крайней мере двумя вариантами поведения. Соответственно, за пределами деяния остаются: а) мотивы, намерения, мысли и убеждения, если они не были воплощены в поступке; б) все «действия» людей, не контролируемые их сознанием: рефлекторные или судорожные движения, движения во сне, в том числе гипнотическом, перемещение человека, сбитого с ног в результате резкой и внезапной остановки транспортного средства, и т.п.; в) все случаи, когда человек не осознает смысла и значения того, что он совершает, находясь в состоянии невменяемости (ст. 21 УК) или в результате отставания в психическом развитии (ч. 3 ст. 20 УК); г) все случаи, когда смысл совершаемого понятен человеку, но оно не контролируется его волей. Воля - это решимость совершить деяние. Воля парализуется в результате душевного заболевания или в результате физического принуждения, если лицо утратило возможность руководить своими действиями [81, с. 188].
Согласно общепринятым представлениям деяние проявляется в двух формах - действии и бездействии, однако в ряде случаев категория деяния охватывает не только действие и бездействие, но и последствия.
Итак, правонарушение - это прежде всего деяние. В соответствии с общетеоретическими представлениями оно относится к категории юридических фактов - действий (в отличие от юридических фактов - событий); иными словами, это такой юридический факт, который отличается от фактов-событий по своему волевому содержанию. Действия опосредуются сознанием и волей людей, события - нет; таким образом, основанием юридической ответственности явления, относящиеся к категории событий, быть не могут.
В общетеоретической и отраслевых юридических науках широко распространено мнение, что любое правонарушение как юридический факт (основание правовой ответственности) обладает рядом необходимых признаков, в числе которых: 1) общественная опасность, 2) противоправность, 3) виновность, 4) наказуемость.
Вопрос о соотношении общественной опасности и противоправности в теории уголовного права является дискуссионным. Традиционно в науке уголовного права различались две стороны уголовно наказуемого деяния - материальная и формальная. Материальную сторону преступления составляет общественная опасность, формальную - уголовная противоправность. И сегодня, например, В.С. Прохоров указывает: уголовная противоправность деяния означает нарушение требования уголовного закона. Каким бы общественно опасным ни был поступок человека, он не может рассматриваться в качестве преступления, пока не запрещен соответствующей нормой уголовного закона под страхом уголовного наказания. Таким образом, традиционный взгляд заключается в том, что общественную опасность и уголовную противоправность связывает отношение содержания и формы [34, с. 38].
Представление о том, что противоправность представляет собой неотъемлемое (сущностное) качество правонарушения, является аксиоматическим для всех без исключения отраслей юридической науки. Различия обнаруживаются в «конструировании» противоправности, причем эти различия имеют не только отраслевой характер, но и связаны, например, с видом ответственности.
Вина правонарушителя также является неотъемлемым свойством правонарушения. По общему правилу ответственность без вины невозможна.
Проблема общественной опасности как признака правонарушения. Существенные различия наблюдаются в научных подходах к оценке такого свойства правонарушения, как общественная опасность. В сфере уголовного права общественная опасность, как было указано выше, является материальным признаком преступления, причем признаком легальным, т.е. установленным уголовным законом (ст. 14 УК РФ). Более того, не является преступлением действие или бездействие, хотя формально и содержащее признаки какого-либо деяния, предусмотренного уголовным законом, но в силу малозначительности не представляющего общественной опасности (ч. 2 ст. 14 УК). Итак, ч. 2 ст. 14 УК РФ позволяет провести грань, отделяющую преступление от непреступных деяний, в случаях, когда внешняя форма проступка утрачивает свое уголовно-правовое содержание. Такое деяние не только лишается общественной опасности, но не может рассматриваться в качестве уголовно-противоправного... Общественная опасность - определяющее свойство преступления; то, что не общественно опасно, не обладает и уголовной противоправностью [19, с. 360].
Хотелось бы уточнить, что с последним утверждением В.С. Прохорова, на наш взгляд, нельзя полностью согласиться. Если исходить из его же, очевидно верного, положения о том, что противоправность и общественная опасность деяния соотносятся как содержание и форма, то следует признать, что при отсутствии общественной опасности мы сталкиваемся с ситуацией наличия формы без содержания, что и исключает уголовную ответственность.
Таким образом, общественная опасность деяния (реальная или в некоторых случаях предполагаемая законодателем) есть неотъемлемый (материальный) признак любого преступления. Деяние, не обладающее этим качеством, не может считаться преступным.
В отечественной юридической науке на протяжении полувека по этому поводу было сформулировано два прямо противоположных суждения. Первая позиция, пожалуй, преобладающая, заключается в признании того, что свойство общественной опасности присуще всем без исключения правонарушениям, т.е. общественная опасность есть материальная сторона не только преступления, но и любого правонарушения, не являющегося преступным деянием [67, с. 215]. Так, например, Л.И. Спиридонов указывает: «...с позиций социологии, правонарушение - общественно опасное деяние, покушающееся на сложившийся порядок общественных отношений» [80, с. 263]. Такой же точки зрения придерживается Д.А. Липинский [63, с. 3-4].
Весьма однозначную и резко сформулированную точку зрения по данному вопросу излагает В.Н. Карташов. Он констатирует: в пользу сторонников мнения о том, что общественная опасность свойственна только преступлению, казалось бы, служит аргумент, который выразил законодатель в ч. 2 ст. 14 УК РФ. Однако существующая редакция представляется автору весьма неудачной как в теоретическом, так и в практическом аспектах, в связи с чем формулируются два взаимосвязанных аргумента. Во-первых, по логике УК только преступления причиняют (могут причинить вред), а все иные правонарушения (почему-то называющиеся «малозначительными» деяниями) никакого вреда не приносят. «Вместе с тем уже сам факт нарушения юридического предписания есть вред (зло, грех и т.п.), поскольку игнорируются соответствующие социальные ценности, право, ставится под угрозу нормальное развитие общественных отношений и т.д.». Во-вторых, «не голое теоретизирование и формальное (легальное) закрепление его выводов, а реальная правореализующая практика показывает, что вредность и опасность многих административных, трудовых, экологических, гражданско-правовых и иных правонарушений гораздо «существеннее» вредности и опасности отдельных преступлений» [34, с. 39].
На взгляд автора, ч. 2 ст. 14 УК РФ нужно изложить в следующей редакции: «Не является преступлением запрещенное УК РФ деяние, общественная опасность и вредность которого незначительны». Введение данной новеллы на легальном уровне позволит, как представляется В.Н. Карташову, по двум важнейшим критериям (степени общественной опасности и вредности) более четко отграничивать преступления от иных правонарушений и устранит существующую коллизию в российском праве.
В современной литературе излагается и точка зрения, внешне примиряющая указанные позиции или, во всяком случае, считающая различия между ними не заслуживающими внимания. Так, например, В.В. Бутнев полагает, что данный спор носит во многом терминологический характер. «Мы, - пишет В.В. Бутнев, - не видим принципиальной разницы между общественной опасностью и общественной вредностью. Любое правонарушение не только причиняет вред конкретным субъективным правам или охраняемым законом интересам, но и посягает на сложившийся в обществе правопорядок, опосредованным путем затрагивает общественные интересы. В отраслях публичного права это проявляется наиболее ярко. В отраслях частного права на поверхности лежит нарушение интересов частных лиц, общественные интересы составляют второй план правонарушения. Таким образом, любое правонарушение общественно опасно или общественно вредно. Преступление отличается от всех правонарушений наибольшей степенью общественной опасности» [20, с. 25].
Таким образом, В.В. Бутнев, по видимости придерживаясь некой промежуточной точки зрения, на самом деле присоединяется к первой позиции - коль скоро преступление отличается от всех других правонарушений лишь наибольшей степенью общественной опасности. Конечно, можно полагать проблему разграничения общественного вреда и общественной опасности лишь терминологической, но это является уходом от проблемы, а не ее решением.
Интересно отметить, что, например, А.В. Иванчин, отталкиваясь от аналогичной точки зрения, приходит к прямо противоположной позиции. «Эта дискуссия, - полагает автор, - скорее схоластическая, нежели содержательная. Если судить этимологически, буквально (общественно опасно = опасно для общества)... то следует согласиться с тем, что и непреступные правонарушения могут быть общественно опасны. В то же время сторонники этой позиции не отрицают, что преступления более общественно опасны, нежели иные правонарушения, т.е. обладают существенной вредоносностью... И этот присущий преступлениям уровень можно именовать либо общественной опасностью, либо существенным уровнем общественной опасности. Суть не меняется, все прекрасно понимают, о чем речь, разница лишь в выражениях». Но тогда зачем отказываться от общепринятой терминологии, спрашивает А.В. Иванчин. «Представляется вполне оправданным использование в уголовном законе словосочетания «общественная опасность» не как простой лексической единицы, а в качестве термина, отражающего существенный уровень вредности. Термин же «имеет полное право» обозначать специфическое понятие». К тому же, напоминает автор, понятие общественной опасности было введено в научный и законодательный лексикон именно для наименования криминального, а не какого-либо другого противоправного деяния. «Можно сказать, что уголовное право обладает исключительными правами на использование этого термина» [34, с. 39]. Таким образом, в легальном определении преступления и в понятии малозначительности резонно употреблять термин «общественная опасность» как специфический признак преступления либо деяния, которое по уровню опасности соответствует преступлению.
Таким образом, если придерживаться рассмотренного подхода, то можно утверждать, что отсутствие у деяния свойства общественной опасности в уголовно-правовом смысле еще вовсе не означает того, что оно не является общественно опасным. Деяние полностью сохраняет все качества преступления - и материальные, и формальные; иными словами, оно является и общественно опасным (материальный признак), и содержит весь необходимый набор формальных признаков (состав преступления). Тем не менее это деяние преступлением не является, оно выступает в качестве правонарушения иной «отраслевой принадлежности». Трудно сказать, каким образом такой подход способен обеспечить большую четкость в разграничении преступлений и иных правонарушений и устранять существующие коллизии в российском праве.
Итак, суть второй позиции заключается в том, что общественную опасность несет только преступление, все остальные правонарушения, будучи социально вредными, не представляют общественной опасности [74, с. 53, 164].
Интересно отметить, что в учебной литературе по трудовому праву об общественной опасности деяния как основания трудовой ответственности по общему правилу вообще ничего не говорится [73, с. 578]. Насколько можно судить, все современные ученые, специализирующиеся в данной области, обсуждают лишь формальную сторону трудовых правонарушений, даже не затрагивая вопроса о материальной стороне. Думается, что это положение далеко не случайно.
Следует учитывать, что уголовная ответственность за совершение отдельных дисциплинарных проступков была отменена только в 1956 г.. В самом деле, если имеет место социально-политическая система, в которой работодателем (фактическим) является государство, если при этом государство устанавливает публичную (уголовную) ответственность за дисциплинарный проступок - тогда невозможно стоять на позиции, согласно которой дисциплинарный проступок отличается от преступления тем, что не обладает качеством общественной опасности. Скорее все без исключения правонарушения такого рода, будучи правонарушениями перед государством, обладают этим качеством, различие же заключается в том, что некоторые из них, будучи более (т.е. количественно, по мере) общественно опасными, криминализируются уголовным законом в качестве преступлений.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
